Однажды в начале августа я возвращался с командой с полевых учений, когда мне передали, что я должен явиться к старшему офицеру. Обычно мрачный Винтёр встретил меня с улыбкой на лице:

– Вам везёт, вы назначены капитаном «У-953». Поздравляю!

Я был удивлён и обрадован. Дело в том, что Марбах, капитан подлодки, отправился в штаб в Берлине получить Рыцарский крест. Однако, как выяснилось, наступление союзников помешало его возвращению.

– Через час вы примете команду лодки, – продолжил Винтёр. – Как вы знаете, она оснащена «шнеркелем», а её ремонт займёт примерно десять дней. Готовьтесь.

– Герр капитан, я безмерно рад.

Новое назначение совершенно изменило моё будущее. Вместо того чтобы оказаться в западне в крепости Брест, быть убитым на суше или попасть в лагерь военнопленных, я по крайней мере смогу сражаться и умереть в море. Это было то, что я умел и к чему был призван.

В назначенный час я принял командование подлодкой Марбаха. Большая часть команды знала меня или слышала обо мне. Это способствовало быстрому сближению нового командира и экипажа лодки. Поскольку часть команды «У-953» ушла в отпуск и не имела возможности вернуться, я укомплектовал недостающих людей мотористами и моряками с «У-415», которые проявили большой интерес к службе на новой подлодке. Чтобы не воевать на суше, они были рады выйти в море и хотели сражаться с британскими эсминцами пусть даже в одиночных спасательных шлюпках.

В условиях подготовки к выходу в море дни проходили быстро. Моя сборная команда самоотверженно трудилась, стремясь при остром дефиците времени выполнить как можно больше работ и компенсировать недостаток надёжных квалифицированных специалистов в сухом доке. Наступление союзников стимулировало все возрастающий поток отказов французских специалистов-судоремонтников от сотрудничества с немецкими завоевателями. Кое-кто из них убегал буквально после завтрака. Что ещё хуже, те, кто оставались в доке, были более враждебны, чем лояльны, и требовали постоянного присмотра. Между тем большинство оставшихся не у дел подводников с «У-415» отправились в окопы, опоясывавшие Брест, тех же, кто остался в моём распоряжении, постоянно осаждали служащие немецкой гражданской администрации, предлагавшие большие взятки за переправку на родину в нашей лодке, когда она выйдет в море из брестской ловушки. В этой суматохе мы были не в состоянии придерживаться графика подготовки к походу.

Брест ожидал осады. Пока части и соединения союзников быстро продвигались из Нормандии, угрожая Парижу, окружая Лориан и приближаясь к Сент-Назеру, в Брест вливалось всё больше и больше наших войск. Местное население пряталось по домам и ожидало дальнейшего развития событий со смешанными чувствами страха, ликования и стоицизма. Командование отдало приказ эвакуировать Брест, Лориан и Сент-Назер слишком поздно. Ко времени поступления приказа Деница англичане перекрыли все возможные выходы из бухты. На юг были направлены большие флотилии боевых кораблей, блокировавших три порта. Каждую ночь самолёты сбрасывали мины в районах судоходных линий, парализовав движение всех надводных кораблей и заставив подлодки продвигаться в смертельно опасных условиях. Наряду с охотой за подлодками в море, королевские ВВС постоянно совершали все более массированные налёты на наши военно-морские базы. Жалкие остатки трагической гибели прославленного когда-то флота, насчитывавшего несколько сотен подводных лодок, отсрочили своё собственное уничтожение лишь благодаря тому, что укрывались в убежищах под семиметровой толщей бетона.

13 августа в 10.45 в нашем компаунде на базе завыли сирены воздушной тревоги. Я укрылся в тоннеле, вырытом в холме. Почти сразу же зенитные установки ПВО открыли плотный огонь. Через вход в тоннель я видел рой четырёх моторных «либерейторов» примерно из 20 машин. На средней высоте они летели прямо в зону зенитного огня. «Либерейторы» приближались, игнорируя многочисленные разрывы снарядов вокруг них и упорно выдерживая курс и высоту. Внезапно от самолёта отвалилось крыло и стало планировать в воздухе. Кувыркаясь, за крылом последовал фюзеляж и упал в бухту. В небе раскрылись четыре белые точки парашютов. Второй «либерейтор», охваченный пламенем, выпал из боевого построения. Третий взорвался в воздухе. В это время оставшиеся самолёты сбросили по одной мощной бомбе. Я отчётливо видел, как они летели к бункеру. Затем раздался такой грохот, будто весь мир сорвался со своих петель. Вулканические взрывы сотрясали холм и окружавший воздух. Жёсткие взрывные волны заставляли задерживать дыхание. У заградительных воздушных шаров росли фонтаны из пыли и обломков, закрывая панораму бухты. Прозвучало несколько новых залпов наших зениток, глухой рокот авиамоторов в небе с северной стороны. Потом наступила тишина.

Я бросился бежать вниз по холму в тревоге за свою лодку. Пробравшись между грудами битого камня и бетона, вбежал в прохладный сумрак бункера и обнаружил, что «У-953» плавно колыхалась на своей стоянке, совершенно невредимая. Я прошёлся вдоль длинного ряда пустых стоянок, пока не достиг группы рабочих. Они смотрели на потолок, где зияла небольшая пробоина с вылезшей наружу арматурой. «У-247», ещё одна лодка, занимавшая стоянку, покрылась тонким слоем пыли. Шеститонная бомба, самая мощная из тех, которыми располагали союзники, не смогла нанести ущерб нашим лодкам. Поскольку это было единственное попадание в бункер, можно сказать, что колоссальные усилия противника с целью уничтожения двух оставшихся наших лодок закончились полным провалом.

Я вернулся к подлодке, чтобы проверить, как продвигаются работы, которые, по моим расчётам, должны были закончиться через четыре дня. Когда я ступил на борт «У-953», главмех, служивший ещё при Марбахе, позвал меня в носовой торпедный отсек. Я нагнулся и посмотрел в длинную трубу торпедного аппарата. Внутренняя заслонка была сломана. Круглая крышка от неё, единственная преграда для воды, помимо внешней заслонки, валялась на палубных плитах. Я был озадачен и встревожен.

– Виновата взрывная волна от бомбы, которая взорвалась в бухте в 50 метрах отсюда, – прояснил главмех. – Уверен, что некоторые из наших подлодок погибли именно так. Лодку может потопить единственная глубинная бомба, если торпедная труба не закрыта снаружи, а внутренняя заслонка повреждена. Погибшие лодки не могли сообщить об этом.