– Нож? Спички? Компас? Пошли…

Они углубились в черно-желтый лес, шурша палой листвой.

В лесу Епишко заблудился.

– Э-ге-геээ! – заорал он.

Дальнее эхо аукнуло в чаще и смолкло. Откуда-то – с неожиданной стороны – донесся еле слышный отзыв. Епишко с кликами и треском ломился в том направлении – но отзыв оказался сбоку, потом едва различимо долетел сзади, – и исчез вовсе.

Ему стало страшно. Панически заметался туда-сюда, нервно вскрикивая. Достал компас и непонимающе смотрел на пляшущую стрелку: где что?

Устав, перевел дух, утер пот. Спокойно. Звягин его уже наверняка ищет. Конечно ищет! И главное – не блукать без толку, бредя невесть куда, а оставаться на месте и ждать помощи, регулярно подавая сигнал.

«И вот этот паршивец, – рассказывал Звягин, – преспокойно садится под дерево и жует бутерброд, время от времени трубя, как слон: мне, значит, ориентир дает. Дождь пошел – так он под старую ель перебрался. А еще час-другой – и темнеть начнет!»

В бесконечном лесу, глушащем голоса, Епишко мог долго оставаться ненайденным; трепеща перед таким вариантом, он принял решение выходить самостоятельно. Но в какую сторону? Попытался представить себе карту – не представлялась… Но главное шоссе идет примерно с севера на юг, они пошли с него налево… значит, надо держать на запад! Он достал компас и пошел на запад, спотыкаясь и беря иногда чуть вправо, как учил Звягин: у человека шаг правой ногой на пару сантиметров шире, чем шаг левой, и двигаясь без ориентира он описывает круг.

Иду по азимуту, гордо сказал себе Епишко. Пржевальский, подумал он. Колумб. Вот так путешествуют. Ему стало хорошо и как-то мужественно. Вскоре он сообразил, что при компасе «поправка вправо» излишняя – и так направление держится.

Через полчаса дорога неожиданно открылась сбоку: за деревьями прошумел тяжелый грузовик.

– Молодец, – умиленно сказал себе Епишко, выходя на шоссе. – Умница, мальчик. Вышел, не запаниковал, сумел! Сам, ни на кого не надеясь.

(Сейчас ему, счастливо спасшемуся, искренне так казалось.)

Шоссе прорезало лес и было в этот предвечерний час вполне пустынно. Он дошел до автобусной остановки, где они сошли. Солнце брызнуло алым в щель туч над горизонтом.

Но где же Звягин? Епишко снова занервничал. Не мог же он заблудиться! Уже вышел и уехал в город? – нет, разве Звягин мог его бросить!..

– Я зде-еесь! – закричал он в чащу. – Ээ-ээй!!.

Да: там бродит в темных буреломах Звягин и ищет его, а он, благополучно вышедший, стоит здесь в бездействии!

Он потоптался – и ринулся обратно в лес. «Надо делать ножом засечки, чтоб не заблудиться!»

Засечки белели на деревьях. Впопыхах Епишко порезал руку, слизнул кровь, сплюнул; стал внимательнее. Каждую минуту – по часам – издавал вопль, все более хриплый (голос сорвал); искал заблудившегося Звягина.

Звягин, находившийся все эти часы метрах в сорока от него, оценивающе наблюдал действия по своему спасению. Натыкав веточек в петли маскомбинезона, сливаясь с зарослями, он бесшумно сопровождал подопечного, поглядывая на часы.

(«До дороги – метров пятьсот. Суетится он, как таракан на горящем корабле! Пишет по лесу зигзаги, пыхтит и на компас смотрит, засечки режет. Но ведь – вышел! И вновь полез – меня искать, не бросил!»)

Помучив Епишко до сумерек (дабы увеличились размеры подвига), он тихонько аукнул, направляя звук ладонью в другую сторону. Выкинул веточки с халата, расстегнулся и взъерошился, изображая утомление.

– Ффу-ух, – шумно выдохнул он, выламываясь из кустов навстречу ликующему Епишко. – Ты где был-то? Я уж тут и сам почти заблудился… В какой стороне дорога-то у нас, представляешь?

Он хотел еще подвихнуть ногу: пусть бы спаситель попотел, но это бы могло уже показаться подозрительным. Поднимая подопечного до своего уровня, нельзя впадать в ошибку и спускаться самому до его уровня; а если и можно, то незаметно, так, чтоб авторитет в его глазах не мог упасть, подумал Звягин.

– А чего кровь на щеке?

– Где? А… Сучком поцарапал. Хорошо, что не в глаз, – весело ответил Епишко. Его триумф не могло омрачить ничто.

На подходивший автобус он смотрел так, словно сам этот автобус сделал и доставил сюда. Кругом была жизнь, та самая, которая борьба, и он в этой жизни был хозяин.

Теперь раз в неделю они со Звягиным играли в шахматишки, болтали; Звягин давал ему новые гантельные комплексы и списки литературы (доверенные жене). В Епишко почуялась какая-то новая задумчивость – не меланхоличная, как встарь, а с неким прикидывающим, конкретным выражением. Звягин расшифровал это выражение как мысли о будущем.

– Блокнот, – он протянул руку.

Епишко достал свой «организационный» блокнот, исписанный почти до конца, покраснел, поколебался (его уже давно не контролировали). Демонстративно не замечая его смущения, Звягин перелистал последние записи.

– Смеяться не надо, – тихо попросил Епишко.

– А над чем, – спокойно сказал Звягин. – Извини, что посмотрел. Мы же друзья.

Епишко отважился взглянуть ему в глаза:

– У вас легкая рука.

– Я знаю. На самом деле – у тебя тоже. Просто тебе долго не везло. Это ведь и вправду бывает. Я только помог тебе переломить невезение. А дальше ты и сам можешь.

«Обширная программа… Расчет верен: он настолько отстал от сверстников – и работа, и семья, и жилье, и образование – ничего нет, но еще не поздно; ему есть чего добиваться – есть стимул. А там он будет уже в колее – и никуда не денется…»

И сеялся снег за синим окном, когда по ноябрьскому, первому, праздничному морозцу ввалился Епишко без предупреждения в гости.

– Я не девица, – мрачно сказал Звягин букету роз.

– Жене… хозяйке-то можно?

– Откуда узнал, что она именно розы любит? – смягчился Звягин.

Епишко радостно откашлялся:

– Хочу лично посоветоваться, Леонид Борисович…

Ему подвалила грандиозная удача – предложили работу по специальности. Перед театром столкнулся со старым приятелем, заговорили о жизни, – и всплыла должность техника в их проектном институте. Образование неоконченное высшее у него есть, перед начальством и в отделе кадров приятель обещал все уладить. Видимо, потребуется заочно кончать институт. Зарплата для начала не шибко большая, но – главное зацепиться.

– Нет чтоб самому работу искать, – ждешь, пока она сама тебя найдет! Везенье везеньем – но вези себя и сам!

– Да я уж начал подыскивать, – оправдывался Епишко. – Я ж понимаю – не всю жизнь в пожарных…

– Оденешься как следует, – советовал Звягин. – Спросят о причинах театральной твоей одиссеи – туманно намекай на трагическую любовь, люди склонны такому сочувствовать. Соври, что в студенческом научном обществе занимался некогда именно той темой, на которую сейчас тебя посадят. Цветочки-конфеточки сунь в портфель для дам из отдела кадров…

За спиной Епишко вырастали крылья, и он пробовал их на прочность.

– Шахматишки?

Епишко выиграл и удалился победно, благословленный.

– Зачем ты ему проиграл? – уязвленно спросила дочь.

– Пусть будет уверенней в себе, – отмахнулся Звягин.

– Что ж ты тогда его для большей уверенности в себе в кооператоры не пристроил? Хоть деньги бы получал, а что там в этом институте…

– Ставлю тебе диагноз: ранний американизм. К волчьей борьбе на свободном рынке парень еще не готов: сожрут, обманут, подставят. Пусть пока походит в загородочке на полтораста рублей.

– Находил его однокашников, звонил по квартирам, уламывал в институте, а он и знать ничего не будет…

– А зачем?

– Хоть бы спасибо сказал… Обидно.

– Кто я? – требовательно спросил Звягин.

– Кто ты… Мой папа.

– Кто я? – повторил он.

– Врач, – продолжила она перечисление его ролей в жизни.

– О! – Звягин сунул руки в карманы и с фатовским видом плюхнулся на диван, откинувшись и закинув ногу на ногу. – Стоит ли вкалывать, – он сощурился, – спасая человеков, падающих, разбивающихся и тому подобное, чтобы они были несчастными неудачниками? А потом, – он засвистел начальные такты «Турецкого марша», – много ли ты знаешь людей, умеющих делать невозможное? Заметь: без всяких чудес – и не зная осечек. А?