Две недели я не получал известий от Лусидио. Я дал его номер телефона Андре, чтобы они договорились о меню. Это будет паэлья, так мы определили в ночь первого ужина. Но паэлья, каких сроду не едали в Испании или еще где-нибудь. По словам Лусидио, его рецепт — с колонизированного испанцами острова в Индийском океане, где в паэлью внесли столько изменений, что в результате она стала совершенно отличной от оригинала, с разницей, заключающейся в употреблении чеснока и особых приправ, диковинной травы со вкусом лимона, растущей только на том самом острове. По счастью, у Лусидио дома была эта приправа, а также связки гигантского чеснока, который растет только на востоке Африки и необходим для блюда. Когда через две недели он мне позвонил, я спросил шутя, не был ли один из ингредиентов ядовитым, как фугу. Вместо ответа Лусидио произнес:

— Я очень сожалею о смерти Абеля.

— Слушай, я шучу.

— Это сердце, да? Андре сказал, сердце.

— Похоже на то. Знаешь, как это бывает, молодая жена…

— Я хочу попросить тебя об одолжении.

У Лусидио нет чувства юмора. Улыбается постоянно, но губ не разжимает.

— Что за одолжение?

— Я предпочитаю готовить второй ужин у тебя на квартире. Я уже понял, что дома у Андре будет сложно. Его жена станет вмешиваться. Она ясно дала понять мужу, что не отдаст кухню в полное мое распоряжение, и требует присмотра за моими действиями с правом вето.

Лусидио еще долго объяснял, что не в состоянии работать в таких условиях, кроме того, паэлья не его специализация (он предпочитает французскую классическую кухню), кроме того, ее приготовление требует нетрадиционных процессов, для которых моя кухня лучше приспособлена.

Я ответил, что не против. Условились так: ужин считается ужином Андре, он заплатит за все и принесет вино, но будет проходить в моей гостиной.

Пришли все. Андре явился рано и принес вино. Лусидио допустил его в кухню, но всего на пять минут — посмотреть на ингредиенты. Потом мы сидели в кабинете, пока Лусидио готовил, и Андре расспрашивал об Абеле:

— Ты давно был с ним знаком?

— С детства. Почти все в нашей компании гурманов-обжор знакомы с детства. Маркос и Сауло были моими соседями, мы жили на одной улице. Они были неразлучны. Мы их называли сиамскими близнецами.

— А остальные?

— Чиаго, Педро, Абель, Жуан и Пауло жили в одном районе. Когда мы подросли, компания поредела. Абель связался с церковью. Мы не могли на него рассчитывать в наших безобразиях, учитывая, что подозрение, будто он девственник, очень походило на правду. Даже с Миленой, которую трахали все, он не хотел познакомиться, несмотря на уговоры.

Пауло стал студенческим лидером и отдалился от компании — мы презирали политику. Педро тоже редко приходил на наши встречи. Он жил в заточении. Не ходил в школу, занимался с частными учителями — парня готовили управлять семейным предприятием. Кроме того, его мать, дона Нина, панически боялась заразы. Она страдала от мысли, что ее Педриньо вступает в контакт с всемирными нечистотами, в число которых включала и нас. Особенно меня, который вполне заслуженно с детства носил кличку Говорящая Грязюка. Впервые увидев Мару с Педро, я догадался, что она выбрана доной Ниной в жены сыночку. Не было никого белее и чище Мары.

Самуэл втерся в компанию, возникнув неизвестно откуда. Он не жил в нашем районе, мы никогда ничего не знали о его семье. Он проник в нашу жизнь под именем Самуэл Четыре Яйца. Его застукал Сауло в баре «Албери», бывшем чем-то вроде неофициальной резиденции нашей компании, поедающим четыре жареных яйца за раз. С той минуты наше восхищение прожорливым худышкой росло не переставая. Самуэл не учился и все знал. Не работал и всегда был при бабках. Играл в кости на деньги со взрослыми в задней комнате бара «Албери» и проигрывал больше, чем выигрывал. Пил столько же, сколько ел, и употреблял наркотики. После того как он переспал с Миленой, она не захотела больше никому давать и все время бегала за ним, несмотря на взбучки, которые периодически устраивал ей наш идол.

Именно Самуэл познакомил нас с Рамосом. Это случилось, когда Самуэл убедил нас в том, что мы не просто компания, а избранные с великим предназначением в жизни. Воодушевленные столь великой оценкой, мы сменили поджарку бара «Албери» на еженедельные ужины в приличных ресторанах. Тогда Абель, Педро и Пауло, не входившие в ядро «команды ужинов», состоящее из Чиаго Шоколадного Кида, Сиамских Близнецов, Говорящей Грязюки, Жуана и Самуэла, вернулись к нам. Это выглядело, как будто после нашего посвящения Самуэл передал нас Рамосу, чтобы тот закончил воспитание наших органов чувств и сделал нас легендарными.

В то время мы еще думали, что станем легендой, что этот город слишком мал для нашего аппетита. Сукины дети — да, но великие сукины дети, сукины принцы.

О Рамосе мы тоже знали мало. Он был старше нас. Жил на деньги семьи, считался большим знатоком английской литературы и соусов — «Shakespeare and sauces» [10] , — как сказал он однажды, и его отношения с Самуэлом были тайной, которую мы никогда не пытались раскрыть.

Наш ритуальный переход из подросткового возраста к зрелости произошел за столом ресторана, когда Рамос объяснил, почему хорошо прожаренное мясо покидает королевство деликатесов и вступает в королевство полезности, как подошва ботинка. Это стало революцией в жизни Абеля, нашей благочестивой жаровни. По мнению Самуэла, именно тогда Абель начал терять веру. Откровение о превосходстве сырого над очень жареным подействовало на Абеля, как катехизис наоборот. Между непрожаренным мясом и метафизикой существовало внутреннее несоответствие, и Абель сделал выбор в пользу кровавого мяса.

Не знаю, был ли Андре заинтересован моими умиленными воспоминаниями или просто хотел показать, что сожалеет о смерти Абеля. После того как выяснилось, что мы не «la creme de la сremе», он не интересовался нашими историями и даже демонстрировал отвращение к фиглярской левизне Пауло, к моральному разложению Самуэла и к величине моего живота — в этом порядке убывания ужасов. Теперь я жалею, что не дал ему говорить больше в тот вечер, когда мы ждали остальных, а на кухне Лусидио готовил последнюю в жизни Андре паэлью.