«У-415» поместили в сухой док. Практически все в ней нуждалось в укреплении и замене, от сильно деформированного корпуса до двух пришедших в негодность баллеров рулей. Главмех определил около 500 серьёзных поломок, однако этот перечень был сокращён до 55 из-за нехватки запасных деталей и времени. Каждую лодку отправляли в море как можно скорее, даже если она не совсем была пригодна к бою. «У-415» со всеми её бедами должны были за две недели каким-то образом отремонтировать.
Пока продолжались ремонтные работы, я продолжал требовать установления «шнеркеля» на мою подлодку, однако все требования постоянно отклонялись под тем предлогом, что наши эшелоны с техникой не могли добраться в Брест из-за диверсий французских подпольщиков. В отчаянии я попытался нанять грузовик, чтобы отправиться за «шнеркелем» самому, но мне не разрешили идти на риск трансконтинентальной поездки. Дефицит в самом обычном оборудовании и запчастях был настолько велик, что пришлось разобрать на части «У-256» для переоснащения «У-413» и «У-415». Бодденберга, командира «У-265», и его команду отправили на родину для получения новых назначений.
С отъездом Бодденберга мы с Захсе остались последними капитанами подлодок в Бресте. Мы понимали, что люди, отдававшие нам приказы, утратили чувство, реальности и даже здравый смысл. Но нас научили выполнять приказы, разумные и не очень, и поэтому были обречены на гибель вместе с «У-415» и «У-413». Мы никогда не оглашали свои тайные мысли, никогда не упоминали в разговорах друг с другом о возможности. неизбежной и бессмысленной смерти, а старались сосредоточиться на выполнении своих обязанностей, слушая с возрастающей тревогой новости из Нормандии, в том числе официальные сообщения верховного командования вермахта и более точные свидетельства с полей сражений к северу от нас.
В течение второй и третьей недели вторжения англоамериканские войска постепенно закрепились на полуострове Котенин, затем прорвали наш фронт на двух участках и начали наступление на запад. Однако на фронт бросили новые немецкие дивизии, и мы ещё надеялись, что он будет удержан. В это же время положение наших подводных сил продолжало ухудшаться. «У-247» со «шнеркелем» серьёзно пострадала от бомбардировок эсминцев и была вынуждена вернуться в порт до того, как вышла в Ла-Манш. «У-269», другая подлодка со «шнеркелем» под командованием Ула, была потоплена близ южного побережья Англии. Пять подлодок, оснащённых этими приборами, вышедшие наконец из норвежских портов, были потоплены одна за другой через короткие промежутки времени. К 30 июня операции наших подлодок, начавшиеся во время вторжения союзников, завершились полным провалом. Мы потопили всего пять союзных транспортов и два эсминца, а потеряли 22 подлодки.
В последние дни июня командование преподнесло мне неприятный сюрприз. На борт подлодки прибыли три молодых, неопытных офицера, чтобы заменить наших ветеранов. Новички должны были пойти с нами в свой первый и, скорее всего, роковой поход. Команда встретила их с нескрываемым скептицизмом. Уход опытных офицеров создал вакуум в управлении лодкой, который заполнить мог только я один. 30 июня «У-415» уже была признана пригодной для нового похода.
Накануне выхода в море я получил из дома письмо. В нём сообщалось, что родители и сестра переехали в Дармштадт – столицу земли Гессен. Труди осенью ждала ребёнка. Сообщение это меня обрадовало, однако я был огорчён решением отца снова переехать в город, где семья будет постоянно находиться под угрозой воздушных налётов. Я так и написал в своём ответном письме домой. Я не писал родным о том, как близко вокруг меня ходит смерть, закончив своё послание бодрым «до свидания». В моём положении это пожелание походило на чёрный юмор.
Поздним тёмным вечером 2 июля мои подводники начали прибывать на борт лодки небольшими группами, стараясь не вызывать подозрений о нашем скором выходе в море. Такая конспирация понадобилась для того, чтобы скрыть уход лодки от ночной смены французских докеров. В полночь мы сняли швартовы с кнехтов. Я отвёл лодку от бетонного бункера и направил её в ночную тьму. В 02.00 «У-415» начала свой последний поход, все ещё без «шнеркеля».
Как только лодка достигла достаточной глубины под килем, мы ушли под воду. Для экономии горючего двигались на малых оборотах на запад. Я получил задание действовать в 200-мильной прибрежной зоне, приблизительно в 80 милях от побережья. Мы должны были не допускать входа в Брестскую бухту эсминцев и десантных судов противника. «У-415» превратилась сейчас в призрак. С ограничением подвижности, сомнительной боеспособностью, с крайней потребностью всплывать для вентиляции воздуха и подзарядки аккумуляторных батарей в условиях постоянной угрозы воздушного нападения подлодка стала плавающим гробом, мишенью для атак самолётов противника, всегда готовых отправить её на дно.
Когда занялся новый день, я посадил лодку на дно. Её нос касался песчаного дна, как голова пасущейся лошади. Все двигатели были запущены, а приборы выключены, команда отправлена спать. С началом отлива лодка снялась со дна, поднялась на поверхность, продвинулась дальше в море, затем снова залегла на дно. Эти манёвры повторялись через равные промежутки времени. Во вторую ночь мы рискнули провести пять бесконечных минут на поверхности, вентилируя отсеки. В связи с усилением импульсов «асдика» ушли под воду и продолжили своё бесшумное движение в погруженном положении близко ко дну. Грохот взрывов, спорадически доносившийся со стороны Ла-Манша, напоминал нам о том, что англичане находились в постоянном поиске целей.
Через 40 часов «У-415» прибыла в заданный район. На самых малых оборотах мы проследовали под водой |j на 30-метровой глубине к северу. Наш акустик не услышал ни малейшего шума, напоминавшего звук вращавшихся гребных винтов. К концу дня, когда приблизился момент всплытия, наши сердца забились сильнее и чаще. Затем мы поднялись на поверхность в ночной тишине.
Чуть больше 20 минут «томми» нас не беспокоили. Затем стали появляться их самолёты. Мы совершили срочное погружение. В момент, когда толща морской воды закрыла подлодку, на нас посыпался град глубинных бомб. Внезапная бомбардировка подействовала ошеломляюще на моего нового главмеха. Неспособный управлять лодкой, он привёл её в хаотическое движение. Мы чувствовали себя как во время езды на «Американских горках» и стояли перед опасной альтернативой: либо рухнуть на дно, либо всплыть на поверхность и подставить себя под смертельный удар противника. Я бросился на место главмеха, вывел лодку из беспорядочного движения, выровнял её и добился, чтобы она медленно двигалась на ровном киле. Затем, глубоко вздохнув, сказал своему ошеломлённому главмеху:
