Стукнув в сердцах дверцей, он подошел к багажнику и открыл его.

Он не услышал осторожных шагов Димы сзади, потому что подошва дорогих ботинок соприкасалась с нагретым за день асфальтом совсем бесшумно.

Пеликан, сдерживая дрожь в коленках, стоял на поддоне для кирпичей и пел в темноту про кузнечика, который совсем как огуречик... и так далее.

– Да ты расслабься, – ласково сказал в ухе голос Карпелова. Коля потрогал ухо. В динамике чуть потрескивало, он услышал, словно совсем рядом, как кто-то возле Карпелова пропел «зелененький он был». Карпелов со своими людьми сидел на крыше дома напротив.

– А три часа прошло? – закричал отчаянно Пеликан. – Который час?

– Не ори, – голос в ухе теперь был незнакомый, – оглянись по сторонам, еще светло.

– Ни хрена не светло! – Пеликан не мог сдержаться и говорил очень громко, вглядываясь в смутные очертания подъемного крана.

– Через три минуты время. – Кто-то начал говорить, потом, видимо, затянулся сигаретой. – Слышь, Карпелов, как там на кладбищах? Порядок?

– Ты мне посмейся, посмейся, – незлобиво ответил Карпелов.

– «Он ел одну лишь травку», – прошептал обреченно Пеликан.

– Товарищ майор, я тут подумал, – молодой голос принадлежал напарнику Карпелова, который интересовался, кто вскрыл для Пеликана дискету, – предположим, вы – туляк. Вы подозреваете, что вас ждут. Что делать будете?

– Пальну по чему-нибудь на Пеликане для острастки, – предложил Карпелов.

– «И с мухами дружил!» – повысил голос Пеликан.

– Так и я про то же! Джинсики, футболочка, кроссовки. У него даже медальона никакого нет, не говоря уже о красном ошейнике.

– Ты хочешь сказать, чтобы он замолчал и не подавал голоса? – предположил Карпелов. – А ведь снайпер вполне мог записать его голос.

– «Но тут пришла лягушка», – перешел на речитатив Пеликан, потрогав серьгу в ухе.

– Да нет, – в раздумье пробормотал Миша Январь, – я думаю...

– Пеликан, ложись! – закричал Карпелов так, что Коля Пеликан дернулся и схватился за ухо, в котором был динамик. Он медленно опустился на колени и оглядел темноту вокруг себя.

– Пеликан, – сказал Карпелов напряженно, – не паникуй, сними серьгу свою из уха и забрось ее подальше, слышишь! Сними. Серьгу.

– «И съела кузнеца», – успел сказать одними губами Пеликан, прежде чем раздался страшный грохот, прежде чем ему обожгло горячим щеку, прежде чем он упал, прежде чем зажглись сильные лампы и к нему побежали люди в камуфляжной форме.

Карпелов с застывшим лицом шел к строительной площадке. Навстречу ему бежал запыхавшийся Январь, он бросился на стройку, как только грохнуло.

– Жив, – коротко, на выдыхе.

– Нашли кого? – спросил Карпелов, ни на что не надеясь. Январь покачал головой.

– Что это грохнуло так сильно? – Карпелов остановился и смотрел на носилки, которые выносили со стройплощадки.

– Есть у меня одна мысль. – Январь сглотнул, все еще не в силах отдышаться.

– Ты вот что, – перебил его Карпелов, – ты сразу мысль говори, без предупреждения. Ты на крыше только что хотел мне про серьгу сказать?

Январь опять отрицательно покачал головой:

– Так просто, саднило что-то, я стал размышлять вслух.

– Ну ладно тогда, если не врешь, а то я подумал, что тебе стоит поторапливаться со своими мыслями. А вообще – молодец. Спецом будешь. – Карпелов тронул своего напарника за плечо, резко отвернулся и пошел к носилкам.

– Шок, – весело сообщил ему доктор с потной круглой лысиной. – Пару дней отлежится, пару швов наложим, какие дела!

Пеликан смотрел безумными глазами. На том ухе, где раньше была серьга, наливался кровью тампон.

Запищала рация, Карпелов достал ее, не сводя глаз с лица Пеликана. Он послушал немного, потом кивнул, словно понял что-то, и сказал:

– Соединяйте. – Достал телефон и прошептал Пеликану:

– Снайпер! – И через несколько секунд – в трубку:

– Это ты, болезный?

– Впечатляет? – спросил его издалека Гриша Покосов. – Я вот что хотел сказать, легавый. Это мое оружие.

– Твое, – согласился Карпелов.

– Да нет, я говорю, что сам его сделал. Это хорошее оружие, – гордо и с вызовом.

– Факт, – кивнул Карпелов. – Чего тебе от меня надо?

– Чтобы ты подтвердил, что такое оружие существует. Написал отчет подробный и все такое, что там у вас в органах требуется.

– Это пожалуйста, – вздохнул майор, – куда мы, легавые, без писанины. Только вот на счет вещественного доказательства. Нету ведь его!

– Я не дурак! – громко и уверенно. – Вам только дай в руки, сразу идею... – Тут Гриша Покосов употребил неприличное выражение, которое означало «украдете».

– Ладно, просто опишу как есть, – вздохнул Карпелов.

– Ну вот то-то же! – удовлетворенно сказал Гриша. – А что там с парнишкой?

– Жив.

– Счастливчик, удачно стоял, значит. Карпелов протянул счастливчику Пеликану телефон.

– Урою, сука! – неожиданно для всех заорал в трубку Пеликан.

А говорите – шок! – обрадовался Карпелов и подмигнул доктору.

Дима оттаскивал неподвижные тела к кустарнику. С толстяком пришлось останавливаться несколько раз. Дима поднимал голову вверх, дышал размеренно и глубоко, отдыхал. Посмотрел документы всех троих. Двое были из службы наружного наблюдения. Третий – из частного охранного агентства.

Потом он вернулся к «вольво» и профессионально обыскал машину, включив в салоне свет. Магнитофон. Дима выдернул кассету. Несколько журналов с голыми девочками на обложке. На одной из них Дима задержался взглядом.

Он нашел пустую канистру и слил в нее бензин из бака. Обливая неподвижные, сваленные друг на друга тела, Дима думал о женщине с обложки. Щелкнула зажигалка ярким огоньком в темноте. Вверху летел, размеренно гудя, самолет. Дима проследил взглядом его мигающие огоньки. Потом протер машину и раздавил на асфальте мобильный телефон, наступив на него дорогой подошвой.

К дому генерала Дима подъехал с большим опозданием. Сам генерал был пьян, жена его – Людка, трезвая и злая до судорог.

– Я хочу есть и пить! – заявил Дима с порога, сглатывая напряженность в горле и стараясь не трогать ничего руками. Руки были ледяные и не слушались.

– Вот он, боец невидимого фронта. – Генерал расставил руки, чтобы обняться поудобней. Его жена разбила на кухне первый стакан.

Дима заглотнул быстро несколько рюмок водки и набил рот деликатесами с накрытого стола. Он прошел к кухне и остановился в дверном проеме. Сорокапятилетняя женщина стискивала левой ладонью правую. Сквозь пальцы выступили капли крови.

– Порезалась? – Дима оттолкнулся от проема и, подойдя к ней вплотную, раскрывал сжатые пальцы.

– Отвали, боец. – В него глянули бездумно темные глаза в накрашенных ресницах.

Дима покачнулся и сел на табуретку. Глаза женщины приобрели некоторую осмысленность.

– Ты что? Тебе плохо?

– Я не переношу крови, – сглотнул Дима тошноту, – это с детства, вот такой я боец.

Люда засуетилась, одновременно обматывая свои пальцы бинтом и откупоривая пузырек с нашатырем.

Дима отшатнулся от резкого запаха и взял ее за забинтованную руку.

– Я поцелую – и все пройдет. – Он медленно, досчитав до шести, поднял на нее усталые глаза. Шесть секунд – точный расчет.

– Ты со мной эти штучки брось, – Люда выдернула у него ото рта свою руку, – хрен в погонах.

– Что, не действует? – спросил, не обидевшись, Дима.

– Не действует.

– А чего тогда побледнела? Знаешь, что всегда женщину подводит? Организм.

– Заткнись ты... – Люда подметала с пола осколки стекла.

– Приехал пьяный или дома выпил? – Дима кивнул назад, в большой комнате генерал пел самозабвенно «работа у нас такая!..».

– И то и другое. А ты чего явился? Праздновать? А гости где? Я гостей хочу, пьяных разговоров, тостов, выяснения, кому какой чин дали и за что, шума, женских нарядов, детских криков!

– Ты забыла про выяснения, кто больше чего для Родины сделал. Тут простая альтернатива. Или гости – или я.