Но эти соображения не могли унять его скорбь по мальчику, потерявшему разум.

В мертвой тишине гулко, как выстрел, прозвучало короткое рыдание Кэрол. Билл порывисто обнял ее. Джек стоял, засунув руки в карманы, глядя в пол. А Ба выглядел просто... потерянным. Трудно передать, как он страдал. Боль его госпожи отзывалась в нем еще более мучительной болью. В его глазах, исполненных муки, отражалась происходящая в нем борьба – он не знал, то ли уйти вместе с Сильвией, то ли остаться с остальными.

– Пожалуйста, не уходите, Ба, – попросил Глэкен. – Вы еще можете нам понадобиться. – И он повернулся ко всем: – Теперь мы готовы.

– Как вы можете оставаться таким хладнокровным! – воскликнула Кэрол.

– Я не безучастен к страданиям, – возразил Глэкен. – У меня болит душа за мальчика, а еще больше за его мать. Он утратил способность реагировать на окружающий мир, но он так же утратил способность оценивать себя со стороны, потому не понимает, чего лишился. А вот Сильвия понимает. И мучается за двоих. Но у нас нет времени предаваться скорби. Чтобы жертва не оказалась напрасной, нам нужно предпринять следующий шаг.

– Хорошо, – отозвался Джек. – Что же мы должны делать?

– Соединить рукоятку с клинком.

– Вот как? И тогда все будет готово?

Глэкен кивнул:

– Тогда все будет готово.

– Что же, начнем!

Джек, напрягшись, приподнял рукоятку и поднес к торчащему из пола клинку.

– Подождите, Джек, – остановил его Глэкен. – Сначала вам следует кое-что узнать.

Проще всего было бы позволить Джеку надеть рукоятку на клинок и сделать все остальное. Но единственный способ повести себя честно – это предупредить человека, на что он себя обрекает. Глэкен сожалел, что бесчисленное количество лет назад, когда он впервые прикоснулся к мечу, его никто ни о чем не предупредил.

Но тогда он был таким отчаянным и своенравным. Стал бы он придавать этому значение?

Джек остановился около клинка в ожидании.

– Когда вы соедините клинок с рукояткой, – сказал Глэкен, – вы станете неотъемлемой частью оружия и силы, которая питает его. Разорвать эти узы будет невозможно, как бы вы того ни желали. Никогда!

– Оттого что соединю их? – переспросил Джек. – Здесь нет колдовства или еще какой-нибудь ерунды?

– Никакой ерунды, – ответил Глэкен, позволив себе слегка улыбнуться. – Потому что все это – действительно ерунда. Для шоу-бизнеса. А у нас все настоящее.

Он заметил, что у Джека пропала охота касаться меча.

– Вы вольны выбирать, делать вам это или нет. Так же как оружие вольно решать, кто станет его обладателем.

– Оно может об этом сказать?

– Конечно. Теперь внутри у него обитает Дат-тай-вао. Вы держите в руке не просто мертвый металлический сплав, теперь это живое существо – и очень чувствительное.

Джек посмотрел на рукоятку, потом отвел взгляд от нее. Он колебался, и Глэкен это почувствовал.

– А как же вы, Глэкен, меч ведь не принадлежал вам? Разве не вы должны все это сделать?

Глэкен боролся с желанием отойти в дальний угол комнаты.

– Нет. Сейчас не мой век. Свой я уже спас. Теперь кто-нибудь из вашего времени должен спасти нынешний.

– То есть один из нас?

Этот вопрос задал Билл. Бывший священник выпустил из объятий Кэрол и подошел к Джеку с опаской, словно тот держал в руках ядовитую змею.

– Да, вы, Ба, Джек. Каждый из вас обладает необходимыми качествами, каждый рисковал жизнью, чтобы подвести нас к тому, что происходит сейчас. Теперь пришел черед одного из вас.

Глэкен посмотрел на Джека. Больше всего, судя по его виду, ему хотелось сейчас отдать рукоятку Биллу, но гордость не позволяла. Проклятое бремя махизма. Ноша Джека была особенно тяжела.

– Хорошо, – сказал он негромко, – тогда, если нет возражений, начнем с меня.

Джек огляделся. Никто не возражал. Пожав плечами, он с натугой приподнял рукоятку и подошел к клинку. Глэкен был рад, что Джек первый, несомненно, ему будет отдано предпочтение. У него сердце воина. И это будет правильно, что завладеет оружием он.

Джек взял рукоятку за набалдашник, немного помедлил.

– Ну, и что будет?

– Может быть, ничего, – ответил Глэкен, – может быть, уже слишком поздно и ничего нельзя сделать. Может быть, Расалом наглухо отгородил нас и сигнал не пробьется.

– Ну а если получится, как я об этом узнаю?

– О, вы узнаете, – ответил Глэкен.

Поверьте, непременно узнает.

Джек продолжал вопросительно смотреть на него. Глэкен объяснил:

– Во-первых, клинок и рукоятка сплавятся воедино. И тогда станет ясно, что клинок вас воспринял.

"По крайней мере, это произойдет, – подумал он, но не сказал, – если это будешь ты, Джек, то не останется никаких сомнений".

Джек кивнул. Глэкен тихонько отступил назад и отвел взгляд в сторону, когда Джек приподнял рукоятку так, чтобы отверстие было расположено над концом клинка, и, глубоко вздохнув, надел ее на клинок.

Ничего не произошло.

– Ну вот, – сказал Джек, слыша биение собственного сердца. – Я не чувствую каких-либо перемен. – Он снял рукоятку, легко соскользнувшую с клинка. – Так же как и эта штука. Кажется, меня отвергли.

Глэкен еле слышно выругался. Джек был самым подходящим. Почему инструмент его не воспринял?

Джек оглядел комнату.

– Ба, может быть, ты хочешь попробовать?

«Хороший выбор», – отметил про себя Глэкен. Ба тоже был воином. Вторым из всех присутствующих. И он имел личные причины ненавидеть Расалома – его друг доктор Балмер погиб, а Джеффи тяжело пострадал от этого чудовища. Его праведный гнев усилит мощь оружия.

Огромный вьетнамец сохранял спокойное выражение лица, но Глэкен заметил, как напряглись мышцы у него на шее. Он едва заметно кивнул.

Джек передал ему рукоятку:

– Бери, дружище!

Когда Ба, без малейших колебаний, шагнул вперед, Глэкен заметил, что в комнату вновь проскользнула Сильвия, держа за руку безучастного ко всему Джеффи. Наверное, она прислушивалась к происходящему и услышала, как произнесли имя Ба. Она напряженно следила за тем, как Ба берет рукоятку у Джека и надевает на широкий конец клинка. И опять – ничего.

Глэкен стиснул зубы, чтобы скрыть досаду. Не Джек, не Ба – так кто же тогда?