Эмма нервно сжала у горла мех плаща.

– Вы странно признаетесь в любви, мешая мольбы с угрозами.

Он словно пропустил эти слова мимо ушей. Лицо его, освещенное огнем, казалось красноватым. Глаза по-волчьи поблескивали. Эмма вдруг поняла, что не может отвести от него глаз. В нем был дьявольский, страшный магнетизм. Тем более необычный, если учесть, как молод был этот рвущийся к цели юноша.

Он стоял перед ней в своем жестком панцире, глядел на нее.

– Если же ты, Эмма, выполнишь мои условия, то я смогу сделать так, чтобы ты осталась герцогиней. Ренье уже ничто, он стар, болен, он одной ногой в могиле, и его более сейчас волнуют духовные дела, нежели власть. Я отстраню его, стану правителем. А ты… Что ж, ты его венчанная супруга, и только папа сможет разорвать ваш союз. Но он не станет этого делать, хотя покровительствует мне, да к тому же у него есть дела и поважнее. Я же возьму тебя под свою опеку, у тебя будут земли, крепости, монастыри. Ты будешь столь могущественной, что даже то, что у тебя незаконнорожденная дочь, не помешает людям склоняться перед тобой. А Адель станет твоей наследницей, столь богатой, что Рикуин Верденский сочтет, что ему выгодно не отменять намеченную помолвку ваших детей. Адель станет графиней Верденской – ведь этого ты хотела? Я даже сам настою на обручении, слышишь, Эмма! Я буду твоей поддержкой и оплотом. Я защищу тебя от всего, сделаю могущественной. И я буду любить тебя и оберегать. Мы будем встречаться. Ведь нам так хорошо вместе, помнишь?.. Мы сможем быть счастливыми, даже вопреки законному союзу. И именно ты будешь подлинной герцогиней этих краев.

Он умолк, не сводя с нее глаз. И улыбался своей открытой мальчишеской улыбкой так, словно и не причинял ей никогда боль, а сейчас не предлагал опорочить себя. Правда, взамен он сулил любовь и поддержку. И Эмма вдруг поняла, что, если бы у нее не было иного выхода, она бы приняла его условия. Это было бы ужасно, но ей бы пришлось смириться. Ради себя и Герлок. Гизельберт правильно рассчитал, ей некуда было бы деваться, если бы… Если бы он не опоздал!

Она вдруг поглядела на него едва ли не с вызовом. Как уверен в себе этот самонадеянный принц! Уверен, что она уступит, поддавшись его доводам, пленившись его очарованием. Но она презирала его. Его, уверяющего женщину в своих чувствах, когда если таковые и имелись, то грош им цена. Ведь в Арденнах он был вынужден пожертвовать своей любовью ради исходящих похотью соратников.

Эмма вдруг отметила, что Гизельберт сейчас очень похож на Ренье. То же напряженное подергивание крыльев носа, такие же темные волосы, какие со временем так же поредеют и вылезут, как у отца. Однако чего не было в Гизельберте, это мощи и гордости Ренье. Маленький, озлобленный, раздираемый между честолюбием и плотскими чувствами, он был ничтожен, он, идущий на все ради выгоды, расчетливый и порочный, без капли величия, способный как на преступление, так и на унижение. Он уверен, что загнал ее в угол. Она так не считала. Ей даже стало легко. В ее жизни уже случилось чудо, она встретила другого защитника, чьи предложения были ей куда предпочтительнее, что мог предоставить принц. Ролло!.. Рядом с ним Гизельберт, с его угрозами и запоздалыми признаниями, казался всего лишь жалкой тенью. Что он ей предлагает? Унизиться, чтобы потом достичь сомнительного возвышения в качестве его любовницы?

«Я увезу тебя в Нормандию», – вспомнила она совсем другой голос. И это был ее выход. Ей вдруг стали бесконечно безразличны и Лотарингия, и Ренье, и Гизельберт, и ее титул. Судьба сама распорядилась за нее и сама вычертила путь. И пусть сейчас Эмма – пленница, пусть ей еще придется искать свою дочь. Но она справится с этим. Ибо отныне она не одна. Что бы ни предпринял против нее этот смазливый подонок, Ролло спасет их – ее и Герлок. И они уедут. Домой, в Нормандию. И будут счастливы.

Она закрыла глаза, вздохнула спокойно и легко. А когда поглядела на принца, то еле сдержала торжествующую улыбку.

– Нет.

– Что «нет»?

– Нет, я не желаю быть в союзе с вами, Гизельберт. Вы ничтожество, насильник и мятежник. Я презираю вас, вы мне противны, отвратительны. Делайте что хотите, но не рассчитывайте на меня. И будьте вы прокляты!

Наконец она высказала ему все, и ей стало хорошо и спокойно. Она окинула Гизельберта насмешливым взглядом. Маленький циничный честолюбец. Как он был доволен, как глядел на нее, зная, что ей некуда деваться, что придется уступить. Она содрогнулась от мысли, что так и могло случиться. И гордо вскинула голову.

– Нет!

Какое-то время он глядел на нее, и лицо его менялось, искажаясь злобной гримасой. Стало почти отталкивающим.

– Вы пожалеете о своем упорстве.

Она махнула рукой.

– Справляйтесь сами. Мне все равно, что вы сделаете.

В самом деле все равно. Он не знает, где Герлок, а она сама… Даже на расстоянии от Ролло она чувствовала себя защищенной его силой и любовью.

А Гизельберт вдруг зашелся злым, нехорошим смехом. Резко умолк, стал почти спокоен. Облокотясь о стену, скрестив руки на груди, смотрел на нее.

– Вы думаете, я не знаю, на что вы надеетесь?

Ей было уже безразлично, что он решил. И сам он ей стал безразличен. Отвернулась, пригладила волосы, поправила серьги.

– Что вам еще нужно от меня?

Он не ответил. Смотрел на нее с таким спокойствием, словно и не объяснялся только что в своих чувствах.

В этот момент в дверь постучали. Принц выпрямился, пройдя мимо нее, открыл дверь. Она не могла разобрать, что ему сказали, но, когда он вышел, вздохнула с облегчением. Словно присутствие Гизельберта отравляло воздух, и только теперь она могла перевести дыхание. Постаралась сосредоточиться. Итак, во дворце Стене произошел переворот. Известно ли об этом в городе? Принц умудрился сделать все осторожно и тихо. Наверняка во дворце у него были сторонники. Ратбод Трирский один из них. Мятежники сменили охрану, разогнали свиту сеньоров, а их самих держат в главном зале, сделав своими заложниками.

В такой ситуации будет не диво, если большинство из них уступит силе и признает наследником Ренье Гизельберта. Наверняка окажутся и те, кто не смирится, будет ждать, что скажет Длинная Шея. Но Ренье нечего терять, он может и заупрямиться. Вот для этого, чтобы смутить и сломить отца, Гизельберту и нужна Эмма. Чтобы доказать, что Адель незаконнорожденная. Сможет ли он? Все зависит от нее. Но Эмма уже решила, что ее не тревожит, признают Герлок наследницей Лотарингии или нет. Ведь вскоре все узнают о перевороте, и тогда вмешается Ролло. Он освободит ее. И она скажет ему, что он не ошибся, что маленькая девочка со скандинавским именем – его дочь. Они будут искать ее и найдут. Им никто не помешает. Ведь что такое Гизельберт по сравнению с Ролло? И Эмма улыбнулась. Как она была благодарна Ролло, что он не забыл ее, что по-прежнему любит, что пришел за ней. За ней и Герлок.

Она вспомнила то, что произошло недавно на чердаке собора, нежно улыбнулась, обняв себя за плечи. Чувствовала себя счастливой, несмотря ни на что. Даже не сразу обратила внимание, когда стукнули створки двери. Словно через силу заставила себя оглянуться.

Гизельберт стоял, облокотясь о косяк дверной ниши. Смотрел на нее, словно затаив дыхание. Его светлые глаза показались ей почти остекленевшими, почти незрячими. Однако во взгляде была напряженность, испытующая ярость кошки, следившей за мышью. И сам он казался хищником, готовым к прыжку. За его спокойствием угадывалась клокочущая ярость. Эмма ощутила ее даже на расстоянии. Не знала, что там ему сообщили, но чувствовала, что он на пределе.

И не боялась. Спокойно встала, надменно вскинула голову.

– Ну? Я вам все сказала. Вы ничего не добьетесь от меня. Можете считать это местью за то, что вы сотворили со мной в Арденнах.

Он по-прежнему неотрывно глядел на нее. Она даже не была уверена, слышал ли он ее. Что-то происходило с ним, таилось за стеклянной бездушностью его взгляда.

– Так почему вы не присутствовали на рождественском пиру? – вдруг с каким-то далеким спокойствием спросил он. Оглядел ее с ног до головы, словно ощупывая. Задержал взгляд на помятом подоле, на следах известки на бархате плаща. В лице его что-то дрогнуло.