Он говорил это в конце семидесятых. Меня его слова тогда как-то всерьёз не задели. А теперь думаю: если бы каждый государственный и негосударственный человек вот так, по-мужицки, смотрел на вещи и болел за своё и за государственное! Может, тогда и не нужна бы нам была никакая перестройка?..

Вспомнилась встреча директоров заводов с правительством Гайдара в 1992 году в Тольятти на АвтоВАЗе. Были: Чубайс, Нечаев, Авен, Гайдар — вся камарилья. Вроде грамотные, образованные люди. Но после ответов на практические вопросы директоров ясности не прибавилось.

— Эх, ребята, ребята, поставить бы вас на годик начальниками цехов на заводе! Видно было бы, кто как осуществляет сказанное на деле. И тогда было бы всё с вами ясно, — пробубнил у меня за спиной коллега с соседнего завода.

Я сидел и думал: бубнить себе под нос мы можем, а вот встать и сказать: правительству нужны промышленники, люди с опытом практической работы! — как-то стесняемся…

Но вот пришли Шумейко, Лобов, Сосковец, Черномырдин, которые были связаны с конкретным производством. Мы ожили. Показалось, что теперь будет хоть какое-то движение вперёд. Но помощи снова не увидели. И возникло у меня сомнение: а в том ли причина, что в правительстве находятся люди, не прошедшие практической школы? Или в чём-то другом? Или всё-таки вопрос в самом подходе, в желании проскочить этот период путём «шоковой терапии»? Наскоком!..

И снова — из газет: «А директора предприятий, не научившись хозяйствовать в новых условиях, финансовые наркоманы, смысл жизни которых состоит в жалобах на жизнь и выбивании кредитов…».

В прессе установилась порочная традиция: обязательно искать врага. Нашим директорам уже приклеили ярлыки, и не самые лестные. Я давно и твёрдо убеждён, что сила, сдерживающая сейчас конфронтацию и обеспечивающая стабильность в обществе — директорский корпус, директора-промышленники, занимающиеся конкретным делом, дающие возможность жить и трудиться подавляющему большинству населения России. Вообще травля директорского корпуса, руководящего звена началась с первых дней перестройки, с кампании выборов первых лиц на госпредприятиях. Это как раз кампания против порядка на производстве. Кому-то нужно было ввергнуть всё в смуту. И это было организовано.

Когда учился в академии в Западной Германии, сделав невинный вид, задал профессору Хёну вопрос:

— Как вы относитесь к выборности руководителей государственных предприятий?

Он, не задумываясь, совершенно академическим тоном заявил:

— Господин директор, если хотите развалить предприятие, промышленность, начинайте выбирать руководителя. Более надёжного пути для этого нет.

И на Руси всегда как было. Человек, умеющий работать и любящий работу, как правило, не оратор. Он умеет одно — делать дело.

Я работаю директором около десяти лет. Меня «назначал» ещё областной комитет партии. По контракту нанимало министерство, потом департамент, комитет. Начинал в нефтехимии рабочим, вернее, учеником оператора. Для меня завод — это всё. Заводчане это видят и ценят. Мы вместе преодолевали трудности.

Но вот корпус директоров оказался между молотом и наковальней. В ту, первую волну вольной или невольной интервенции против промышленников руководитель оказался в коллективе подпираемым таранной некомпетентностью низов, а сверху приглушённым диктатом министерства. Затем директора крупных предприятий стали уже негосударственными служащими. Они возглавили акционерные общества. Где владелец — коллективный собственник, не государственный. И государство от них отделилось, отошло.

А потом директоров стали просто-напросто уничтожать. Покатилась волна заказных убийств… И заводчане, рабочие, увидели расклад сил. Поняли, кто несёт тяжесть обеспечения нормальных условий работы. Увидели в своих руководителях защитников жизненных интересов.

— Нет, вот ты мне скажи конкретно, как другу… Что мне всё-таки делать с ваучером? Кто он такой? И зачем? А?

Голос звучал за моей спиной в зале ожидания Казанского вокзала в Москве. Я невольно слышал разговор двух собеседников. Очевидно, диалог начат давно ещё, в пути. Теперь уже затихает.

— Ну, что ты прицепился, — отмахивается собеседник. — Вот у тебя сколько детей?

— Трое, а что?

— Горластые? По ночам кричали?

— Ха, не горластые, а жуть. И не по ночам, а круглые сутки. Особенно младший, Колька.

— А пустышку, ну, соску, ты ему давал, чтоб замолчал?

— Да только этой соской и спасался. Суну, он и замолчит. Ненадолго, но затихнет. Только начнёт снова, я ему опять в рот резинку, так и забавлялись.

— Вот ты и ответил, что такое ваучер. Для таких, как мы с тобой. Чтоб не орали.

С утра ездил по заводу. Побывал в нескольких основных цехах. Когда-то очень хотел выкрасить оборудование, находящееся на наружных этажерках, трубопроводы и эстакады в нарядные светлые тона. И вот в последние два года почистили и покрасили всё «серебрянкой». Колонны стоят красивые. Как ракетные установки! Завод преобразился, и люди подтянулись, стали бодрее, веселее. Исчезло грязное замазученное железо. Поездил по цехам, посмотрел, и у меня появилось ощущение, что действующий, как часовой механизм, завод нельзя останавливать. Это преступно. Но энергетики за долги грозят прекратить подачу пара.

Возникло такое чувство, что готов с кем-то подраться. Только вот с кем…

Вечером стало известно, что один из основных потребителей нашего фенола — производственное объединение «Оргсинтез» — останавливается на целый месяц! Не может оплачивать сырьё. Должен на сегодня два миллиарда рублей. Он не единственный потребитель фенола. Другой — соседний комбинат, который сейчас не работает. Мы оказались перед угрозой остановки ещё одного производства. Позвонил генеральному директору «Оргсинтеза». Он — мой хороший приятель. Поздравил с Новым годом, с Рождеством. Директор не сдержался:

— Лучше бы этот год не наступал! И его вовсе бы не было! Живём в инфарктном состоянии, вынуждены вырубить ползавода. Что дальше, неизвестно!

Вот так теперь встречают в России праздники. Хоть никого не поздравляй.

Словно подтверждая неготовность моего приятеля принимать новогодние поздравления, год начался с национальной трагедии. Третьего января под Иркутском в авиакатастрофе погибли сто одиннадцать пассажиров и девять членов экипажа. Оболочка самолёта оказалась разбросана в радиусе четырёхсот метров. Один из горящих обломков упал на расположенную невдалеке ферму, в результате чего пострадала работавшая там женщина. Погиб скотник. В числе жертв оказались одиннадцать иностранных туристов.

Взорвался Ту-154, один из самых надёжных авиалайнеров, причём через двенадцать минут после взлёта. Рейс был на Москву.

…Правительство, призванное обслуживать общество, нас с вами, в ответе за то, как мы себя чувствуем в нашем затянувшемся перестроечном полёте. Оно в ответе за взлёт и посадку!

Четвёртого января епископ Истринский Арсений и члены Московского патриархального Совета освятили здание правительства России на Краснопресненской набережной столицы, то самое здание бывшего Российского парламента, только что восстановленное после танкового расстрела 4 октября прошлого года. Был освящён и новый кабинет Черномырдина. Обращаясь к премьеру, епископ сказал:

— Мы молимся, чтобы благодать Божия сопутствовала тому, кто будет здесь трудиться на благо Отечества с целью улучшения жизни россиян.

Да, пожалуй, после всего того, что натворили, только на благодать да милость Божию к нам, грешным, и можно сейчас надеяться!

…Сегодня ходил на городской рынок. Один старый знакомый, попридержав меня, спросил:

— Скажи, может быть страна богатой, если мы по десять дней подряд отдыхаем? Ну, Рождество, ладно, это христианский праздник. Только что отдыхали на Новый год, сейчас — опять…