Генерал Ким на какой-то момент закрыл глаза, а потом встал.

— Забудьте все, что я вам сказал, а... У меня могут быть проблемы. Я должен сохранять верность своей стране.

Он открыл дверь: шофер был здесь. Они втроем спустились к стоянке. Малко был поражен. Ради туманного вопроса внутренней политики корейское ЦРУ развязывало руки смертельным врагам.

Это многое объясняло. Он торопился ввести в курс дела Коттера. Именно для этого генерал Ким все и рассказал.

— Эти типы — самоубийцы, — ворчал Майкл Коттер. — И генерал Ро Дэ У — кретин! Тридцать лет корейское ЦРУ защищает эту страну. Я не думал, что они так далеко зайдут. Генералу Киму можно верить, он не рассказывает сказок.

Над Сеулом стоял легкий туман, он постепенно рассеивался и открывал горы и телебашню на холме Намсан. Малко и Коттер завтракали на пятнадцатом этаже «Силлы».

— Будем работать сами с тем, что у нас есть, — сказал американец. — Сторонники бывшего президента Чона, которых полно в корейском ЦРУ, были бы счастливы, если бы на Олимпийских играх совершили хоть одну акцию. Тогда они могли бы указать пальцем новому правительству.

— Советские тоже участвуют в играх, — заметил Малко, — ведь северокорейцы их союзники.

— Они не контролируют их полностью, — поправил американец. — КГБ не сует свой нос в тайные операции наших северокорейских коллег. Кроме того, генерал Ким говорит правду, корейское ЦРУ решило свалить новое правительство. Возможно, для этого хватило бы крупной террористической акции. Тут нет большого риска, тем более что они хорошо знают, что северокорейцы не могут пойти на военные действия — им запретили русские и китайцы, да к тому же и мы здесь. Если генералы корейского ЦРУ могут сбросить Ро Дэ У ценой нескольких смертей, особенно американских, — для них эта цена невысокая.

— Тогда дело с Ок Цун ни к чему не приведет.

— Шансы есть.

— Но что мы будем делать?

— Вы продолжите свою работу с завтрашнего утра. Ун Сам навел справки. Сун-Бон в университете только до полудня. Возможно она считает, что все еще под защитой. Никогда не узнаешь. Во всяком случае, у нас нет выбора. Надо на что-то выйти.

Студенты плотной толпой теснились вдоль спуска, ведущего к проспекту Чан-чун. Малко увидел Сун-Бон в ее неизменном черном платье. Через три минуты она уже села в автобус и вышла на Согю-Тон. Она возвращалась домой. Ун Сам припарковался подальше и спустился вниз к японскому ресторану за суши. Минут через двадцать Сун-Бон снова вышла, переодевшись и надев свою шляпку с вуалеткой. На этот раз она села в такси и поехала в центр в Мьендон, где размещались городские власти. Сун-Бон вышла из машины и вошла в маленький японский ресторанчик. Малко колебался всего лишь несколько минут. Он решил рискнуть.

— Подождите меня, — сказал он Ун Саму.

А сам вошел в ресторан. Зал был крошечный — двенадцать столиков и бар, окруженный большой металлической доской, где на глазах у клиента повар резал мясо, а потом жарил его с овощами. В углу сидели трое корейцев и объедались суси. Сун-Бон сидела подальше и, похоже, чего-то ждала. Малко проскользнул и сел на соседний табурет. Какую-то долю секунды она его не узнавала, но потом ее зрачки сузились, и Малко показалось, что она побледнела. Девушка наклонила голову, словно стараясь, чтобы ее не увидели. Малко спросил по-английски:

— Сун-Бон, вы меня не помните?

Она не ответила. Малко заметил, что у нее слегка дрожали руки, когда она подносила к губам стакан с чаем. Наблюдавший за ними повар наклонился к Малко, чтобы принять заказ. Малко снова повернулся к Сун-Бон.

— Вы не узнаете?.. Я Малко Линге. Мы с вами встречались в «Ханаду»...

Она бросила на него бегающий взгляд и сказала несколько слов повару. Тот перевел Малко.

— Эта девушка не говорит по-английски и вас не знает, сэр.

— Спасибо, — ответил Малко, — я бы хотел теппанаки[33] из говядины и саке.

Повар исчез на кухне. Малко сразу же скользнул к Сун-Бон.

— Сун-Бон, вы прекрасно знаете, кто я. Мне необходимо с вами поговорить. Это очень важно.

Она по-прежнему не отвечала, сидя с опущенной головой и держа руки вокруг стакана с чаем. Ее маленький круглый рот превратился в узенькую полоску. Вдруг она встала с табурета и направилась в небольшой закуток в глубине зала, где стоял маленький красный телефон. Он был слишком далеко, чтобы Малко мог ее расслышать. Девушка вернулась на место более спокойная. Малко возобновил атаку.

— Сун-Бон, — сказал он, — ваша подруга Ок Цун была убита. И я знаю, почему.

Кореянка оставалась неподвижной — голова ее была втянута в плечи, можно было подумать, что она вот-вот заплачет... Напряжение становилось невыносимым. Малко знал, что у него есть несколько минут, чтобы добиться цели, заставить ее заговорить. Ему оставалось только оглушить ее. Иначе был бы провал.

— Сун-Бон, — сказал он, — вы взяли паспорт вашей подруги. Что вы собирались с ним делать?

На этот раз он увидел, как побелели фаланги ее пальцев, державшие стакан с чаем. Она наконец посмотрела на него и сказала жалобным, умоляющим голосом по-английски:

— Please, let me alone. Please[34].

В глазах у нее стояли слезы. Плечи дрожали. Если бы его цель не была так важна, он бы сжалился над ней. Он не отступал.

— Сун-Бон, ваша подруга была убита из-за паспорта...

Молчание. Она проглотила немного чая с видом загнанного зверька.

Малко огляделся вокруг. Стоявший в углу телевизор изрыгал рекламу на корейском языке. Любители суши ковырялись в зубах, пахло чесноком. Появился повар с тарелкой, наполненной кусочками мяса. Это был заказ Сун-Бон. Малко вдруг подумал, странно, что бедная кореянка приходит в японский ресторан, где мясо стоит бешеных, денег. Наверняка у нее свидание.

Вот почему она так нервничала... Ему оставалось разыграть последнюю карту. Он сказал низким голосом и угрожающим тоном.

— Сун-Бон, вы должны мне все рассказать, иначе я сдам вас корейскому ЦРУ.

При словах «корейское ЦРУ» она издала что-то вроде стона и обратила к Малко глаза, полные слез, пролепетав на плохом английском:

— Я не знаю, о чем вы хотите говорить. Я ничего не сделала.

— Зачем вы взяли этот паспорт?

Повар наклонился к Малко:

— Вам мясо с кровью или прожаренное?

— С кровью, — ответил он.

Сун-Бон снова обратилась к повару жалобным тоном. Тот, не ответив, покачал головой, словно это его не касается... Девушка вся съежилась, сидя на своем табурете. Малко придвинулся к ней и сказал более мягким тоном:

— Вы должны мне верить, я хочу знать правду. Если вы станете со мной сотрудничать, то не будете иметь дела с корейской разведкой. Мы вас защитим... Уверяю вас.

Он почувствовал, что она заколебалась.

Повар слушал их разговор, ничего не понимая, точил свой нож и расставлял соусы. Вдруг Сун-Бон протянула под стойкой свою руку и сказала Малко, сдерживая слезы:

— Посмотрите, что они мне сделали последний раз...

Он посмотрел на ее руку. На мизинце и безымянном пальце не было ногтей, вместо них остались подушечки из розового мяса. Ногти вырвали. У Малко дрогнуло сердце. Это было как раз то, что генерал Ким называл «замечанием».

— Это из-за листовок? — спросил он.

В ее черных глазах отразилась паника.

— Откуда вы знаете?

— Не имеет значения, — ответил Малко. — Но мне необходима информация.

Сун-Бон покачала головой.

— Они сделают со мной что-то страшное. Там никогда не верят, что говорят правду. Я эти листовки нашла на улице. Но они так и не захотели поверить...

В ее голосе были злость и страх. Малко положил руку на ее обезображенные пальцы.

— Ничего не бойтесь, мы не дикари... Я просто хочу знать, зачем вы взяли у Ок Цун паспорт.

Она не ответила и посмотрела на резавшего мясо повара, словно ища у него поддержки... Был слышен лишь скрежет лезвия по металлической доске.