Тогда— то они, полицейские, вдвоем уже сообразили, что намеревался тот алкаш в свою машину все-таки влезть. И не с тем, ясное дело, чтобы там в ней вздремнуть -а чтобы на ней же, соответственно, и уехать.

Рванули, конечно, назад — и теперь за ним, пьянчугой этим, еще и гоняться пришлось. Но, слава Богу, не успел на скоростную трассу выскочить. А то ведь от такого водителя на шоссе много у кого самая серьезная и очень большая нужда возникнуть могла бы.

Но это ладно. Это мы все же порядком отвлеклись от основной нашей темы. Развитие которой предполагает теперь движение от организованного идиотизма в сторону более или менее индивидуальных героических достижений в том же плане. Хотя, как нам не раз и не два придется убедиться, мощная фигура Организации едва ли не за каждым из них все равно просматриваться будет — а иногда так и во всей своей красе.

И вот в связи с предыдущими героями — уголовниками от политики и уголовниками просто так — мы, если помните, пытались-таки выяснить: отчего да почему, да как выбор пути жизненного состоялся, ну и все прочие обязательные в подобных случаях психолого-социологические (а как же!) экзерсисы. Так что получалось бы вполне логично под тем же углом и на интересующую нас профессию глянуть. Кто, то есть, ряды бесстрашных стражей порядка пополняет — да из каких таких соображений в них вливается. Хлеб, конечно, у социологов — надо же и им, сирым, жить как-то — впрямую не отнимая, а памятуя о нашей развеселой калейдоскопической задаче.

Ну вот хотя бы то для начала — почему все-таки вливаются? Какие такие магниты в этом деле для человека существовать могут? Помимо, ясное дело, зарплаты — которая, положа руку на сердце, не такая уж у ихнего брата завидная. Так что ежели кто по привычке на зависть настроился, то на тему бешеных полицейских миллионов указанная положительная эмоция не проходит. Ввиду этих миллионов отсутствия.

С одной стороны, понятно, что движет кандидатом желание все-таки при законе поприсутствовать. Если уж хищнические инстинкты развиты недостаточно для того, чтобы в политику подаваться, то хотя бы рядышком постоять. Хоть отраженным чтобы светом. Ну, опять-таки форма, погоны, пуговицы блестящие. Это да. Это, конечно, фактор. И то сказать, где вы видели профессионального, скажем, вора или хотя бы и грабителя банковского с кокардой воровской во лбу и в портупею затянутого? А полицейский — пожалуйста. Так что это безусловно имеет быть.

Но ведь и пистолет присовокупить следует. Который, положим, и у преступника имеется — а нередко так еще и в более передовом технологическом исполнении — но это все-таки не то. Преступник-то — он даже сам про себя знает, что и дело само его, воровское да бандитское, кругом нелегальное, и оружие тоже не из таких, чтобы им всему свету напоказ выхваляться. А полицейский — совсем другая тут опера получается. Захочет — в кобуре на поясе таскать будет, захочет — так, в руке понесет. Моя пушка, законом лично на меня выписанная. Возжелаю — в карман суну. Возжелаю — выну.

А вынуть, конечно, тянет. Потому что — как ученики многажды упомянутого хмурого доктора Фрейда твердят — пистолет есть фигура фаллическая. В некотором роде, извиняюсь за анатомические подробности, продолжение пениса, который в свою очередь есть не что иное как мужской, опять же извиняюсь, половой член. (При том, что женщин с пистолетом те же фрейдисты в том обычно обвиняют, что для них этот же ствол как бы компенсация за наличие отсутствия.)

И тут не могу не заметить, что при общем моем отрицательном к фрейдистам отношении — а народец они и впрямь сугубо опасный, эвон сколькими миллионами западных людей в армии невротиков да психов запихали — так вот, хоть и не гляжу я на ихнего фрейдистского брата оком благосклонным, но некую справедливость в рассуждениях их насчет пистолета все-таки нахожу. Иной раз смотришь — шибздик и шибздик. А только он пушку эту в руки взял, только на ладони повзвешивал да прицелился куда-то там — так у него и плечи на метр раздались, и грудь колесом, и даже в штанах таинственным и пугающим образом чего-то прибыло. И там, где минуту назад был шибздик, уже стоит такой мачо, такой раздувающийся от тестостерона самец, что страшно и подойти.

Так что и этот может быть — не из последних — фактор, народ к упомянутой профессии влекущий. Да вот вам совершенно крошечная на этот счет иллюстрация.

Ехал как— то -да не так и давно, в 1994 году дело было — автомобиль по Нью-Йорку. Понимаю, что зачин не шокирующий, тем более что эвон сколько их там каждый божий день ездит. Но эта конкретная машина мало что ехала зигзагами, так еще большей частью и по тротуару.

Тут, конечно, полиция следом увязалась. Огни свои бегущие включили, сирену. По правилам обязан злоумышленник затормозить — но он этого делать и не думал. Ну, так или иначе — а прижали они его двумя своими машинами, и тачку его дурную все-таки тормознули.

И тут из того странного автомобиля вылез водитель. (Как впоследствии выяснилось, тоже страж порядка — Анджело Анджелико.) Вылез с видом самым героическим — и с внушительным пистолетом в руках. Окружившие машину полицейские, понятно, повели себя в полном соответствии с уставом и тут же разрядили в вооруженного типа свои нацеленные на него пушки. С самым, как вы понимаете, печальным для Анджело результатом.

Потом — это уже в ходе обязательного служебного расследования — картина в деталях выяснилась. Он, этот Анджелико, еще только тормознув, уже им заорал, что он полицейский. А когда патрульный гневно поинтересовался, почему же он не выполнил приказ остановиться, Анджелико, уже вылезая из машины, ответил, что останавливаться был вовсе не обязан. Потому что — и это он произнес, на ходу вынимая свой гигантских размеров… нет, не член, а все-таки Магнум — «мой пистолет больше твоего».

Так что сами можете представить, какой взрыв восторга в заинтересованных фрейдистских кругах эта история вызвала.

Вот вам и пистолет. Который, как любому теперь понятно, тоже фактор еще тот. Но так мне думается, что и форма, и пуговицы блестящие, и кокарда, и та же пушка, о которой до того речь была — это все лишь составляющие облика некоей невероятно притягательной и едва ли не архетипической (привет юнгианцам) фигуры — фигуры Героя. Этакий современный Гильгамеш, Геракл и сэр Галахад. Хоть даже и возникающий иногда в облике какого-нибудь Анджело Анджелико.

И мечта о героизме (пусть и в обмирщенном таком значении, без букв заглавных) — она для многих из них стимул. Что благородно несомненно — и вовсе я тут не шучу. Что плохого о героизме-то помечтать — даже и вкупе с полагающейся героизму по статусу славой? «Герой-полицейский спасает ребенка из горящего дома.» «Герой-полицейский в одиночку захватывает судно с грузом кокаина.» «Герой-полицейский выходит на орбиту и снимает с нее терпящий бедствие Шаттл.» Ничего, на мой взгляд, тут предосудительного нет — до Шаттла включительно.

Конечно, серые будни зачастую от такой мечты постепенно и камушка на камушке не оставляют. Производя вместо армий героев — армии разочаровшихся циников. Но и под напором безжалостных будней не умирает мечта. И продолжает маячить в туманном далеке, как таинственный Грааль, первая страница газеты, с заголовком, начинающимся словами: «Герой-полицейский…»

А мечту эту воплощают иногда несмотря даже и ни на что. Наперекор унылой повседневной рутине. Потому что нахрена ж и портупея с кокардой — ежели без свершений героических. И оттого со всем снисхождением отнесся бы я к тем двум полицейским, что в Аргентине арестованы были.

Они, эти двое — сержант Ойос и рядовой Хосе (это фамилия его и была, потому как про имя мне ничего не известно) — в тамошней полиции, в городе Часико, были на самом лучшем счету. Расторопные, смышленые, смелые. На место преступления первыми прибывали, к пожарам прежде пожарников поспевали, в перестрелки с бандитами вступали бесстрашно. Пока не выяснилось, что весь их героизм и все их свершения — липа липовая. Классическая, то есть, туфта.