Из прихожей донесся стук снимаемых ботинок — явно не женских туфель! — а затем тяжеловатые, опять же явно мужские шаги. Потом Юрка услышал Надькино бормотание:
— Ну проходи, проходи в кухню… Чего стал?
— Иду, иду… — Голос был то ли совсем незнакомый, то ли малознакомый. Но то, что это был мужик, никакого сомнения не вызывало. И то, что это не Полянин, не Хныч, не Чубик, не Лапоть и не Пыня, — тоже.
Вот только тут у Тарана в душе шевельнулись самые серьезные подозрения.
Та-ак! Значит, Надька сперва забежала в квартиру сама, чтобы проверить, не вернулся ли муж и не появился ли в квартире кто-то из родителей. Юркиных кроссовок в ящике для обуви она не приметила, присутствия его в шкафу предположить не могла, а шифоньер заперла просто так, из аккуратности. Ну а потом пошла в кухню и тихо помахала ручкой своему гостю. Звать голосом не стала, потому что бабки, сидящие у подъезда, такой факт без внимания нипочем не оставили бы. А так вошел в подъезд паренек — и хрен знает к кому, на третий этаж или на четвертый. Тем более что дверь Надька открыла загодя, чтобы ее кавалер не звонил и не привлекал внимание еще одной бабки, живущей в квартире напротив. Она всегда подсматривала в «глазок», если слышала, что к кому-то из соседей звонят, — просто из любопытства и от нечего делать.
Вообще-то Таран, конечно, и раньше допускал, правда, чисто теоретически, что жена у него — вполне обычная молоденькая баба из мяса и костей, которой может понравиться кто-то посторонний, тем более что муж то из части по пять дней не вылезает, то по командировкам катается. Одно время он даже немного подозревал Витьку Полянина, бывшего одноклассника и приятеля. Витек часто захаживал и в присутствии Тарана, и в его отсутствие, но он, хотя и признался, что Надька ему когда-то нравилась, после того, как его одноклассники поженились, никаких попыток испортить им супружескую жизнь не предпринимал. Да и вообще он уже полтора года как ходил с Надькиной приятельницей Майкой, и там была, похоже, жутко страстная любовь. Наконец, ни Полянин, ни кто-либо из иных более юных дружков Тарана, старшему из которых, Хнычу, только-только семнадцать стукнуло, просто не рискнул бы посягать на его законную половину, даже если б Надька их сама в постель потащила. Хотя эти ребята за два года прилично подросли, но авторитет Тарана, давно уже не шатавшегося по дворовым тусовкам в поисках приключений, был в их среде еще очень велик. Во всяком случае, на их счет Юрка почти не волновался.
Конечно, у Юрки вполне хватило бы силенок, чтобы выбраться из своего нечаянного заточения, посильнее надавив на дверь ногами или даже просто крепко стукнув по ней кулаком.
Замочек-то хиленький!
Но со стороны кухни покамест ничего предосудительного не слышалось. Надька и ее знакомый о чем-то говорили, часто хохотали-хихикали, звенели посудой, вроде бы чокались — и все. Фиг его знает, может, и зря Юрка ревностью исходит? Шли с работы, пригласила Надька кого-то пообедать, от щедроты своей и рюмашку налила — чего тут такого? Побазарят малость о своих рыночных делах — и пойдет этот товарищ домой, к родной жене, которую любит и ценит. В конце концов, если бы они трахаться сюда пришли, то не стали бы это в кухне делать — вон кровать пустая стоит. А что Надька предварительно в квартиру забежала, так в том опять же прямого криминала нет. Ну, встретила бы Юрку, если бы он ее как нормальный человек дожидался, предупредила бы, что, мол, сейчас к нам Ваня или Степа придет, — и все. Сидели бы они сейчас с этим Ваней или Степой, винцо попивали и салатики кушали. А то, что попытались в квартиру тайком от бабок пройти, — и это понятно. У бабуль этих фантазия богатейшая. Мигом весь двор будет знать, что Надька к себе любовника приводила, хотя тот «любовник» ни сном ни духом ни о чем таком не мечтал.
К тому же Таран вот еще о чем подумал. Ведь Птицын он, считай, не только командир, но и почти родственник, как-никак Лешке крестным папой доводится, кум, стало быть! — наверняка позвонил Надьке еще вчера и предупредил, что, мол, завтра муж приезжает. Стала бы Надька хахаля в дом приводить, даже если б у нее таковой действительно имелся? Какой кайф, если знаешь, что Таран вот-вот в дверь позвонить может? Не дура же у него Надька в самом деле?
Успокоив себя таким образом, Юрка не стал вышибать дверь. Во-первых, будешь полным идиотом выглядеть и перед Надькой, и перед незнакомым, возможно, очень приличным человеком, а во-вторых, замок поломанный самому же и чинить придется. Нет уж, покамест можно и посидеть тут, подождать, пока этот гость не уйдет с миром. Конечно, можно будет Надьке несколько вопросов задать тет-а-тет, но это так, в профилактических целях. А вот если они с этим гостем сюда заявятся и начнут «любовью заниматься» — тогда, пожалуй, можно и замка не пожалеть…
Прошло примерно около получаса с тех пор, как Надька начала пировать с этим типом. Таран сидел, напрягал уши, но все покамест ни о чем серьезном не говорило. Разве что хиханьки-хаханьки настораживали — что-то участились заметно. Судя по тому, как Надька хихикала, хмелек у нее чувствовался. Возможно, ту бутылочку, на которую Таран облизывался, они уже уполовинили на двоих.
А потом Юрка услышал, как в кухне брякнула посуда, затарахтели передвигаемые стулья. Потом послышались шаги. Нетвердые, неровные да еще и перемежавшиеся с Надькиными хохотунчиками. Вот сейчас они уже в прихожей… Может, она его все-таки выпроводить собирается?
Недолго Таран тешил себя этой надеждой. Парочка, хихикая и невнятно перешептываясь, явно приближалась к супружеской спальне семейства Таранов. Скрипнула дверь, вошли. Тут уж можно было даже шепот хорошо расслышать…
Но сначала Юрка услышал вовсе не шепот, а сдавленное дыхание. И жадный звук поцелуя взасос. А потом шорох одежды. Все, что там творилось, Таран не мог видеть, Надька с хахалем через замочную скважину пока не просматривались, ближе к двери стояли. Но вот Надькину майку, которую с нее стащил партнер и бросил на коврик перед диваном-кроватью, Юрка прекрасно видел. И то, как следом туда же полетела верхняя часть красного купальника, — тоже;
— М-м-м, — утробно урчал мужик, и в уши Тарану ворвался липкий, потный шорох рук, жадно ползавших по телам. Фр-р! — и поверх Надькиных тряпок шлепнулась незнакомая футболка — с номером, которого Юрка не разглядел, и надписью «Figo». Само собой, Таран не подумал, будто ему этого Фигу на квартиру привели, но и о том, что обладатель этой футболки собирается с Надькой всего лишь аэробикой заняться, — тоже.
Казалось бы, самое оно: шарахнуть по двери, сломать парочке кайф, врезать этому «Фиге» под дых и в рыло, пинком вышвырнуть за дверь, а уж потом высказать Надьке все, что он думает о ее поведении. Но…
Ничего такого Таран делать не стал. И вовсе не потому, что подумал, будто обладатель майки может оказаться ростом не с Фигу, а хотя бы с Мэджика Джонсона. В принципе под такую ярость и ревность, которые сейчас бушевали в душе у Юрки, он даже своих недавних кумиров — Тайсона и Холифилда не испугался бы. Нет!
Тараном вдруг овладело мерзкое, даже, может быть, противоестественное желание — посмотреть все до конца. Во всех подробностях. Вся кровать через замочную скважину была видна, и коврик прямо перед глазами…
Да, он помнил, как тошно ему было два года назад, когда Жора Калмык рассказал ему всю подноготную Даши — его первой и самой чистой любви! — оказавшейся проституткой и порнушницей. И как он, пристегнутый наручниками к столбу, вынужден был смотреть на то, что эта самая Даша вытворяла сразу с несколькими мужиками. Ничего похожего на нынешнее Таран тогда не испытывал. Это, нынешнее, было схоже с другим случаем, прошлой весной, на теплоходе, когда экстрасенсиха Полина каким-то неведомым способом подчинила себе двух здоровенных жлобов и стала играть с ними в «рабов и повелительницу» — заставляла лизать себе пятки, топтала острыми шпильками босоножек, порола ремнем, а потом заставила их себя трахать. А Таран на все это смотрел сперва с омерзением, а потом с точно таким же пакостным, но жадным ощущением, как сейчас. Более того, в конце «шоу», когда Полина прогнала жлобов, он не погнушался и сам полез к ней… Правда, тогда Юрке казалось, что Полина и на него свои чары навела. Кроме того, Полина эта не была Юрке женой и матерью его сына. Но почему-то именно это обстоятельство — то, что он воочию видит, как Надька ему изменяет, — необъяснимым образом возбуждало Тарана. Нет, Юрка не перестал ревновать, и ярость продолжала палить его душу, но паскудное желание было сильнее. Он смотрел на кучку белья, куда следом за прочим прилетели мужские брюки, а потом и Надькины розовые шорты, слушал шелест и шлепанье рук по влажной коже, поцелуйное чмоканье и жаркое, полубессвязное бормотание…
