Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Надо было что-то придумать. Филипп замедлил шаг, приотставая от остальных и незаметно забирая чуть влево, к коровнику. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, он резко нырнул в кусты смородины и, пригибаясь, побежал обратно к вольере. Остановился за углом кирпичной постройки и стал жадно наблюдать. Ни Пахомыч, ни Кирилл его возвращения не заметили. Филипп присел на корточки, не сводя горящих глаз с волчонка.

– Я тебе, Кирюша, сейчас покажу, как его кормить, – приговаривал Пахомыч, ловко кроша острым охотничьим ножом шмат кроваво-красной говядины прямо на заскорузлой мозолистой ладони и сваливая кусочки мяса в помятую алюминиевую миску. – Но сейчас, похоже, он есть не будет… Он нас стесняется. Гордости в нем еще много, хоть и голодный – сразу видно. Я ж его перед выездом сюда не кормил, боялся, что в дороге ему поплохеет… Ну, гляди внимательно, Кирюша.

Пахомыч приоткрыл дверцу вольеры и боком чуть протиснулся в нее. Затем осторожным, но в то же время уверенным жестом придвинул ближе к центру вольеры миску с накрошенным мясом. И тут же, не отводя взгляда от волчонка, подался назад, вылез из вольеры и захлопнул дверцу, закрыл ее на задвижку.

Волчонок никак не отреагировал ни на появление в вольере Пахомыча, ни на миску с едой. Как стоял, так и стоял себе в центре вольеры. Словно застыл.

– Только сам, когда кормить будешь, в клетку – ни-ни. Прямо от порога к нему миску толкай – и все. Понял? – негромко сказал Пахомыч.

– Понял, – кивнул Кирилл.

– Обещаешь?

– Да.

– Молодец.

Пахомыч и Кирилл еще некоторое время пробыли возле вольеры, о чем-то тихо переговариваясь и незаметно наблюдая за неподвижно стоящим волчонком. Потом Пахомыч приобнял Кирилла за плечи и они пошли к дому.

Наконец они скрылись из виду. И тогда Филипп скользнул к дверце вольеры. Открыв защелку, он влез в клетку и прикрыл за собой дверцу. Волчонок наклонил голову, немигающим взглядом следя за мальчиком, и глухо, еле слышно заворчал. Не обращая на это никакого внимания, Филипп спокойно подошел к напрягшемуся волчонку и издал низкий, едва уловимый звук, похожий на рычание. И увидел, как сразу изменился взгляд звереныша, как расслабились мышцы на поджаром теле. Филипп присел на корточки и неожиданно для самого себя лизнул волчонка в нос. И волчонок тут же, доверчиво поглядывая на мальчика желто-зелеными глазами, ответил ему тем же. Филипп не стал его гладить. Снова испустив короткий, низкий и тихий рык, он стал чесать волчонку брюхо. Потом придвинул поближе к зверенышу миску с мясом, время от времени издавая все тот же, уловимый лишь для тонкого волчьего слуха звук. И волчонок, доверчиво поглядывая на мальчика желто-зелеными глазами, стал хватать куски мяса и мгновенно глотать их.

– Вот это да! – раздался совсем рядом тихий голос брата. – Как это у тебя получается?! Научи!

Филипп медленно обернулся.

Кирилл, прижавшись снаружи к сетке, ошарашенно смотрел на брата. Филипп вышел из вольеры и прикрыл за собой дверцу на защелку. Остановился возле брата и тихо сказал, глядя прямо ему в глаза странно неподвижным взглядом, в котором мерцали золотисто-коричневые искорки:

– Тебе так не надо делать. Ты не входи к нему, Кирюша, а то он тебя не поймет и будет очень плохо. И пожалуйста, не говори никому, что я там у него был. Хорошо?

– Хорошо, – помедлив, ответил Кирилл. – Я никому не скажу. Ни слова.

– Пойдем. Пусть он отдохнет.

Глава 11. БРАТ

Кирилл потерял брата ровно через месяц после того, как егерь Пахомов привез в детдом живого волчонка.

Кирилл боготворил егеря охотхозяйства Ивана Пахомовича Пахомова. Как он (вполне справедливо) считал, более доброго, сильного и уверенного в себе человека нет и не могло быть на целом свете. Пахомыч являлся в детдом из таинственных заповедных лесов, где ловил хитрых браконьеров, где охотился на волков и лосей и бесстрашно, один на один, выходил на свирепого дикого кабана. Во время нечастых наездов к своему старинному приятелю и напарнику по охоте Бутурлину Пахомыч всегда приносил подарки для живого уголка алпатовского детского дома: то маленького беззащитного зайчишку, то насупленного, деловито шастающего по клетке ежа. А однажды даже принес двух живых рябчиков – курочку и петушка.

Своих детей у Пахомыча не было – он никогда не был женат. Но детей любил. А из всех воспитанников детдома, к которым он всегда относился с одинаковой грубоватой доброжелательностью, Пахомыч почему-то выделял Кирилла. Признал его своим раз и навсегда. Возможно, потому, что со слов Николая Сергеевича знал трагическую историю гибели его и Филиппа родителей. А может, еще почему. Пахомыч был не особо разговорчив, мог и отматерить, если что, и потому приставать к нему с расспросами никто не решался. И вот незаметно для себя самого Пахомыч всей душой привязался к старшему из братьев Лебедевых: посмотришь – и сразу становится ясно – этих двоих связывает настоящая дружба. Когда Пахомыч наезжал в детдом из своего охотхозяйства, они с Кириллом часами могли беседовать о повадках зверей, о способах охоты, об оружии и рыбачьих снастях. А тут еще немыслимое количество охотничьих баек, которых Пахомыч знал без счета и умел вкусно рассказывать, – что удивительного, если мальчик души не чаял в старшем друге!

Николай Сергеевич все видел и все понимал: нелюдимый егерь отчасти заменил мальчишке отца. И поэтому не препятствовал их дружбе.

Филиппа же Иван Пахомович не то что недолюбливал, нет: просто он всегда обращался с младшим из братьев как-то чуть холоднее, чуть равнодушнее. И относился к Филиппу слегка настороженно, как к незнакомому и, возможно, даже опасному зверьку.

А Филипп Пахомыча словно и не замечал.

В день, когда егерь привез волчонка, все в детдоме сразу поняли и приняли это, как дело совершенно естественное: единственный, кому будет доверено присматривать за волчонком, – это Кирилл.

А вот Кирилл испытал настоящее потрясение, когда вернулся к вольере и увидел Филиппа в клетке с волчонком. Он не мог понять, как это получается у брата – сидеть рядом с волчонком, и кормить его из рук, и почесывать ему брюшко. В это было невозможно поверить: ведь и Николай Сергеевич говорил об опасности, и Пахомыч предупреждал его. Но он видел это собственными глазами. Кирилл, как и обещал, никому не рассказал о случившемся. Но его уважение к брату выросло до небес. А Филипп, с его замкнутым, нелюдимым характером все более и более отдалялся от Кирилла. И он это чувствовал, но не мог найти этому объяснения. И в силу того, что был еще ребенком, и в силу того, что брат практически перестал в последние год-два делиться с ним своими мыслями и переживаниями.

Братья отдалялись друг от друга, сами не осознавая того. Как себя вести с Филиппом – вообще никто не знал, даже Николай Сергеевич. Хотя Бутурлин, конечно, лучше других понимал и – что самое главное, – чувствовал Филиппа. Но даже он не мог бы с уверенностью сказать, что до конца понимает младшего из братьев Лебедевых. Какая-то незримая сила чем дальше, тем больше отделяла Филиппа от всех воспитанников детдома. Как Филипп ни старался скрывать то, что происходило с ним, все равно окружающие подсознательно это чувствовали.

Филипп был особенный, не такой, как все.

Даже в его сухощавой, поджарой фигуре было нечто необычное. Когда он бежал или просто быстро двигался, то видно было, как под тонкой кожей перетекают друг в друга, струятся все тончайшие, скрытые мышцы мальчишеского тела. Никто не мог поспорить с Филиппом в беге. Он был стремителен и неутомим. Правда, сам он ни с кем не хотел бегать наперегонки. Он был замкнут, он был не такой, как остальные, – все это чувствовали, и никто из мальчишек даже не обижался. И Кирилл – тоже. Филипп – он другой. И этим все сказано.

Но после того случая, когда Кирилл увидел брата возле волчонка, он целый месяц три раза в день кормил звереныша, менял ему воду, разговаривал с ним через сетку, мечтая только об одном – войти в вольеру и погладить его, как это сделал у него на глазах брат.

11
{"b":"2953","o":1}