Два желтых камня в его ожерелье горели каким-то внутренним огнем. Оно и понятно. Эти ожерелья изрядно поработали на Моки. Совсем недавно он вылез из кратера с ожогами второй степени по всему телу. Но волдыри тут же стали уменьшаться, обгорелая кожа шелушилась и отслаивалась, а под ней открывалась чистая, свежая.

Калабати отошла назад, не выдержав жара, и с беспокойством подумала о Моки. Как он изменился! Это был уже совсем не тот человек, которого она любила и с которым прожила последние несколько лет. Какой-то чужой, с расстроенной психикой, черпающий свои навязчивые идеи из окружающего их сумасшествия.

Еще вчера она за него боялась. Но сегодня уже боялась его самого. Катаклизмы, уничтожившие Большой остров и вернувшие к жизни Халеакалу, видимо, помутили его разум.

Было и еще одно чувство, примешивающееся к страху, усугубляющее ее тоску, – гнев. Почему? Почему именно сейчас? Почему природа выбрала именно это время, чтобы сойти с ума? Было ли это совпадением? Или роком? Неужели то непосильное бремя, которое заключала в себе ее карма, – а она прекрасно отдавала себе отчет, насколько ее карма отягощена совершенными ею за сто пятьдесят лет поступками, – неужели это бремя в конце концов обрушилось на нее?

– Что все это значит, Моки? – спросила она, иронизируя над ним. – Что за знак посылает тебе богиня огня?

– Она больше не хочет, чтобы я покидал Мауи и собирал лаву на Килауеа, потому и разрушила Килауеа и послала огонь на подступы к моему жилищу.

Калабати в растерянности покачала головой. Маниакальные идеи Моки перешли уже границы. Сколько тысяч людей погибло на Большом острове во время взрыва? А сколько нашло свою смерть здесь, на Мауи, в районах, не защищенных от извержения Халеакалы? Халеакала собрала страшный урожай жертв. Хана была стерта с лица земли, Семь Священных озер погребены под тоннами пепла и грязи, выброшенными во время извержения и залитыми потоками лавы, которые заполнили долину Кипахулу, затопили долину Вахой и вылились в море. Согласно выпускам новостей, все южное побережье острова, от трещины Каупо до Нануалеле, представляло собой резервуар, заполненный жидкой лавой.

Значит, все это для того, чтобы Моки не покидал Мауи? К счастью, лава потекла по старым руслам. Но если бы она устремилась в восточном направлении, густонаселенная центральная долина превратилась бы в огромную братскую могилу. Однако Моки и этому нашел объяснение: Пеле соблаговолила пощадить Моки и его вахине.

Да, Моки преобразился, но и в себе самой Калабати стали подмечать перемены. Внутреннее равновесие и душевный покой были нарушены, и она уже чувствовала, как разбегаются мысли по старым, проторенным тропкам, и она опять становится расчетливой и холодной.

Калабати поежилась на ветру. Она стояла на высоте почти двух тысяч миль над уровнем моря, где было холодно, защищенная от жара вулкана. Ей хотелось бежать, но куда? Новости с материка пугали ее. Не исключено, что на островах будет гораздо безопаснее, но только не с Моки. Он стал опасен подобно взрывчатке, способной в любой момент сдетонировать и разнести в клочья все вокруг.

Но сейчас она не может его оставить. До тех пор, пока на нем ожерелье. Оно принадлежит ей, и она без него не уйдет. Но как вернуть ожерелье? Как незаметно стащить колокольчик у кошки? Может быть, потихоньку снять с него ожерелье во сне? Но на это она не решалась. С тех пор как безумие овладело Моки, он почти не спал. И если очнется от своего короткого забытья и заметит пропажу, бросится в погоню за ней. И тогда сделает то, чего она больше всего боится. Сорвет с ее шеи ее собственное ожерелье и будет наблюдать, как обрушатся на нее ее сто пятьдесят лет. Сам он не очень состарится без ожерелья, потому что носил его всего несколько лет. Калабати превратится в дряхлую старуху прямо у него на глазах.

Она не может так рисковать. Поэтому она набралась терпения и ждала подходящего момента.

Вдруг Калабати поняла, что они не одни на краю кратера. К ним присоединилась группа мужчин разного возраста, в традиционных гавайских одеждах. Предводимые своим алии, пожилым человеком с прической вождя и в головном уборе из перьев, они приближались к тому месту, где, глядя на огонь, стоял Моки. Алии обратился к нему, и тот обернулся. До нее доносились обрывки традиционной гавайской речи, но смысл сказанного она не смогла разобрать.

Окончив разговор, Моки повернулся и пошел к ней, вниз по склону. Остальные остались у края.

– Бати. – Голос его звучал глухо, на губах блуждала идиотская улыбка, глаза лихорадочно бегали. – Ты видела их? Это последние из исконных гавайцев. Они приплыли сюда из Ниихау в поисках Мауи.

– Они нашли его, – сказала Калабати, – вернее, то, что oт него осталось.

– Я говорю не про остров – они ищут Мауи-бога. Ты же знаешь эту легенду?

– Да, конечно.

Однажды, давным-давно, Мауи, озорной полинезийский полубог, забрался на вершину Халеакалы, обиталища солнца, чтобы выполнить свой сыновний долг. Его мать пожаловалась, что дни слишком коротки и она не успевает готовить, наводить чистоту и просушивать одежду из тапы, и Мауи решил что-то придумать. Как только первый луч солнца достиг вершины, Мауи заарканил его с помощью лассо. Солнце молило его освободить, но Мауи сделал это, лишь когда солнце пообещало удлинить день, замедлив свой ход по небосклону.

– Ниихаусцы говорят: дни стали короче, потому что солнце нарушило свое обещание, и они пришли помочь Мауи, когда он будет снова ловить солнечный луч. Они спрашивают, не видел ли я Мауи.

Калабати посмотрела в ту сторону, где стояли мужчины в убранстве из перьев и с копьями, и почувствовала к ним жалость.

– И что же ты им ответил? – спросила Бати.

– Пока ничего. Я просто не знал, что сказать. Но теперь знаю.

Калабати не понравился его взгляд.

– Я боюсь тебя спрашивать, что ты собираешься им сказать.

Он еще шире улыбнулся:

– Я собираюсь сказать, что я – Мауи.

– Ох, Моки, не надо с ними играть. Ведь и так все идет хуже некуда.

– А кто играет? Я ощущаю внутри у себя какую-то странную силу.Мне кажется, я могу быть Мауи, или по крайней мере его человеческим воплощением. Говорю тебе, Бати, – это не случайно, что я оказался в этом месте именно сейчас. Возможно, мне подают знак.