Армен, юный Олекса, Степко и прочие колонисты, попивая пиво, сидели рядом с нгуаби, негромко обменивались впечатлениями. Пожалуй, первыми из мохнорылых удостоились они чести присутствовать на священном ритуале дгаа и не могли скрыть потрясения. Лишь Рыжий Гном, чаще прочих прикладывавшийся к жбанам с хмельным, помалкивал, жадно впившись маленькими зеленоватыми глазками в толпу, где, призывно передергивая изящными бедрами, плясали гологрудые девушки…

Нижняя губа Миколы отвисла, широкое веснушчатое лицо пошло алыми пятнами, подчерненными тенью от костра.

— Нич яка мисячна, — пробормотал он довольно громко, — зоряна, ясная… Отож!.. — и вдруг завопил что есть силы:

— Дивчинка, мила, люба, а чи не дашь козаку бражки?! Хрупкая тоненькая девушка, закутанная в желтую шаль, приветливо кивнув, направилась к почетным гостям. Правой рукой она чуть-чуть, почти не касаясь, придерживала высокий глиняный кувшин на голове, отчего ее фигурка напряглась, сделавшись неожиданно зовущей, нежное, совсем юное личико светилось, влажно блестели набухшие губы.

— Вах! — негромко, но отчетливо заявил Армен.

— Авжеж, — не споря, согласился Степко. Красавица тем временем подошла к Олексе и вдруг, встретившись с восторженным взглядом мальчишки, замерла. Пиво уже переливалось через край половинки ореха кье, а они все смотрели и смотрели друг на друга, словно беседуя о чем-то, никому не слышном, но всем присутствующим понятном.

Деликатностью зрители, к сожалению, не страдали.

Громыхнул многоголосый хохот, и лица подростков, вспыхнув, отвернулись в стороны, разорвав взгляды. Залившись румянцем, девушка засеменила прочь. Но на пути ее, распахнув огромные ручищи, возник Рыжий Гном, и стремление его было конкретно.

— А де моя горилка?!

Он икнул и радостно добавил:

— Та и де моя дивчинка?

А затем уточнил, ухмыляясь и подмигивая:

— Ой, що ж за кума, що пид кумом не була?

Раздался и тотчас утонул в общем гаме испуганный вскрик.

Девчонка мгновение-другое рвалась из крепких объятий. Затем большой глиняный кувшин приподнялся в воздух, чуть помедлил и с размаху опустился на рыжие кудри Гнома.

Мгновенно отрезвев, Микола схватился за голову и с непониманием уставился на вымазанные красным ладони.

Потом рванулся за убегавшей девушкой.

И столкнулся с оскалившим зубы, рычащим Олексой.

— Геть, джурка! — рявкнул Микола, отшвыривая парнишку в сторону. — Ця ж сучка мени юшку пустила! Зар-раза!

Все так же рыча, Олекса улетел во мглу. Исчез. Тотчас вынырнул откуда-то из-под пляшущих и, клацнув челюстями, кинулся на верзилу. Однако Н'харо и Мгамба успели раньше. С двух сторон, вполне уважительно и гостеприимно, они зажали оскорбленного до глубины души мох-норылого, и Рыжий, пару раз дернувшись, все сообразил и, сообразив, обмяк…

Сержант и ефрейтор, переглянувшись, поднесли ему сразу с двух сторон. Затем еще. И еще. Спустя немного времени, заглянув в глаза Н'харо и осведомившись, де ж його чорные брови навчились зводыть людей, Микола задумчиво посетовал, что, мол, как всегда, пидманули-пидвели, и ушел в нирвану.

А веселье продолжалось. Кружились, вертелись не знающие устали танцоры. Отблески огня прыгали на смуглые тела, сверкала медь браслетов, и метались тени по раскрашенным, татуированным лицам.

За костром призрачные, почти бесплотные фигуры колебались и жались поближе к стенам, чтобы дать побольше места танцующим. Качались стены, качались люди, качался потолок…

И Дмитрий тоже раскачивался.

Исчезло понятие времени. Какой это век? Не двадцатый ли, дикий и восхитительный? И что это за страна, не одна ли из тех, что были когда-то, до восстановления Федерации?..

Пляшут люди дгаа, выкрикивая в такт, беззаветно и беззаботно отдаются танцу, как будто с избранием нгуаби надежная стена уже накрепко прикрыла их от беды…

Пляшут люди дгаа, как плясали их предки и предки их предков много лет, и веков, и тысячелетий назад…

Гудит гонг, грохочут барабаны, стучат трещотки, и трепещет, рвется песня…

Праздник еще и не собирался завершаться, когда он, уточнив, дозволено ли обычаем, и получив в ответ утвердительный кивок измотанного до полусмерти дгаанги, оставил мьюнд'донг. И сразу заснул, хотя полубредовое забытье трудно было назвать сном. Там, в липкой мгле, кто-то рвался за ним вслед, догонял, подминал, хватал за горло и давил, давил, давил…

Ох, как тяжко!

Дмитрий дернулся, с трудом разлепил непослушные веки, пытаясь высвободиться из-под навалившейся тяжести.

Что за черная тень хищно склонилась над ним?

И услышал:

— Ты меня любишь, милый?..

— Да, — промычал он. — Да, чижик мой… а как же?.. Но тень, добившись ответа, все равно не собиралась униматься, напротив, нависла еще ниже, засыпав волосами лицо.

— Правда любишь?

— Да, да, да…

— А почему ты ушел? Ты не соскучился? Ты меня обманываешь?

О, Дмитрий многое отдал бы сейчас за несколько таких слов, которые убедили бы ее поверить и отстать, и чтобы волосы, душистые и пушистые, не лезли в рот… Но какие там слова, когда все, чего хочется, — это тишины…

— Почему ты отвернулся, любимый?..

О-о, тишины! И одиночества!

Хотя бы ненадолго…

А потом он скажет ей все, что она пожелает услышать!

— А ты возьмешь меня в жены? — била наотмашь в тамтамы висков любознательная тень. — Возьмешь, а? Ну не молчи же! Возьмешь? Ведь не обманешь?

— Род… на… я… Да… — очень-очень внятно и убедительно выдавил Дмитрий. — То. Лько. Дай. По. Спать…

— Ты ругаешь меня? — тень удивительно противно всхлипнула. — Ты передумал? Я тебе не нужна?..

Нет, это было хуже, много хуже, чем рычание Н'харо, муштрующего поутру урюков!

И надо очень любить женщину, чтобы в такой момент сдержаться и не объяснить ей предельно кратко, куда конкретно следует убираться…

Наверное, именно так он ее и любил. А может быть, даже и еще больше. Иначе откуда бы взялись силы улыбнуться?..

— Женюсь, милая… — прорычал Дмитрий. И умер.

ВАЛЬКИРИЯ. Котлово-Зайцево. 24 февраля 2383 года

Если вам неполные двадцать пять, если в кармане, кроме диплома с отличием и записной книжки, только расческа, смятый носовой платок и стереопортрет покойного папы-фрезеровщика, то вам, уж поверьте на слово, не приходилось крутить носом, заполучив перспективного клиента. Вы не станете перебирать и капризничать даже в том случае, если наниматель, мягко говоря, не вполне соответствует общепринятым нормам, условия договора труднодостижимы, а претворение их в жизнь сопряжено с немалыми неудобствами. Вам не потребуется много времени, чтобы понять: все эти второстепенные нюансы с лихвой перекрываются суммой аванса…

Вот почему Крис Руби-младший (юридическая и консультационная контора «Руби, Руби энд Руби», Конхобар, Кокорико-сити, Семьсот Восьмой квартал, строение 15-у, только вход не с парадного, а со двора, за угол, по пожарной лестнице до чердака и там еще немножко налево), сразу же запретил себе сомневаться в успехе, а также чересчур проникаться отвращением к окружающему. Тем более что все это, как он искренне надеялся, не может продлиться дольше двух, трех, ну, ладно, в крайнем случае пяти дней.

К тому же, по правде говоря, унылое запустение, царящее вокруг космопорта «Валькирия-Центральная», мало чем отличалось от родных и привычных пейзажей Семьсот Восьмого, а в душе никак не желали гаснуть и униматься впечатления, оставленные двухнедельным перелетом.

Это было восхитительно!

Только представьте себе: скоростной экстра-космобот, причем из самых крутых, какие Крис доселе видывал разве что по стерео!

Шикарный салон, снабженный баром, библиотекой и цветомузыкой, уютная каюта, упоительно услужливая робоприслуга и бархатно-черное, нашпигованное серебристым мерцанием звезд безмолвие за овальными биостеклами иллюминаторов…

И он, Крис Руби-младший, поверенный в делах, — один, совсем один посреди всего этого непостижимого великолепия!