Вообще-то контакты с этими, как их там, людьми у нас не поощряются. А уж вмешательство в их дела (это касается всех слаборазвитых существ) и вовсе строго запрещено; так и в ссылку угодить недолго. Конечно, бывает, молодежь пошаливает, но солидному взрослому демону это как-то даже не к лицу. Ну, все равно что человеку разбираться, кто там из подравшихся котов прав, кто виноват. Но если уж я ввязался в драку, то дело завершу до конца. И плевать мне тогда на дурацкие правила!

Времени было совсем в обрез. А тут я еще понял, что забыл спросить этого брата… Боню, где, собственно, находится деревня. Он-то, кажется, вообразил, что я и так все знаю, и вообще сильно преувеличивает наши возможности. Как же, размечтался! И где же эта деревни, чтоб ее! Хорошо, в колокола затрезвонили. Народ, значит, созывают. Так что я, похоже, успеваю. И направление теперь определил…

Может, этот монах, как и премудрый автор его вздорной книжки, думает, что мы, демоны, перемещаемся мгновенно. Но я за дикий разгул их фантазии не отвечаю. Конечно, если припрет, и полетать могу. Но, как говорится, низенько-низенько! И недалеко. Тут, на планетах, такая сила тяжести, знаете ли, что много не налетаешь! Однако время поджимало, и я, взяв ноги в руки, где бегом, где вприпрыжку, где взлетая, помчался на звук колокола, (Ох, как по ушам бьет! И что за бурду нам наливал старик Вахус?!)

Примчался я как раз вовремя. Недаром когда-то, еще в школе, в беге с препятствиями самого Авалона сделал! А это, знаете ли, не черепаху обогнать.

Ну деревенька, скажу я вам, так себе. Но чистенькая. А на улицах – ни души. Все, значит, на центральную площадь отправились, представление смотреть. Ну смотрите, смотрите. Не разочаруетесь, фирма гарантирует. Только, уж извините, ребята, сценарий немного подправлю. Не нравится он мне! А вот монастырь на горе капитальный, едва ли не больше самой деревни. Стены такие добротные, толстые. Надо бы туда наведаться, любопытства ради. Но это потом. Дело прежде всего.

Влетаю я, значит, на площадь. Народу – полно. И как они все в такой деревне помещаются! Разве что из соседних приехали на представление поглазеть. И что же я вижу: посреди площади стоит помост, на нем – столб, под столбом – куча хвороста (и не лень же было столько собирать!), а к столбу привязана девица. Так примерно я все это и представлял. Надо сказать, вкус Бони я сразу одобрил, монах, а соображает! Аппетитная такая девушка: и сложена хорошо, и волосы густые, светлые, а глаза зеленые. Так жалко мне ее стало: солнышко светит, птички поют, а с ней так обращаются! Видно, что измучена бедная, боится, а смотрит на всех с таким презрением, ни дать ни взять – королева! Если бы ее еще приодеть как следует… А то вся грязная, в лохмотьях! Ну ничего, этим позже займемся.

Напротив помоста – трибуна для почетных гостей. Старого козла и жирного борова я сразу узнал. Вот они рядышком, два святоши! А вот и сынок. Ну что я могу сказать: прав был Боня: урод – он и есть урод! Весь в папашу. А разрядился-то как. На карнавал, что ли, собрался? Ну, с ними я потом поговорю.

А вот и монахи. Надо же, какие упитанные! Мне бы так попоститься! А вот и Боня, с краешку. Переживает, бедняга. То на часы смотрит, те, что на колокольне (кстати, пора бы уже и начинать), то на Эльзу, то на небо. Он что, ждет, что я оттуда спущусь? Или молится? А остальные монахи такие спокойные, даже противно. И только две-три приличные физиономии из всей толпы!

Плана у меня никакого не было. Я вообще предпочитаю действовать по вдохновению. А уж в таком состоянии тем более. Некогда мне было планами заниматься. Но, пока время терпело, очень хотелось прекратить этот трезвон. Надоело, честное слово! Все уже собрались давно, а этот звонарь, чтоб он оглох, знай себе в колокол бьет! Так что первым делом я взобрался на колокольню (высокая, однако, надо бы себя в лучшей форме держать). Шум стоит адский (я знаю, что говорю: шумно в аду и жарко, на любителя местечко. Хотя вот Сатане нравится).

Подхожу я, значит, к этому звонарю, хлопаю его по плечу и говорю: «Ну будь другом! Хватит уже! Без тебя голова раскалывается!» Он как оглянется (а меня-то не видно!), как взвизгнет, и в обморок грохнулся. Вот ведь народ пошел нервный! А я же просто по-хорошему попросил! Спускаюсь я вниз, а старый козел, отец настоятель, на колокольню косится. Рано, наверное. Неужели ему этот грохот самому не надоел? Я присмотрелся – чуть со смеху не лопнул! Под глазом-то у него хороший такой фингал! Здорово его, видать, Эльза приложила! Молодец девчонка! Что ж, будет знать, кому грехи отпускать!

Наконец старый козел понял, что продолжения концерта не дождется, поднял руку и встал. Как я понимаю, хотел речь толкнуть. А может, просто положено приговор зачитать: они ведь цивилизованные и так просто, без церемоний, человека сжечь не могут. Ох уж мне эти законники и святоши! Народ сразу притих, ждет. Хоть бы одна сволочь вмешалась!

И тут моего Боню прорвало! Вскочил он на помост, всех растолкал. Вроде худенький такой, щупленький, а силы откуда-то взялись. Руками размахивает, глаза горят. Словом, «не подходи, убью»! Очень решительный молодой человек! Он мне нравился все больше и больше. Даром что монах!

– Братья! Селяне! – Монах явно не знал, к кому именно обратиться, и растерянно водил глазами по толпе.

– Брат Бонифациус! – строго загремел отец настоятель, недовольный тем, что церемония идет не по плану.

Монах вздрогнул и как-то съежился. Очевидно, обычно на этого тихоню стоило только повысить голос, как он успокаивался. Я уже было, грешным делом, подумал, что так оно будет и на этот раз. Но я недооценил Боню. Он встрепенулся, как мокрый воробей, расправил плечи и продолжил ораторствовать.

– Мы затеяли несправедливое дело, не угодное Господу! – заявил он. – Господь покарает нас за грехи наши!

Интересно, этих монахов всех так учат или это у него талант прорезался? Хоть сейчас в проповедники!

– Что ты говоришь, несчастный! – взревел настоятель, догадавшийся, что задумал его подчиненный. – Опомнись! Покайся, пока не поздно!

– Да он пьян! – крикнул кто-то из монахов. Уж не знаю, перетрусил он или решил спасти бунтаря.

– Нет! Это ты должен каяться. Ты, старый и похотливый… – Мой монашек запнулся, никак не решаясь произнести подходящее слово.

– Козел! – закончил за него звонкий голос. Это Эльза, умудрившаяся не потерять самообладания, решила подсказать своему нежданному защитнику.

В задних рядах толпы раздались смешки, а настоятель сделался багровым. Честное слово, я думал, он сейчас лопнет от злости. Но, к несчастью, этого не случилось.

– Вот-вот… – согласился Боня и продолжил окрепшим голосом: – Наущаемый дьяволом, поддавшись греху, ты посягнул на эту прекрасную, целомудренную, благочестивую девушку! Ты оклеветал ее вместе с презренным греховодником бургомистром, которого черти вечные времена будут мучить в геенне огненной!

Все-таки сказывается монашеское воспитание. Дьявол-то обо всем этом ни сном ни духом. Да и у чертей будто других занятий нет, как мучить этого жирного борова. Нашел садистов! Но речь, надо сказать, была сильной. Народу тоже понравилось, и среди собравшихся пронесся ропот. Наверное, наклонности настоятеля и бургомистра не были ни для кого тайной за семью печатями.

Пользуясь возникшим замешательством, Боня бросился к столбу и принялся распутывать веревки, которыми была привязана Эльза. Хоть бы нож прихватил, раз уж ты такой рыцарь! Это он, конечно, сделал зря. Если бы монашек продолжил свое выступление, может, что-то и вышло бы. Отсрочка какая-нибудь, новое разбирательство. А тут…

– Схватить его! В него вселился нечистый! – завопил опомнившийся настоятель. – Связать! Эта ведьма его околдовала!

Драться Боня, увы, не умел. Я еще подумал: не подучить ли его немного? А то почти взрослый мужик, а с ним кто угодно справится. Солдаты и другие монахи его в два счета связали. Нельзя сказать, чтобы все делали это с большой охотой (один старый монах прошептал даже: «Ну что же ты так, брат Бонифаций»), но получилось у них споро.