Будут и другие.

Минут через тридцать после приезда кинолога с собакой, которая так и не взяла след, я уехал с места убийства. Но прежде чем отправиться к себе в райотдел, решил заскочить домой и перекусить: боль в желудке не проходила. Правда, и не усиливалась. И на том спасибо.

Машину я не отпустил.

Катя была уже дома, и на кухне меня ждал горячий завтрак. Меня всегда изумляло то обстоятельство, что, как правило, жена буквально с точностью до минуты предугадывает мой приход. Даже когда я не звоню и не предупреждаю. Телепатирует она, что ли?

Услышав мои шаги, Катя с улыбкой повернулась ко мне, а сама продолжала накрывать на стол. Вид у нее был невозмутимо-спокойный. Но я точно знал: она уже поняла, что у меня проблемы по службе.

Потому, едва переступив порог кухни, я ей сразу же объявил:

– Знаешь, у меня убийство. И похоже, так просто с этим делом не разберешься. Поэтому если я чего не так ляпну – не обращай внимания. И заранее прости.

Она подошла ко мне. Обняла и нежно погладила по щеке.

– Хорошо. Я не обижусь, Петя.

Я заглянул ей в глаза. Петей она меня называла в минуты близости. Обычно я для нее, впрочем как и для всех остальных, был просто Терехиным. Или товарищем майором. Или иногда – как, например, в разговоре с тем же Гуртовым – господином майором. В лучшем варианте – Петром Петровичем. А вот, гляди ж ты! Значит, действительно она все поняла. Впрочем, я и не сомневался.

Катя поставила передо мной паровые котлеты с пюре, яйца всмятку и салат. Помидоры и огурцы в салате были с нашего огорода.

– Желудок болит? – полуутвердительно проговорила она.

Я молча кивнул и принялся за котлеты, время от времени поглядывая на хлопотавшую у плиты жену.

Мы с ней женаты уже почти два десятка лет. Катя – коренная москвичка. Но настырный лейтенант Терехин, родом из Смоленска, когда-то чуть ли не с защиты диплома уволок ее в ЗАГС. И больше не отпустил. Сейчас она преподает английский язык в алпатовском техникуме, вбивает иноземную премудрость в головы местных балбесов. Екатерина моложе меня на семь лет – недавно ей стукнуло сорок два. Она у меня статная, высокая, со спокойным русским лицом и широко расставленными светлыми глазами. И выглядит по меньшей мере лет на десять моложе своего возраста. А еще с девичьих времен она носит роскошную, почти до пояса, толстенную косу. Она часто укладывает ее в корону. Это выглядит немного старомодно, но мне нравится. Видимо потому, что я и сам, наверное, человек не особенно современный, иногда не вписывающийся в это новое, сумасшедшее время.

Детей у нас нет из-за тяжелой операции, которую Катя перенесла еще в молодости. Но я давно уже, хотя и с трудом, свыкся с тем, что у нас в доме не слышно детского ора. И всю свою нерастраченную отцовскую любовь я постепенно перенес на Катю. Хотя не часто проявляю ее – такой уж у меня нелегкий характер.

На самом же деле никому и в голову не придет, что суровый милицейский майор по прозвищу Волкодав до сих пор как мальчишка влюблен в свою красавицу жену.

Вот такие дела.

Я сосредоточенно жевал котлету. Катя налила мне в чашку молока и, помедлив, осторожно спросила:

– Кого убили?

– Пахомова. Бывшего егеря из охотхозяйства.

Катя отрицательно покачала головой:

– Не знала его. А на чьем участке убийство произошло?

– У Михайлишина. В академпоселке.

– А-а… Этот… Тот еще парень. Себе на уме, – вдруг заявила жена.

– А ты откуда знаешь? – удивился я.

Катя усмехнулась, глядя мне прямо в глаза:

– Видела его пару раз в твоей богоугодной конторе. Он такое впечатление производит… Как бы тебе поопределенней сказать… Ну, словно у него всегда стоит.

– Екатерина! – Я чуть не подавился котлетой. – Где это ты, голубушка, набралась таких выражений? У своих бандитов в техникуме?

– Именно стоит, – нисколько не смутилась моя жена. – И не изображай из себя майамскую полицию нравов, Терехин. Я ж не матерюсь, правда?

На это мне действительно нечего было возразить. Катя тем временем невозмутимо продолжала:

– Ты присмотрись к нему повнимательней: вроде как по всем статьям настоящий мужик. Симпатичный, морда невероятно мужественная. Ну, просто не участковый, а техасский рейнджер какой-то. А ведет себя с точностью до наоборот. Особенно с женщинами.

– Много ты у нас в конторе женщин видела, – буркнул я.

– Видела, не видела – не важно, – отмахнулась Катя. – Я о другом. Твой Михайлишин – просто сплошная обходительность и воспитанность. Я бы сказала даже – аристократизм. Откуда это у него, у провинциального милиционера?

– Я, к твоему сведению, тоже провинциальный мент, – заметил я с легкой обидой.

– Ты – другое дело. Ты – сыщик, – вне всякой логики возразила Катя. – Кстати, Петя, а почему это он до сих пор не женился? С такой-то внешностью? Сколько ему лет?

– Двадцать девять, – припомнил я сведения из личного дела Михайлишина.

– Вот-вот. Для мужика самый возраст жениться. А он не женится. Он откуда родом?

– Из Краснодарского края.

– Не местный, значит. А давно переехал сюда?

– Еще до нас.

– Понятно. Ну, в общем, есть в твоем Михайлишине нечто эдакое, скрытое, – закончила свой анализ Катя.

– Ну и ну, – только и смог я прокомментировать сказанное женой. – Тебя, Екатерина, послушать, так мой Михайлишин – просто какой-то шпион.

– Ага. Джеймс Бонд.

– При чем здесь Джеймс Бонд? Михайлишин, между прочим, Афганистан прошел.

– Ну и что? Один он прошел, что ли?

– Может, он тебе просто не нравится?

– Может быть, – легко согласилась Катя. – Я действительно не люблю красавчиков.

– Да с чего ты взяла, что он красавчик? – возразил я.

– И еще мне кажется, что он скрытый бабник, – продолжила Катя, явно меня не слыша.

Тут я окончательно обалдел.

– Михайлишин?! Да Бог с тобой, Екатерина, – сказал я. – Ты что – свечку держала?

– Вот-вот! – весело засмеялась она. – А сам еще удивляется – откуда это я таких выражений набралась. От кого, как не от тебя, Терехин? Ну, ладно, ладно. Давай, ешь, Петя. А то все остынет.

Я снова принялся за еду.

Черт с ним, с Михайлишиным. Перед моими глазами снова возник жмурик, лежавший в ручье у Почтамтской.

Все там было как-то не так.

И убитый, и место убийства. И главное – способ. Такое ощущение, словно убийца собирался напрочь отчекрыжить Пахомову голову, да почему-то не довел дело до конца. Что-то его спугнуло? Но что?.. Четыре параллельных разреза до самого позвоночника. Произведены, как утверждает Алексеич, одновременно. И сделаны так аккуратно и профессионально, как другой и скальпелем сотворить не сможет. Может быть, медик? Хирург? Нет, не похоже. А мотивы? Где мотивы? Кому помешал бывший егерь, пенсионер, который уже давно не гоняется за удалыми браконьерами по бесконечным лесам охотхозяйства? И чем он его прикончил? Удар сбоку, по горлу, да еще сразу четырьмя опасными бритвами, зажатыми в руке? Бред. Я почувствовал, что иду не туда. Бритвы – это уж ни в какие ворота не лезет. Тогда чем? И кто он такой?

А ведь судя по силе, с которой были нанесены удары, убийца наверняка не самый слабый человек в мире. Пожалуй, без ствола с таким парнем и здоровиле-каратисту Михайлишину не совладать, хоть у него и стоит все время… А если это все же маньяк? Кто он такой? Залетный? Местный? Раньше таился? Только своего доморощенного Чикатило нам в Алпатове не хватает. Хуже нет иметь дело с маньяком. Даже американцы, уж на что в этих делах доки, да и опыта у них больше, бывает, годами бегают за такими уродами. И не всегда находят.

Вот и я начну бегать. Как Бутурлин, буду с этим маньяком заниматься джоггингом до самой пенсии. Если, конечно, дадут доработать до нее, а не выпрут до срока со службы. За профнепригодность, так сказать.

Я хмуро подвел итог своим размышлениям и чисто автоматически, уже не замечая, что ем, закончил завтрак. Выпил подостывшее молоко. Потом встал из-за стола и пошел к дверям, на ходу влезая в рукава плаща. Но вовремя остановился. Повернулся к жене.