Погода к полудню прояснилась. Мутно-молочный воздух стал прозрачным, как хрусталь, а стихнувший северо-западный ветер лениво ласкал пожелтевшие мокрые травы. Харка был огорчен тем, что луговые собачки[4], эти маленькие хитрые бестии, завидев людей, мгновенно прятались в своих норах и он не успевал даже прицелиться. Дети в волокушах сердились на лошадей, то и дело хлеставших их по лицу длинными хвостами. Слышался мерный глухой перестук множества неподкованных копыт. Колонна оставляла позади себя широкий след, который будет отчетливо виден на траве еще несколько дней, а может, и недель. Время от времени Харка вспоминал оставшуюся далеко позади пещеру на склоне горы. Никто из его спутников не знал и даже не подозревал, что́ в этот миг происходило у пещеры и в лесу.

Сыновья Большой Медведицы шли весь день, до самого вечера. Поскольку выступление задержалось из-за урагана, они до захода солнца успели пройти не больше тридцати пяти километров.

Воины выбрали удобное место для привала. Справа возвышался небольшой холм, пологий склон которого спускался к ручью. Влага уже начала стекать с этих наклонных лугов, так что земля, на которой индейцы установили вигвамы, была не очень сырой. Ручей утолил жажду людей и животных. Ни деревьев, ни кустов вокруг не было, разжигать костры было нечем. Этой ночью в лагере тлели лишь угли негасимого огня в выдолбленной колоде, который берегли как зеницу ока. Днем его несли старики. Это был древний способ хранения огня, почитаемого почти как святыня.

Волокуши отцепили, поставили вигвамы. Вдова Белого Бизона с сыном тоже возвели свое жилище. Старейшины еще не решили, какой семье надлежало отныне заботиться об их защите и пропитании.

Все устали и после скудного ужина быстро заснули. Лошади щипали полугнилую зимнюю траву и искали первые свежие ростки зелени. Собаки мирно спали, сбившись в кучу и согревая друг друга.

Небо по-прежнему оставалось ясным, и, хотя ветер улегся, ночью было очень холодно. Прерия тянулась до самого горизонта, напоминая волнистую поверхность моря.

Шли часы.

Было уже далеко за полночь, когда Харка вздрогнул и проснулся. Его разбудил пронзительный крик. Это не был боевой клич, известный каждому ребенку, – слишком часто им всем приходилось просыпаться под этот звук, вскакивать и хвататься за оружие. Это был предостерегающий крик. У Харки, как и у отца, нож висел на груди. Вождь в эту ночь не снимал оружие. Лук и стрелы лежали рядом с его ложем, и он мгновенно схватил их, вскочив на ноги. Снаружи царил переполох. Собаки выли, злобно и испуганно. Харка, услышав топот копыт, выбежал из типи. Мустанг Маттотаупы, привязанный к колышку у входа, испуганно бился и рвался с привязи.

– Останься с конем! – крикнул вождь сыну и бросился в сторону холма по склону, полого поднимавшемуся на запад.

За ним устремились другие мужчины. Харка узнал Солнечного Дождя и нескольких юношей. Ему было досадно, что вместо того, чтобы бежать вместе с ними, он должен был торчать у вигвама и стеречь коня. Но ослушаться отца он не мог.

По поведению лошадей, собак и мужчин он понял, что к лагерю, скорее всего, подобрались голодные волки. Если бы это были маленькие трусливые койоты, собаки легко разделались бы с ними. Они боялись только огромных серо-белых волков. Харка пытался удержать отцовского жеребца за кожаные поводья, но мустанг, считавший себя вожаком табуна, был так взбудоражен, что мальчик, не доверяя ни колышку, ни поводьям, вскочил на коня, чтобы не упустить его, если он сорвется. Верховой езде маленькие индейцы обучались с четырех лет, и Харка уже многому научился у отца и у Четана. В свои одиннадцать лет он был способен удержаться на спине дикой, необъезженной лошади. Он знал характер отцовского мустанга и понимал, что с ним происходит: тот чувствовал себя как связанный по рукам и ногам воин при виде женщин и детей, которым грозит опасность. Недолго думая, Харка перерезал ножом ремень привязи и пустил его в галоп, направив в сторону табуна. Лошади встретили своего вожака приветственным ржанием.

Мужчины тем временем вступили в битву с волками. Не столько по пляске ночных теней, сколько по доносившимся с холма крикам Харка понял, что пять волков уже были убиты. Собаки, особенно большие и сильные, осмелели и бросились людям на подмогу. Осторожно сжимая коленями бока мустанга, Харка скакал вокруг табуна, не давая ему разбежаться.

Вдруг жеребец застыл на месте, развернулся и взбрыкнул. В тот же миг Харка увидел в траве два горящих волчьих глаза. Крепко обхватив ногами бока мустанга, он прицелился в хищника из лука. Но волк метнулся в сторону, решив, видимо, обойти лягающегося мустанга и врезаться в табун. На ночь лошадей стреножили, чтобы они не могли ускакать в прерию, поэтому они сейчас оказались беззащитны перед хищником. Табун охватила паника. Харка выпустил стрелу туда, где только что был волк, но в ту же секунду понял, что промахнулся: волк бросился на одну из кобылиц, и та сделала единственно возможное для своей защиты – повалилась на бок и начала кататься на спине. Мустанг, словно обезумев, брыкался, вставал на дыбы, храпел. Вой собак сливался с криками воинов. Был темно, потому что луна повисла где-то за холмом.

Харка спрыгнул с коня. Теперь он мог себе это позволить, зная, что вожак не покинет стреноженный табун. Проворно повесив лук через плечо, он выхватил нож. Волк, уже готовый вцепиться лошади в шею, ничего не замечал вокруг. Харка подскочил к нему и метким сильным ударом вонзил ему в шею нож по самую рукоятку. Вытащив клинок, он издал победный вопль. Но, опьяненный победой, он на секунду утратил бдительность и чуть не разделил участь своей жертвы: с ужасом увидел он перед собой целую свору хищников. Ему стало ясно: волчья стая разделилась; одна половина напала на лагерь с холма и хоть и понесла потери, но отвлекла на себя мужчин и собак, другая тем временем незаметно подкралась к лошадям и взяла табун в полукольцо. У лошадей ночью всегда выставляется охрана. Вечером Харка слышал имена тех, кому надлежало караулить табун, в том числе Четана и Шонки. Но сейчас их здесь не было. Они наверняка поддались соблазну принять бой с волками на холме вместе с воинами!

Харка издал предостерегающий крик. Три волка уже терзали одну из лошадей. Вероятность того, что они нападут на него, пахнущего «человеком» и потому опасного для них, была невелика; у них хватало другой, беззащитной добычи. Но вот один матерый волк, более рослый, чем остальные, вероятно вожак стаи, вдруг устремился на него. Харку спасло только то, что он в последний момент успел вскочить на отцовского мустанга, который все же не выдержал и в страхе поскакал прочь от табуна.

Метров через пятьдесят маленькому всаднику удалось повернуть жеребца, и тот, оправившись от испуга, с готовностью помчался назад – вероятно, чтобы увлечь за собой табун. Тем временем многие мужчины и подростки и даже женщины и девочки поспешили к табуну и принялись перерезать путы и вскакивать на лошадей, чтобы спасти их от хищников. Несколько волков, терзающих туши поверженных лошадей, были уже убиты всеми видами оружия, оказавшимися под рукой.

Харка больше не решался спешиваться. Мустанг явно старался увлечь за собой табун, и мальчик не мешал ему. За ними наконец последовало множество лошадей с седоками и без них. Так людям удалось предотвратить беспорядочное бегство животных. Описав широкий круг по пустынной ночной прерии, табун вернулся в лагерь.

Волки уже сами спасались бегством, поэтому лошади безбоязненно скакали назад.

Но какое ужасное зрелище представлял собой лагерь! В серой полумгле, предвещавшей близкий рассвет, индейцы сразу увидели масштабы постигшего их бедствия. Двенадцать лошадей были зарезаны волками и отчасти растерзаны. Еще девять получили такие тяжелые ранения, что их пришлось заколоть. Пятнадцать бесследно пропали. Наверное, умчались в прерию, порвав путы. Табун Сыновей Большой Медведицы насчитывал сто пятьдесят лошадей. Теперь они лишились каждой четвертой. Это была тяжелая потеря, особенно в пути.