Дело в том, что это я была той самой поварихой, что уходила в лес с шофером Витькой, и прекрасно помнила маленькую матерщинницу, но не подозревала о любви этой девчонки к начальнику нашей партии, моему старому другу Яше, который уже много лет живет в Израиле… Чудны дела твои, Господи! Но я не стала ничего говорить, я затаилась в ожидании интересного рассказа, ведь если даже сама история Таньки не разбудит мое профессиональное воображение, то какие-то детали, словечки, ситуации могут сослужить хорошую службу. Иной раз одно слово может оказаться толчком к написанию романа…

Я прекрасно знала всех персонажей и прекрасно помнила улицу Углежжения, крепкий дом Танькиной бабки, саму бабку и ее шанежки с черемухой, и собак, одна из которых была моя, та «нормальная, с ушами торчком». Вторая принадлежала Яше, мы с ним и познакомились на «собачьей почве», выгуливая наших псов на Екатерининском бульваре в центре Москвы, и до сих пор дружим, несмотря на разделяющее нас расстояние…

Но говорить об этом Тане я пока не считала нужным, мне хотелось услышать ее историю, так сказать, в незамутненном виде.

– А что же дальше?

– Дальше? Дальше уехали в конце сентября геологи, стало холодно, скучно, я целыми днями слонялась по улице и все тосковала по дяде Яше. Книжки, которые он подарил, до дыр зачитала, хотя нет, я тогда еще читать не умела… Это на другой год дядя Яша жену свою с сыном в экспедицию взял. Ох, как я расстроилась сначала! А потом ничего, привыкла, и жена дяди Яши, тетя Ира, научила меня читать. Она хорошая была, даже платьев мне из Москвы привезла и потом еще сарафанчик сшила, говорила, что в шесть лет уже нельзя голой бегать.

А в партии у дяди Яши все другие люди были. И повариха, и шофера… Эти почему-то на меня внимания не обращали, целыми днями, помню, в карты резались… А тетя Настя, новая повариха, пожилая женщина, все норовила меня к чистке грибов приспособить, но куда там, я это ненавидела! Грибов море было, она не справлялась, бабке даже жаловалась… А я нарочно тогда палец порезала, кровища хлестала, я ревела, все на тетю Настю кричали, разве можно ребенку нож давать… Короче, никто больше меня не заставлял грибы чистить, но я с тех пор поняла – иногда, чтобы поставить на своем, надо и пострадать, и приврать, и притвориться… Ох, да что я вам все про ерунду рассказываю… Хотя, не ерунда это, а первая любовь. Я всегда говорю: моя первая любовь – дядя Яша…

А еще, помню, в дождливые дни, когда геологи в маршруты не ходили, они сидели в горнице за столом и разбирали образцы, камешки какие-то, раковины, а названия у них мудреные, и не выговоришь, а еще красивые слова были: «силур», «девон»! Помню, я спросила у дяди Славы, геолога, что такое «силур», он что-то начал объяснять про третью снизу систему палеозойской эры… А дядя Яша так мягко ему сказал: «Славка, это ж ребенок, мать твою, что ты ей лекцию читаешь? Таня, когда вырастешь, можешь стать геологом, а пока не забивай себе голову всякой чепухой, лучше книжки читай, научишься хорошо читать, сама все узнаешь и про „силур“, и про „девон“! Знаете, как на меня подействовало? Я в три дня читать научилась, а раньше отлынивала, тетя Ира уж на меня рукой было махнула, а тут только диву давалась… Я такая, если чего захочу, если засвербит у меня, всего добьюсь, но только надо, чтоб мне интересно стало, понимаете?

– И что ж вы, в три дня читать научились и сразу кинулись узнавать, что такое силур?

– Да нет, я как научилась читать, про все забыла, от детских книжек оторваться не могла, особенно мне «Чук и Гек» нравились, ведь у них папа геолог был. А еще Павлик, сын дяди Яши, со мной арифметикой занимался и говорил, что я способная, все схватываю на лету. Это правда, я тогда все на лету схватывала – и хорошее, и плохое. Помню, Женька однажды меня подбил у тети Насти масла сливочного стырить и сгущенки… У него в лесу шалаш был, вот я туда и принесла и масло, и сгущенку, а Женька две буханки хлеба притаранил. Мы с ним так объелись, что еле до Углежжения доползли, а там уж меня бабка поджидала, да с хворостиной, которой гусей гоняла. Ох, и досталось мне, всю попу отбила, да это бы еще полбеды, хуже, что, отметелив, бабка за ухо отволокла меня к тете Насте и заставила на коленях прощения просить. Если б еще просто так, а то на коленях, этого я уж стерпеть не могла, так выла, так орала, а бабка мне еще всыпала, тетя Настя уж стала сама за меня просить, но бабка моя, кремень-старуха, ни в какую. «Умела воровать, умей и покаяться!» Уж не знаю, сколько б эта экзекуция продолжалась, но на мои вопли дядя Яша пришел и отбил меня у бабки. Сказал:

– Хватит, Авдотья Семеновна, она уже все поняла, а будете ее так лупить, она только озлобится. Таня, скажи, воровать больше не будешь?

– Да что ты, Яков Моисеевич, драть надо так, чтоб на всю жизнь запомнила, чтоб неповадно было на чужое зариться… – возражала бабка, а я уж только тихо всхлипывала и еще больше любила дядю Яшу! Но урок бабкин и вправду запомнила. Много чего я в жизни делала, но воровать – ни-ни. Хотя иной раз так и подмывало… И знала, никто не хватится, не заметит, а вот не могла, все думала, как дядя Яша на это бы посмотрел… Ой, я, наверное, уж вам до смерти надоела, и что меня на воспоминания потянуло? Вы извините…

– Да нет, Таня, мне правда интересно. Я вот смотрю на вас и думаю, как из той девчонки такая дама получилась?

– Дама? – искренне рассмеялась Таня. – Какая ж я дама? Дамы по-другому живут, очень уж жизнь у меня не дамская – и происхождение, и воспитание.

– А дамы, по-вашему, какими должны быть?

– Фиг их знает, но уж точно не такими, как я. Бабки из бабы даму не делают. Но я плевать на это хотела! А хорошо здесь, правда?

– Очень!

– Вы завтра на море пойдете?

– Обязательно, для того и приехала, я море очень люблю.

– Я тоже. Может, если я вам не надоела, вместе пойдем, а то одной скучно. У меня, правда, книжка с собой есть… Но лучше поговорить с хорошим человеком. А что это вы все меня слушаете, а сами помалкиваете, вам ведь тоже небось есть что рассказать…

Утром я завтракала на свежем воздухе и с наслаждением наблюдала за очаровательной, совершенно белой кошкой, что сама с собой играла на красивой, залитой ласковым октябрьским солнышком полянке возле моего столика.

– С добрым утром! – приветствовала меня Таня, держа в руках тарелку с булочками и чашку кофе. – К вам можно?

– Конечно! – обрадовалась я. Питаться одной было тоскливо.

– Тут такая классная выпечка! А вы, я смотрю, не едите… Фигуру бережете?

– Разве вы не видите, что мне нечего беречь? – засмеялась я. – Просто не люблю.

– Надо же! А я обожаю! Как спалось?

– На удивление хорошо. Открыла окно и балкон и спала без задних ног.

– А я не очень… Что-то меня разбередил наш вчерашний разговор, многое вспомнилось…

– Расскажете?

– А вам и вправду не надоело меня слушать?

– Ни чуточки. Разве есть для женщин что-нибудь интереснее очередной истории Золушки?

– Золушки? – страшно удивилась Таня. – Да разве ж я Золушка? Ничего общего! Золушке все фея обеспечила, а у меня феи не было, я сама себе феей была, а заодно и злой колдуньей, как говорится, то и это в одном флаконе, а поскольку флакон с виду вполне приглядный, то и на отсутствие принцев вроде не жаловалась, хотя какие там принцы, сволота одна… Но все равно, свой принц у меня был… Дядя Яша…

Как интересно, подумала я, неужто у Яшки был-таки роман с этой девушкой, но когда ж он успел? Хотя он многое успевал, мой друг Яша. Это ведь только в мечтах маленькой девочки он был образцом всех доблестей и добродетелей, а на деле… Нет, человек он золотой, но с вздорным характером и в молодости был жутким бабником, теперь, правда, укатали Сивку крутые горки. Но одно в нем поражало – невероятное обаяние. Ему покорялись практически все женские сердца, независимо от возраста, как говорится, и стар и мал… Но чувства эти были странные, неглубокие, сродни умилению, что ли, а тут такая великая страсть…