Одинокая саранча бодрствует по ночам и прыгает. Полчища саранчи бодрствуют днём и летают. Одинокая саранча, приспособленная к жаре и засухе, странствует по пустыням. Орда саранчи отлично переносит влажность и бесстрашно атакует поля, кустарники и леса.

Может быть, это и есть то, что телевизор Пальцев называет «властью толпы»? Количество сметает запреты, уничтожает условности, забывает об уважении к чужим жизням.

5-й приказывает отступить, но все понимают, что уже слишком поздно.

103-й смотрит на приближающееся смертоносное облако.

Их миллиарды, и через несколько секунд они ударятся о землю. Тринадцать бел-о-канцев поднимают усики, заинтересованные и оробевшие.

Тёмная туча кружит в небе, словно хочет сначала поразить страхом всех, кто трепещет внизу. Воздушные потоки сворачивают массу в воронку, подобную ленте Мёбиуса. Некоторые из разведчиков надеются, сами в это не веря, что они ошиблись, и перед ними всего-навсего облако пыли, просто очень крупной.

Тёмная туча вытягивается и выписывает в небе тайные знаки, предвещающие гибель.

Внизу все застыли. Все ждут. Прежде всего необычного решения от 103-го, столь богатого опытом.

У 103-го нет решения. Он проверяет запас муравьиной кислоты в брюшке и думает, сколько саранчи он поразит этим количеством.

Облако, клубясь водоворотом, медленно снижается. Все яснее слышен треск мириад жадных мандибул. Травы пригибаются, они инстинктивно понимают, что прожорливая саранча несёт им смерть.

103-й замечает, что небо продолжает темнеть. Тринадцать муравьёв образуют кружок, брюшки их нацелены и готовы стрелять.

Так и есть, подобно разведчикам-парашютистам огромной летучей армии, первые особи приземляются с неловкими прыжками. Но быстро утверждаются на лапках и начинают пожирать все, что видят вокруг.

Они едят и совокупляются.

Как только самка слетает вниз, самец прыгает на неё, чтобы совокупиться. Едва совокупление заканчивается, самка начинают нести яйца в землю с изумляющим и страшным обилием. Мощное оружие саранчи — её способность к массовому распространению яиц.

Посильнее муравьиной кислоты и страшнее розовых кончиков Пальцев половые органы саранчи!

48. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА: шестимесячный зародыш с оформившимися членами уже человек? Если да, то человек ли трехмесячный зародыш? А едва оплодотворённая яйцеклетка — человек? Больной в коме, не приходивший в сознание шесть лет, с бьющимся сердцем и дышащими лёгкими, ещё человек?

Человеческий мозг, живым помещённый в питательную среду, ещё человек?

Компьютер, способный воспроизвести все механизмы человеческого мышления, достоин называться человеческим существом?

Робот, внешне подобный человеку и снабжённый мозгом, подобным человеческому, человеческое существо?

Человеческий клон, сфабрикованный генетическими манипуляциями для пополнения запасов органов, надобность в которых может испытать его брат-близнец, человеческое существо?

Ничто не очевидно. В античные времена и вплоть до средних веков женщины, иностранцы и рабы не считались человеческими существами. Обычно только законодатели могут определить, кто является, а кто не является человеческим существом. Ему в помощь надо бы дать биологов, философов, программистов, генетиков, церковников, поэтов, физиков. Потому что, честно говоря, понятие «человеческое существо» определить становится все труднее и труднее.

Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том III.

49. ПЕРЕХОД К РОКУ

Перед большой тяжёлой дубовой дверью заднего входа в лицей Жюли сняла рюкзак. Она достала приготовленный ею «коктейль Молотова». Пощёлкала зажигалкой, но вместо пламени разлетелись только искры: кремень стёрся. Жюли долго рылась в рюкзаке и наконец нашла спички. Теперь ничего не мешало ей разбить свой «коктейль Молотова» о дверь. Она зажгла спичку и посмотрела на маленький оранжевый огонёк, с которого все и начнётся.

— Ой, ты пришла, Жюли?

Она машинально спрятала зажигательную бомбу. Кто ещё опять не даёт ей спокойно все поджечь? Она обернулась. Снова Давид.

— В конце концов ты все-таки решилась прийти послушать нашу музыку? — таинственно спросил он.

К ним подходил заподозривший что-то сторож.

— Точно, — ответила она, засовывая бутылку в рюкзак поглубже.

— Тогда иди за мной.

Давид проводил Жюли в маленький зал под кафетерием, где «Семь Гномов» занимались своими делами. Кое-кто уже настраивал инструменты.

— Гм, к нам посетитель… — произнесла Франсина. Помещение было маленьким. В него едва влезла сцена, уставленная музыкальными инструментами. Стены были увешаны фотографиями группы, выступающей на днях рождения и на танцах.

Жи-вунг закрыл дверь, чтобы их никто не беспокоил.

— Мы боялись, что ты не придёшь, — лукаво сказал Нарцисс Жюли.

— Я только хочу посмотреть, как вы играете, и все.

— Нечего тебе здесь делать. Нам туристы не нужны! — воскликнула Зое. — Мы — рок-группа, либо ты с нами играешь, либо уходишь.

То, что её отвергали, вызвало в девушке со светло-серыми глазами желание остаться.

— Вам повезло, что вы нашли себе в лицее такой уголок, — вздохнула она.

— Нам где-то надо репетировать, — объяснил ей Давид. — И директор на этот раз действительно помог.

— Просто хотел показать, что в его лицее развивается культура, — добавил Поль.

— В классе думают, что вы отделиться от всех хотите, — сказала Жюли.

— Да мы знаем, — сказала Франсина. — Нас это не колышет. Чтобы жить счастливо, надо жить скрытно.

Зое подняла голову.

— Ты не поняла? — настойчиво сказала она. — Мы репетируем и хотим остаться одни. Тебе нечего здесь делать.

Жюли не сдвинулась с места. Жи-вунг миролюбиво вмешался.

— Ты на каком-нибудь инструменте играть умеешь? — спросил он.

— Нет. Но я училась пению.

— И что ты поешь?

— У меня сопрано. Я в основном пою арии из Перселла, Равеля, Шуберта, Форе, Сатье… А вы какую музыку играете?

— Рок.

— Просто рок ничего не значит. Какой рок? Поль заговорил:

— Мы восходим к «Genesis» начального периода, альбом «Nursery Crime», «Foxtrot», «The Lamb Lies Down On Broadway», вплоть до «A Trick of Tail»… Весь «Yes», особенно альбомы «Close to the Edge», «Tormato»… весь «Pink Floyd», в основном «Animals», «I Wish You Here», «The Wall».

Жюли кивнула головой, что поняла.

— Ах, вот что! Очень старый прогрессивный запылённый рок семидесятых!

Замечание её никому не понравилась. Видимо, это была их любимая музыка. Давид выручил её:

— Ты говоришь, пению училась. Может, попробуешь с нами спеть?

Жюли тряхнула тёмными волосами.

— Нет, спасибо. У меня с голосом проблемы. Была операция на связках, и врач посоветовал больше их не напрягать.

Она оглядела каждого из присутствующих. На самом деле Жюли очень хотелось спеть с ними, и они это поняли, но она так привыкла всегда говорить «нет», что инстинктивно теперь отвергала все предложения.

— Если ты не хочешь петь, мы тебя не задерживаем, — повторила Зое.

Давид не дал спору разгореться.

— Можно начать со старого блюза. Блюз, он же посередине между классической музыкой и прогрессивным роком. Импровизируй как хочешь, со словами. И голос не надо напрягать. Просто напевай.

Все, кроме скептически настроенной Зое, поддержали его.

Жи-вунг показал ей микрофон в центре сцены.

— Не беспокойся, — сказала Франсина. — У нас тоже классическое образование. У меня пять лет пианино, но мой учитель был таким консерватором, что мне быстро захотелось заняться джазом, а потом и роком, только чтобы ему досадить.

Все заняли свои места. Поль подошёл к столу со звуковой аппаратурой и стал настраивать потенциометры.

Жи-вунг начал с двухтактовых ударов. Зое поддержала его повторяющимися и нетерпеливыми басами. Нарцисс задал обычные блюзовые аккорды: восемь ми, четыре ля, снова четыре ми, два си, два ля, два ми. Давид повторил арпеджио на электрической арфе, а Франсина — на синтезаторе. Музыкальный фон был готов. Не хватало только голоса.