— Хорошо. Огни разработали план. — Огни... если они связаны с узловой точкой, то, согласно Ане, связаны и с Иным. — Расскажи мне о нем.
Она улыбнулась еще шире:
— Все рассказать не могу, но скажу тебе: огни меня сюда вернули, чтобы мне стало известно, кто я такая.
— Вот как. И кто ты такая?
— Ох, этого я открыть не могу. Пока, по крайней мере. Это узнает только самый близкий человек.
— Что ж, я стою от тебя в двух шагах.
— Я имею в виду не ту близость. Другую... которая очень скоро нас свяжет.
Ух, леди, на это я не рассчитываю!
— Неужели?
— Да. Поэтому я возвращаюсь к другому фрагменту обшей картины: к жертвоприношениям. У них своя цель.
— Какая?
— Чтоб ты сюда приехал.
У Джека пересохло во рту. У него все время было тревожное подозрение, тайное опасение, что отец — не случайная жертва, но он постоянно его отгонял, чтоб не нервничать.
Это я виноват.
Теперь перед ним встала проблема.
Он облизал губы.
— Постой. Это бессмыслица. По-твоему, огни думали, если убьют отца, я приеду. Но я мог и не приехать. Вместо меня приехал бы брат. И зачем было прежде еще троих убивать?
— Кто объяснит замысел огней? — пожала плечами Семели. — Может, жертвоприношения доставляют им радость, может быть, они знали, что мистер Уэлдон рано или поздно доберется до твоего отца, и просто ждали развития событий, может, выбрали твоего отца в тот момент, когда ты обязательно бы приехал... Ты же здесь, правда?
Правда, подумал он. Я действительно здесь.
— Зачем твоим огням надо, чтобы я был здесь?
— Для меня, — улыбнулась Семели.
— Для тебя? Чего тебе от меня нужно? Что ты вообще обо мне знаешь?
— Знаю, что ты особенный. Знаю, что мы должны быть вместе.
— Да? Ну, прошу прощения. Вы со своими огнями немножечко опоздали. Я занят.
— Не имеет значения. Мы будем вместе. Этого уже не отменишь. Это как бы... как бы...
— Кисмет?[47]
— Кис... что?
— Судьба?
— Точно. Судьба. Нам с тобой суждено было встретиться. Ты возьмешь меня, увезешь с собой, введешь в общество, потом мы будем править бал.
Введу в общество? Господи боже, сестричка, ты выбрала не того парня.
— Слушай, если ты хочешь попасть в общество, я тебе меньше всех могу помочь.
— Позволь мне об этом судить. — Она шагнула ближе, приблизила лицо, едва не коснувшись его губами. — Встретимся сегодня вечером...
— Извини. — Джек отступил назад. — Игра кончена. Сиди тут со своими огнями, со своими приятелями, плавай в лодке, но держись подальше от Врат и особенно от моего отца. — Он поднял «глок», держа его у виска дулом в небо. — Если увижу кого-нибудь из твоего клана в ста ярдах от него, тебе конец. Не фигурально, не виртуально, а просто и бесповоротно. Понятно?
Она смотрела на него большими, вдруг опечалившимися глазами. Нижняя губа дрожала.
— Нет... Ты не сможешь...
— Понятно?
Джек повернулся и побрел к лодке, поджидавшей с Карлом в глубокой воде.
— Не сможешь!.. — крикнула она вслед.
— Увидишь.
— Его надо убить, Семели, — сказал Люк. — Обязательно.
Они были одни на палубе «Плавучего Коня». Семели сидела, свесив вниз ноги, глядя на свое отражение в воде. Люк горбился рядом.
Голова перестала кровоточить. Наконец-то. Одно время казалось, он потеряет всю кровь до последней капли. В больницу идти отказался, сказал, и так отлично поправится, без всяких чертовых дураков докторов, которые будут тыкать в него иголками. Возможно, он прав, но выглядит определенно глупо в красной косынке, завязанной под подбородком.
— Правильно, — кивнула Семели. — Не стану спорить.
Люк изумленно вытаращился на нее:
— Правда?
— Будь я проклята.
— А я думал, ты на него запала.
— Никогда не западала. Считала особенным, а это теперь не имеет значения. Он тебя ранил...
— Его отец стрелял.
— Знаю. Однако отец лишь спустил курок. Джек его заставил. Наверно, голову велел прострелить, а старик только поцарапал. Этого нельзя допускать, Люк. Нельзя допускать, чтобы кто-нибудь, даже особенный, причинял вред членам клана.
— Значит, ты согласна, чтоб я взял Корли и еще пару...
— Нет, — покачала головой Семели. — Я сама все устрою. Для тебя, Люк. В подарок.
Изумленный взгляд парня смягчился, наполнился любовью.
Только не бери в голову, мысленно предупредила она.
Ибо Люк вовсе тут ни при чем. Пусть думает иначе. Он был слишком далеко, слишком занят кровоточившей раной на голове, не слышал, что происходило между нею с Джеком на мели. Пускай верит, что она ради него выступит против Джека.
Но для нее на этом все кончилось.
Всю дорогу назад ей хотелось заплакать. Из груди словно вырвали сердце. Он отверг ее, отвернулся, ушел. Соврал, будто занят. Она всю жизнь слышит подобную ложь и знает настоящую правду: Джек считает, что слишком хорош для нее.
Вернувшись в лагуну, взглянула на дело с другой стороны.
С чего ей взбрело в голову, что он особенный и специально для нее предназначен? Теперь видно: никакой не особенный и решительно не для нее. После спуска к огням в дыру все изменилось. Теперь ей известно свое Настоящее Имя, не зря она сюда вернулась. Зачем — пока точно не ясно, но у нее есть цель. И она ей послужит.
Семели и раньше была особенной — что доказывала ее сила, — а теперь тем паче. Слишком особенная для Джека.
Да, но если так, почему ей до сих пор больно? Почему в желудке застрял твердый ледяной комок?
Есть только один способ поправить дело.
— Теперь оставь меня, — велела она Люку. — Мне надо подумать. Приготовить крупный жирный сюрприз для нашего друга Джека.
Люк поднялся.
— Хорошо, Семели, конечно, конечно. Пойду, пожалуй, проведаю Дьявола. Посмотрю, как он там.
Как бы ей плохо ни было, Семели не сдержала улыбки. Люк всегда был для нее чем-то вроде ручной собачки, а теперь превратился в раба.
Ну и очень хорошо. У любой девушки должен быть раб.
— По-моему, за это надо выпить, — сказал отец, войдя в дом.
Карла — с тысячью долларов — забросили в трейлерный парк. Всю дорогу домой он без умолку изливал благодарность за спасение от клана и огней. Чтобы заткнуть ему рот, Джек попросил рассказать о событиях прошлой ночи. Недоверчиво отнесся к известию, будто Семели спускалась в дыру. Если огни, проходя сквозь песок и воду, искалечили членов клана, что будет от прямого воздействия? С ума она, что ли, сошла? Наверно, искала в кеноте ответ на вопрос, кто она такая, по ее выражению. Кто же, если не Семели?
