Игорь находился в шоке. Он вложил Эдику ключи от профессорской квартиры. Игорь еще не мог прийти в себя. Рядом была Юлька и еще какой-то парень. Игорь знал этого парня, но кто он такой, сейчас не мог вспомнить.
А Юлька совсем растерялась. Она не могла подавить в себе страх. Она никогда еще не видела прямо перед собой растерзанного человека. Он вызывал у Юльки чувство брезгливого оцепенения. Она понимала, что это Игорь, но ничего не могла с собой сделать. И только Эдик действовал спокойно и уверенно. Надежный парень. Он влил в Юльку и в побитого Друга по рюмке найденного коньяка, освободил Игоря от разорванной рубашки и впихнул его под душ, он распотрошил профессорскую аптечку в поисках заживляющих средств и уложил Игоря на кушетку в холле, позвонил в «скорую» и укутал мокрую от дождя и замученную Юльку в теплый, ратиновый халат. Он даже спас паркет в прихожей от дождевой воды и кровяных подтеков. Большой половой тряпкой.
Все уже позади, — сказал Эдик. — Правда скоро тебя ждет еще одна малоприятная процедура — придется давать показания участковому. Со «скорой» обязательно сообщат в милицию. У них такой порядок. Если хочешь, я все расскажу сам. Чтоб тебя не таскали потом по повесткам.
Юлька кивнула. Эдик знал, что рассказать участковому.
Когда «скорая» уехала, забрав Игоря в больницу, Эдик и Юлька остались одни в большой профессорской квартире. Девушку не покидало чувство вины перед Игорем. Но в чем была эта вина? Она не знала.
В распахнутые окна дышала ночь. После всего того, что случилось, после этого страшного вечера и ожидания «скорой», после хлопот с Игорем и долгого-долгого приведения себя в чувство, Юлька вдруг вспомнила про часы. Про время, которое давно уже звало ее домой. Но было два часа ночи. И еще был страх перед ночной улицей, где Юльку никто уже не мог защитить. Даже такой ценой. И она осталась в профессорской квартире. Вместе с Эдиком, прогнать которого у нее не поворачивался язык.
Эдик говорил о том, что благородство должно иметь железные кулаки, иначе оно превращается в блеф, в иллюзию человеческого достоинства. Эдик говорил, что способность защитить у мужчины равнозначна его половой зрелости, и если мужчина не обладает этой способностью, он не имеет морального права сближаться с женщиной. Он неосознанно обманывает ее, ибо такова природа женщины: она должна быть за мужчиной, должна быть им прикрыта, и не только в постели, но в самой жизни.
Должно быть, Эдик был прав. Юлька устала и не вдумывалась в смысл его слов. Потом Эдик нашел в холодильнике остатки коньяка и долго говорил о его достоинствах. О французских виноградниках и о том, что нормандский кальвадос ничем не уступает по популярности самому коньяку. Просто мы ничего не знаем о яблочной французской водке — кальвадосе. Еще Эдик говорил, что коньяк следует пить в широких рюмках, а рюмку следует предварительно нагреть ладонью. И нужно подышать коньячным духом, чтобы оценить обонянием весь крепкий букет этого сильного напитка. У обоняния и у вкуса разный подход к восприятию. Эдик объяснял Юльке, что считать коньяк мужским напитком — расхожее заблуждение. Независимые и самостоятельные женщины всегда пьют коньяк. И вообще это глупость заедать коньяк лимоном или шоколадом.
Нужно лимонную дольку запить глотком коньяка…
Юлька запила. А еще нужно расслабиться и пропустить этот глоток внутрь. Человека коробит от спиртовой крепости напитка. Но спирт — носитель коньячного букета, и спирт лучше не воспринимать на вкус. Ведь мы пьем не спирт в коньяке, а коньяк на спиртовой его основе. Юлька расслабилась и пропустила в себя еще одну рюмку.
Ей давно хотелось спать, она устала и механически делала то, что казалось ей убедительным.
Потом она уже не слышала Эдика, а только чувствовала совсем близко его дыхание. Происходило что-то запретное, но оно происходило будто бы не с ней. С кем-то другим. Внутри себя самой Юлька давно уже пережила и эту ночь и все то, что с ней случилось и еще только могло случиться…
Вьюга захлестывала Москву. Город сидел по самые крыши в снежном разбое. Порой среди снега и выхлеста вдруг загоралось теплое, праздничное окно. Люди ублажались близостью Нового года. Сейчас там полным ходом шло почти сценическое действие с варевом, жаревом, запечью и прочими атрибутами человеческого счастья.
К остановке подкатил троллейбус. Запоздалые пассажиры нашли в нем свое спасение. Игорь не ехал. Он смотрел на торопливые лица пассажиров и не ехал. Троллейбус хлопнул складными дверями и заворошил колесами по снеговому намету. Игорь поднял воротник и пошел к дому. Юлька не приедет. Она вообще стала како-то чужой. Что-то в ней изменилось. В нем тоже многое изменилось, но она этого не знала. И уже не узнает…
Внезапно кто-то сзади хлопнул его по плечу. Игорь обернулся. Это была Юлька. Румяная, улыбчивая, такая как всегда.
Не дождался? — бросила она ему с налета. Игорь не ответил. Он молча сказал ей: «Здравствуй!».
В профессорской квартире они были вдвоем. Холодным бархатом ложилось на душу шампанское. По телевизору шел «Голубой Огонек». Игорь убрал звук, и потому новогоднее застолье по ту сторону экрана онемело. По эту сторону оно тоже было не озвучено. Юлька прикладывала все усилия к тому, чтобы держать дистанцию. Игорь это чувствовал. Она подошла к окну, подышала на холодное стекло и вдруг сказала:
Знаешь, а я и не думала, что еще раз смогу прийти в эту квартиру. Слишком много воспоминаний. Ненужных воспоминаний. Потом она сказала:
Ну вот! — и посмотрела на часы. Была половина первого ночи. Только что начался Новый год. Ее возглас прозвучал как «наконец!» Что «Ну вот!»? — спросил Игорь. Мне пора. Я встретила с тобой Новый год, как и обещала. Ты очень великодушна.
Юлька поставила на стол свой бокал и повернулась к прихожей: Проводи меня до такси.
Игорь вдруг подумал, что это хорошая традиция — выносить из дому в Новый год старые, ненужные, бесполезные вещи. Со сложившимися привязанностями следует расправляться легко. И вообще это полезно — иногда перетрясать свою жизнь. В ней оказывается слишком много того, что не имеет никакой ценности и только занимает место.
Они шли по лестнице и Юлька прислушивалась к гулкому отзвуку шагов.
Скажи, у тебя не вызывает страха этот подъезд? Я хочу спросить — после того, что произошло тогда, летом, ты не испытываешь опасения, что все может повториться? Опасения? Пусть боится тот, кому бояться положено.
Игорь распахнул дверь, и они вышли во двор. Юлька ничего ему не ответила. Она подумала, что это бравада.
По Пироговке гуляла метель. Белые хвосты носились по пустой улице, цепляя за ноги двух слишком ранних для этой ночи прохожих. Они молчали. Каждый о своем. Ни люди, ни машины не тревожили их одиночества. А где-то совсем рядом гуляла застольная Москва. Она жгла электричество в шелковых оранжевых абажурах, отчего ее ночное небо насыщалось каким-то неправдоподобно конфетным счастьем.
Шумная компания всполошила ночную тишину. Не очень трезвые люди выбирались из подъезда, распахивая друг друга и выкрикивая популярные песенные строки. Кто-то из разнузданных весельчаков заметил Юльку.
— О, ты погляди какая снегурочка!
— И Дед Мороз! — прибавил другой гуляка. Это добавление Игорь отнес на свой счет.
— Эй, снегурочка, пойдем вокруг елки побегаем!
— Пойдем, побегаем! — подхватили пьяные голоса.
— Нет, я должен привести вам снегурочку.
— Оставь ты их в покое. Пусть себе идут.
— Нет, я должен. Понимаешь, должен, — не унимался первый. Он вдруг решительно двинулся наперехват молодой пары. Этот порыв отозвался в Игоре набатом.
— Девушка не танцует! — сказал он чужим голосом и вылетел навстречу. В одно мгновение Игорь понял, что не умеет бить. Его быстрые руки споткнулись было на теплом лице противника, но тут же нашли другое решение. Все получилось само собой. Пьянчугу отбросило на несколько шагов.
Прежде чем кто-либо из гуляк понял, что произошло, Игорь ворвался в их пьяное стойло. Один неосторожно поднял руку. Игорь не умел бить. Он рвал врага свирепыми пальцами. Компания с криком бросилась на наглеца. Игорь переметнулся вниз, под ноги. Наткнувшись на порывистый шаг бегущих, он раскатал несколько человек пластом.
