— А автоматы? — хмуро спросил Сашо.
— А автоматы пусть катятся ко всем чертям. Очень их интересуют какие-то там автоматы. Сегодня испортится один, завтра — другой. А к концу недели — все шесть. А стоят они десятки тысяч и ведь в самом деле приносят немалый доход их вонючей дирекции. Вот тогда они забегают, полетят докладные и письма. И кончится тем, что опять придут ко мне.
— Оптимист! — с презрением изрек Гари.
— Ну нет! На этот раз нет! Нужно их проучить, этих типов! — злорадно заявил Кишо. — А я удовольствуюсь какой-нибудь заметочкой с соответствующим заглавием: «Почему они бездействуют?» или «Автоматы и крохоборы»…
— А знаешь, что из всего этого получится?
— Ничего особенного! Но неприятности у них будут, и кто-нибудь может полететь.
— Ошибаешься! — сказал Сашо. — Заметку прочтет Дитя-Голопузое. И тут же примчится.
— А знаешь, ты прав, — с полной покорностью судьбе пробормотал Кишо. — А впрочем, нет, не думаю. Дитя-Голопузое газет не читает. Это же типичный математический недоумок.
— Кто-нибудь может ему сказать.
— В Приморское вообще газеты не доходят.
— Так ты туда его спровадил? — засмеялся Сашо.
— Тут же!.. Купил ему билет и лично посадил в поезд. Потому что этот юный кретин готов был работать даром — так ему нравится электронная техника. Но, слава богу, секс у него оказался на высоте, а я нарисовал ему жутко соблазнительные перспективы.
— А деньги?
— Думаешь, почему я вас угощаю? Тот тип отсчитал мне все до последнего грошика, разумеется, при условии, что я буду заботиться об аппаратах. Сегодня я получил денежки, и конец!.. Больше он меня не увидит.
Сашо и Гари недоверчиво переглянулись.
— Вот что, друг, — заговорил Гари. — Если ты сдержишь слово, я подарю тебе картину… Какую захочешь — вот Сашо пусть будет свидетелем.
— Давай сюда картину! — обрадовался Кишо.
— А какая гарантия?
— Как только ты мне ее дашь, я тут же отправлюсь в Приморское!.. Постерегу на всякий случай наше Дитя-Голопузое. Вдруг ему не повезет в любви.
Идея понравилась всем, посыпались всяческие советы. Много ли ему нужно, этому мальчишке, всегда можно чем-нибудь задурить ему голову. Кишо рассказал, что ему было о нем известно. Отец и мать его развелись и бросили парни на произвол судьбы, не подозревая, что в один прекрасный день он может прославить их имя. Как обычно бывает в таких случаях, мальчишку взяла к себе бабка, уборщица в бане. Очень добрая старушка, заботливая и самоотверженная, только, к сожалению, ни черта не понимает в литературе.
— При чем тут литература? — удивился Гари.
— При том, что именно литература и есть ахиллесова пята нашего героя, — с сожалением проговорил Кишо. — Ну просто ни шиша не соображает, хватает двойку за двойкой. Посмотрел я его тетради — подохнешь со смеху! Знаете, как он пишет Дон Кихот?.. Донки Хот… Неплохо, верно? А Шиллер для него просто Шиле. Похоже, у него ко всему прочему и уши с дефектом.
— Но он же не попадет в университет, — озабоченно сказал Сашо.
— Ни в коем случае! — согласился Гари. — Срежут на письменном.
Это серьезно встревожило всех троих. Конечно, срежут и ухом не поведут. Иди потом доказывай, что парень — технический гений, только еще больше разозлишь. А может, и будут правы, разве дело превращать Шиллера в барана.
— «Шиле» у пастухов не баран, а подросший ягненок, — уточнил Кишо.
Но Гари не обратил на эту мелочь никакого внимания, по его мнению, творческая личность должна быть гармонически развитой, иначе и не угадаешь, какие беды она в состоянии натворить. И все же друзья согласились, что такой парень не должен пропасть. Натаскать его по литературе? А их самих кто натаскает? Вот разве Криста возьмется за это дело, она девушка добрая, должна согласиться. Но Сашо, которому было не слишком удобно углубляться в эту тему, нашел другой выход, гораздо лучший:
— А если Кишо вернется в университет? — предложил он.
— Я? Никогда! — категорически заявил тот. — Там, где меня обидели, ноги моей не будет. Я и так столько лет в их дерьме копался.
— Хотя бы на время! Будь ты там, все можно устроить. Самое малое — подменим ему письменную работу. Тогда его освободят от устного, а то ведь на устном ему верная крышка.
Но Кишо был непреклонен. В эти авгиевы конюшни? Никогда!
— Да будет тебе! — сердито прервал его Сашо. — Но век же тебе крутиться среди разных мошенников.
— Меня зовут в несколько мест, — нехотя пробормотал Кишо. — И зарплату хорошую предлагают. Лучше всего в Ботевграде на заводе транзисторов — и не очень далеко.
Сашо благоразумно замолк. Завод все-таки лучше «Луна-парка». Или хотя бы конструкторское бюро. Одно дело придумывать машины, другое — их чинить. Тут принесли колбаски, не было больше смысла портить себе аппетит пустыми разговорами. Официант и на этот раз постарался — отобрал те, что лежали по краям противня. Чуть-чуть подгоревшие, они стали еще пикантнее. Друзья молча съели все без остатка, заказали еще пива. Как и предполагал Кишо, настроение у всех значительно улучшилось, кроме, может быть, Гари. Хотя попробуй пойми, какое выражение таится за этой непроходимой бородой. Взгляд у него во всяком случае был невеселый, а в голосе по-прежнему звучали сварливые нотки.
— Не понимаю, почему ты такой кислый! — не выдержал наконец Кишо.
— Сегодня я был на похоронах, — уныло ответил Гари.
— Ну и что? С похорон люди обычно возвращаются веселыми. Не замечал? Поглядеть на покойника — это же лучший способ увериться, что ты живой.
— В том-то и дело, что я не мог на него поглядеть.
— Как это?
— Гроб был запаянный.
И Гари все тем же унылым голосом рассказал им довольно нелепую историю, случившуюся дней десять назад в Созополе. Несколько художников ночью возвращались из заливчика Корня на моторной лодке. Все, конечно, были пьяны, иначе на кой черт им было возвращаться на лодке, когда залив в двух шагах от городка и по дороге столько всяких соблазнов. На свою беду, уже в море Гена захотел помочиться. И так как в лодке, как это водится в таких компаниях, была женщина, он отправился на корму. Только расстегнулся, как высокая волна подняла нос лодки. Гена качнулся, уцепился за флажок и вместе с собой унес его в морскую бездну. Лодочнику удалось было схватить его за ногу, но у него в руке остался только ботинок. Он тут же повернул лодку обратно, и, конечно, напрасно. Ночь была безлунной, где уж тут найти человека в черном, как антрацит, море. Так они и вертелись на одном месте как ненормальные, пока не кончился бензин. Только через неделю волна выбросила на берег тело, объеденное рыбами. Вскрытие показало, что он умер мгновенно от разрыва сердца и, наверное, как утюг пошел на дно.
— Трагедия! — закончил Гари. — Оставил жену и двоих детей. Те кретины, которые были с ним в лодке, не посмели прийти на похороны. Ко всему прочему, не явился и Манев, секретарь союза, который должен был говорить у могилы.
Разумеется, все засуетились, принялись подталкивать друг друга, пока в конце концов не вытолкнули его, Гари. Что было делать? Взобрался он на кучу жирной, скользкой от человечьей плоти земли, а в голове так же пусто, как в зиявшей у его ног могиле. Наконец блеснула спасительная идейка. Гари ухватился за нее крепче, чем тот бедолага за лодочный флажок, и произнес примерно следующее:
«Товарищи! Поклонимся праху нашего погибшего друга. Смерть его не случайна, как может подумать иной. Еще будучи живым, он носил в себе смерть. Потому что сердце у него было доброе и отзывчивое, полное любви к людям. Ему была чужда грызня за кусок пожирнее — выгодный договор или там командировки. Он терпеть не мог пробивать себе путь локтями, шагать по людям, подсовывать под ноги друзьям апельсиновые, арбузные и всякие другие корки. Не стремился ни к деньгам, ни к почестям. Его сердце, настоящее человеческое сердце, не годилось для этого грубого, полного злобы мира, и он покинул его так же незаметно, как пришел. Поклянемся же перед этой могилой, что всегда будем следовать его светлому примеру».
