В комнате воцарилась мёртвая тишина. Пятнадцать капитанов, опытных подводников, не могли поверить в то, что слышали. Это было явное безумие. Мы яростно сражались в течение нескольких месяцев поражений и потерь за то, чтобы сохранить от гибели подлодки и их команды. Теперь, когда их осталось так немного, штаб предлагает пожертвовать всем, что удалось спасти, без учёта продолжения войны. Нелепо использовать подлодку в качестве торпеды. Неужели мы приобретали боевой опыт и мастерство для самоубийства? Неужели этот бессмысленный жест оправдывает нашу гибель на морском дне?
Я взял себя в руки и спросил эмиссара штаба:
– Герр капитан, значит ли это, что мы должны таранить корабли противника, даже если сохранится возможность вернуться в порт за новыми торпедами?
– Приказом предписано таранить. Вот директива, которую мне поручено довести до каждого из вас. Господа, я буду откровенным, У вас, скорее всего, не будет возможности повторить атаку. Вот почему приказано атаковать столь решительно, даже если это означает добровольное самоуничтожение.
Теперь всё стало ясно. Он передал смысл и содержание приказа совершенно точно, не оставив нам ничего другого, кроме как действовать по примеру японских камикадзе. Мне пришло в голову, что этот приказ отражает понимание штабом безнадёжности войны. Но я не осмеливался ещё делать выводы из этого заключения.
Хайн Зидер, чья лодка была оснащена «шнеркелем», тоже позволил себе высказаться:
– Я предлагаю в этой связи, чтобы подлодки со «шнеркелями» были направлены в Ла-Манш именно сейчас, герр капитан. Нам выгоднее атаковать первыми через несколько часов после выхода десанта в море и до его высадки на наш берег.
– Мы не можем позволить себе подвергать свои подлодки опасности до начала высадки, – возразил наш гость. – Вам будет приказано выйти в море заблаговременно. Мы располагаем вдоль нашего побережья хорошей системой раннего оповещения. Детали будут доведены до вашего сведения в момент выхода из порта. Если, господа, у вас имеются ещё вопросы, теперь самое время их задать.
О чём здесь было спрашивать? Нас учили выполнять приказы беспрекословно. И всё же мы, 15 капитанов, обсудили в одностороннем порядке не вполне раскрытые положения приказа. И пришли к выводу, что свободны в тактических манёврах. Но если встречаем силы вторжения, то атакуем их, пока не израсходуем все торпеды, затем идём на таран.
Участники совещания покинули место сбора. Каждый уходил, одолеваемый мрачными мыслями. Я удалился в свою комнату, включил радио и попытался расслабиться в удобном кресле. Прикинул, что авангарды сил вторжения не позволят подлодкам, лишённым «шнеркелей», занять выгодные позиции в Ла-Манше, когда десантная операция уже начнётся. Я был уверен, что семеро из моих друзей придут к аналогичному выводу. Только семёрка подлодок, оснащённых «шнеркелями», имела шансы на успешные атаки сил вторжения. Итак, в лучшем случае наше командование могло рассчитывать на семь подлодок в своих планах по отражению десанта через Ла-Манш. Этим людям будет противостоять – если мои оценки военно-морской мощи союзников что-то значат – флот вторжения, состоящий из тысяч транспортов, боевых кораблей и десантных судов, не говоря уже о бесчисленных самолётах, которые будут прикрывать десантную операцию. Разумеется, семь подлодок не способны остановить такую армаду. Даже надежда на то, что они смогут нанести союзникам сколько-нибудь значительные потери, была детской иллюзией. Если наша армия и авиация окажутся неспособными остановить вторжение на пляжах приморской полосы и сбросить десант в море, то тогда следует рассчитывать только на то, что Всемилостивейший Господь спасёт наши души и Германию.
Установка на шестичасовую боеготовность лишала экипажи 15 обречённых подлодок возможности прогуливаться по городу. Увольнительные отменили. Я позаботился о том, чтобы отвлечь моих подводников от невесёлых размышлений. Автобусные прогулки, пешие экскурсии, игры и состязания заполняли их досуг. Была организована профессиональная учёба. Капитан Винтёр делал всё возможное, чтобы скрасить нам жизнь. Мы, капитаны, провели солнечные дни на курорте флотилии Ле-Трешер, купаясь в море, загорая, играя в шахматы и бридж с девушками из учреждений морской администрации, которые не подозревали о нашем роковом будущем. Мы больше не говорили вслух о высадке десанта союзников, но думали о ней постоянно так же, как о нашей неминуемой гибели.
Нам всё напоминало о смерти, особенно приспособление для спасения нашей жизни. В один из дней мы увидели, как проходят в Брестской бухте учения подлодок, оснащённых «шнеркелями». Мы, матросы и офицеры подлодок без «шнеркелей», с чёрной завистью следили за манёврами своих товарищей. Когда мы наблюдали, как маленькие верхушки «шнеркелей» едва достигают до поверхности моря, оставляя за собой лишь короткий пенистый след, нам казалось, что товарищи застрахованы от гибели, нас же смерть не минует.
В воскресенье 28 мая мы, 15 командиров подлодок, были приглашены в дивизию СС посмотреть своими глазами, какие принимаются меры для укрепления одного из участков обороны Атлантического вала. На грузовиках нас доставили к побережью Ла-Манша и продемонстрировали сложную военную технику, долговременные подвижные огневые точки и укрепления. Пехотные подразделения провели впечатляющие манёвры, показывая различные виды техники, готовящейся к отпору десанта. Дивизию укомплектовали личным составом весьма молодого возраста. Многие солдаты были ещё юношами, не достигшими 18 лет, а офицеры – не намного старше. Тем не менее нам показалось, что армия, люфтваффе и СС были способны подавить десантную операцию в зародыше. Мы вернулись в Брест более спокойными за судьбу нашей обороны.
Ночью мы зарегистрировали семь вторжений одного и того же самолёта противника в небо над Брестской бухтой. На следующее утро, 29 мая, адъютант командующего базой передал указание, чтобы все подлодки оставались на своих стоянках в бункерах до дальнейшего уведомления.
– «Томми» сбросили одну из своих мин как раз перед бункером, – пояснил он мне. – Зенитчик на крыше одного из наших зданий заметил место её падения. Наши тральщики займутся этим. К наступлению ночи бухта будет очищена.