Проходя мимо, Константин втянул носом хлебное пахло. Этот запах странно подействовал на теоретика. Он успокоился. Окончательно. Конечно, рассуждения рассуждениями, но когда тебя самого припрёт, тут уж обо всём забудешь. Но теперь Константин был готов с полным хладнокровием принять этот удар судьбы. Тем более что главная битва была ещё впереди. Он знал наверняка.

Дальше их путь лежал вдоль улицы Красной Зари, мимо грязного заводика, складов, котельной, химчистки, Дома культуры с разбитой вывеской «Октябрь», мимо кирпичных заборов с плакатами «Перестройка» и дальше, на улицу без названия ввиду сорванных с её домов табличек.

Горбовский задыхался.

— Скоро? — спросил он своего товарища, едва переводя дух.

— Уже пришли, — ответил Константин и кивнул в сторону появившегося справа переулка. В этот момент сзади послышался треск мотоцикла. Судья ухватил молодого человека за рукав и увлёк за собой в непроницаемую тень старого тополя. Когда мотоцикл проехал, они неторопливо вышли из своего укрытия.

— Осторожность, прежде всего! — тихо сказал Горбовский.

Они свернули во двор. Там было безлюдно. Тревожно шумели тополя. Призрачно белело развешенное бельё, и по двору бродил кислый дух домашней стирки.

В подъезде, на лестничном пролёте второго этажа, Горбовский остановил молодого человека, и они какое-то время стояли и только вслушивались в рокот вечерней жизни за тяжёлыми дверями квартир. Когда глаза судьи и аналитика привыкли к абсолютной темноте неосвещённого лестничного пространства, Аркадий Семёнович решительно устремился вперёд.

Молодой человек долго искал ключ. Потом никак не мог попасть в замочную скважину.

— Ну что вы возитесь! — не выдержал судья.

— Сейчас, сейчас,… — тихо отговаривался Константин. Наконец замок упруго щёлкнул, и дверь оказалась во власти пришедших. Застоялый запах ветхого барахла, высохших стен и вековой пыли ударил в нос. Горбовский зажёг спичку. Во всём здесь чувствовалось отсутствие хозяйки.

— Туда! — указал молодой человек.

Стопки старых журналов громоздились по углам комнат. Совершенно истлевшие занавески безжизненно свисали с антресолей. В глубину коридора впечатался плакатный лик популярной певицы.

Осторожно ступая по сухим половицам, ночные посетители пробрались к дальней комнате. Горбовский снова зажёг спичку. Её короткое свечение выхватило из темноты ничком лежащего человека. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь всё кончено. Это был труп.

— Я пойду на кухню, уберу стакан.

— Что? — не понял судья.

— Стакан с моими отпечатками пальцев.

— Ах, да…

Натыкаясь на стены, Константин побрёл в противоположную часть квартиры. Всё, что могло падать и грохотать, попадалось ему сейчас под ноги. Горбовский выругался про себя. Теоретик начал его раздражать. А коридор перед молодым человеком провалился вправо, и он попал на кухню. Константин управился довольно быстро и когда вернулся в комнату, где оставил судью наедине с убитым, ему показалось, что Горбовский что-то ищет на полу.

— Ну что вы скажете?

— Что? — растерялся судья. — А-а, насильственная смерть. Ну, это ясно было бы и ребёнку. Видно, что рука сломана, проникающая рана головы. Насколько я понимаю, так счёты с жизнью не сводят.

— Его, должно быть, били, — предположил Аркадий Семёнович. — Чем-то вроде обломка водопроводной трубы.

— Может быть тростью?

— Мы не в девятнадцатом веке, господин теоретик. Где это в наше время вы видели трости?

— Представьте себе видел. Сегодня. Он сам приносил мне в гостиницу трость с тяжёлым бронзовым набалдашником. А браслет забыл дома растяпа. Потому и пришлось договариваться о визите.

— Значит, браслет — это не единственная ценность, которую он хранил у себя, — проговорил Горбовский. — А эту трость вы держали в руках?

— Держал, конечно… Но почему вы об этом спросили? — насторожился молодой человек.

— Просто так.

Константину вопрос не понравился. Он вдруг вспомнил, что набалдашник трости был перепачкан краской. Да краской ли? Аналитик стал действовать решительно.

— Что вы делаете? — почти закричал Горбовский.

— Хочу перевернуть труп на спину.

— Не нужно это делать, не нужно вообще ничего здесь трогать!

Возмущение судьи было бесполезным. Молодой человек, приложив некоторые усилия, добился своего.

— Зажгите спичку! — он.

Судья подчинился. У него дрожали руки, и спички ломались одна за другой.

— Да, так и есть! — констатировал молодой человек.

— Что есть? — не понял Горбовский.

В этот момент где-то на улице рявкнула милицейская сирена.

— У меня почему-то плохое предчувствие, — пробубнил Аркадий Семёнович поёживаясь. Константин склонился над убитым, пристально изучая его внешность.

— Ноги уносить надо, — заволновался судья.

— Давайте вернём его в прежнюю позу. Помогите же.

Во дворе дома хлопнула дверца машины.

— Всё, поздно. Что теперь? — заметался в мыслях Горбовский.

— Балкон.

— А дальше?

— Это всего лишь третий этаж. Правда, он равен по высоте четвёртому.

— Успокоили, нечего сказать, — вздохнул судья. — Мне, пожалуй, и с табуретки не спрыгнуть.

— Тогда антресоль на кухне. Они ведь не станут сейчас делать обыск.

— А если там полно барахла? — засомневался Аркадий Семёнович.

— Выбора нет!

И тут тишину разорвал звонок в прихожей. Горбовскому показалось, что у него лопнули барабанные перепонки. Оба искателя приключений ринулись на кухню. Молодой человек подсаживал судью на полати, напрягаясь всем телом, а судья тяжело и медленно втискивал себя в небольшое подсобное пространство под кухонным потолком.

— Здесь двоим не поместиться. Что делать?

— Она и не выдержит двоих. Ладно, дальше вы сами, — сказал Константин и устремился к окну.

В дверь ударили, да с такой силой, что задрожали стены. Константин освобождал шпингалеты от сцепления с оконной рамой. Они сидели крепко. Окно, видимо, не открывалось уже много лет. Ещё один удар в дверь заставил молодого человека поторопиться. Наконец он разорвал склейку оконных створов и шагнул на подоконник. Впереди, метрах в трёх, протянулась тяжёлая ветвь старого тополя. Константин на мгновение застыл, превращаясь в Радомира и вытянувшись на носках. В его глазах вдруг промелькнула качающаяся трапеция. Прыжок… и он летит вниз, в тяжёлые объятия каменного пола. Это было. Это осталось в нём навсегда.

Дверь слетела с замочного языка. В прихожей включили свет… Константин прыгнул. Руки уверенно встали в обхват ветки. Она качнулась, напрягаясь каждым волокном своей старой тополиной плоти, и удержала висящего. Бывший трюкач сполз по стволу дерева, огляделся и, прижимаясь к стене дома, устремился в ночь.

Горбовский не дышал. Внизу, под ним, ходили. Щёлкнул выключатель, и в узкую щель дверцы ударил кухонный свет. Минуту спустя он услышал голос:

— Нет, отсюда не допрыгнешь! Возможно использовали верёвку. Утром приедет эксперт — разберётся. Шаги переместились вглубь квартиры. Через какое-то время судья услышал, как всё тот же голос сказал:

— Пойди, сообщи дежурному, что сигнал подтвердился.

Константин потушил в себе пожар эмоций. Он не мог отказаться от удовольствия понаблюдать со стороны на захлопнувшуюся мышеловку. Жёлто-синий милицейский «УАЗ» прожигал фарами ночную пустоту двора. «А ведь как было задумано!» — оценил теоретик происшествие, невольным свидетелем которого сделала его судьба. Да, ему чуть-чуть не прищемило хвост в этой мышеловке. Подумать только! И всё-таки как верно сказано: «Прежде чем защищать других, научись сперва защищать самого себя!» Какой же ты, к чёрту, воин. Константин хорошо усвоил одну истину: «Воин — не тот, кто стреляет, а тот, кто сознательно идёт под пули.» Правда, загнать его под пули сегодня входило в чей-то расчётливый план. Константин не хотел признаваться себе в том, что его спасла случайность. Что всё могло закончиться совершенно по другому. Так или иначе, ему ещё предстояло нанести ответный удар, и до тех пор он не мог чувствовать себя победителем.