Тили застыла неподвижно, с ружьем в руке и тяжело дыша. Я думала, что вот теперь-то Агелене влетит! Теперь-то Тили наверняка рассердилась не на шутку – вон как дышит, сейчас закричит! Но вместо крика Тили осторожно положила ружье на стол и сняла ключи с пояса.

– Агелена, – сказала она тихо. – Сходи, позови Микария.

– Я здесь, – вышел он.

– Возьми ружье и запри его в кладовке.

Она стояла, не двигаясь, и отслеживала взглядом все движения сына. Убедившись, что Микарий все сделал правильно, протянула руку за ключами.

– А разве можно закапывать? – решила спросить я, раз уж все люди здесь такие добрые и спокойные и разрешается говорить на любые темы. – Разве не нужно вызвать милицию и сообщить его родственникам?..

Все посмотрели на меня. На лбу Тили выступили капельки пота. Я подумала: если она так злится, но не хочет подать виду, то мне это не нравится. Я предпочитаю, чтобы на меня честно орали и ругались в нужный момент – чтобы все было по правилам.

– Мы не поедем его класть в могилу, – сказала Тили, оперлась руками в стол и низко наклонила голову.

– Потому что мы не знаем его имени? – Меня в то время очень волновало, что напишут на моей могиле, когда я умру. Представить, что на ней не будет вообще ничего написано – это равносильно пропаже без вести.

– Нет! – закричала Тили и посмотрела себе под ноги. От неожиданности я вздрогнула, хотя и отметила с облегчением, что наконец-то наступила здоровая реакция на мою болтливость – совсем как у мамы. Тут я увидела, что под Тили что-то натекло. И подумала, что она описалась – так мы с Агеленой ее расстроили.

– Нет, – сказала Тили уже спокойным голосом. – Мы не поедем на кладбище, потому что я рожаю. Микарий, поставь воды на газ.

– У вас есть телефон? – Ноги мои подкосились, я держалась из последних сил. – Нужно срочно вызвать «Скорую» или Службу спасения!

– Никаких «Скорых», – категорично заявила Тили. – Агелена! Ты помнишь, как мы с тобой принимали жеребенка осенью? Прогладь две старые простыни и прокипяти нож.

– Запросто, – побелевшими губами прошептала Агелена.

– Нефила, пошли со мной, подготовим место. Микарий! Уходи подальше – я, наверное, буду кричать. Если понадобишься, я пошлю к тебе девочку. А пока приготовь мне деревяшку в рот. Помнишь, когда я зашивала себе рану, ты сделал такую…

– Я сейчас сделаю из липы, – кивнул Микарий. – Липа помягче будет.

И я поняла, что это не представление, устроенное, чтобы свести меня с ума. Это все взаправду. А тут еще Тили стала раздеваться по дороге из кухни. Она оставляла в коридоре вышитую безрукавку, потом блузку с пышными рукавами, потом одну юбку, перешагнув через нее, упавшую, ногами в коротких кожаных сапожках. И я, совершенно зачумленная, еще подумала – лето, а она ходит в сапожках!.. Потом другую юбку, потом она осталась в одной длинной сорочке и с кожаным поясом с пристегнутыми к нему ключами, и тогда я, подбиравшая за ней одежду, увидела кровь на сорочке внизу – большое пятно – красное на белом – и не выдержала. Я закричала, бросила вещи и побежала по длинному коридору, стуча во все двери подряд. Я кричала: «Бабушка, где ты! Бабушка, я приехала к тебе! Мне страшно! Где ты?!» И много еще всего. Что и говорить – для одного дня, даже самого ужасного и фантастического, это было чересчур.

– Красная кровь на белом, – я провела рукой по брачному ложу. – Это страшно.

– Это нормально, – возразил Гамлет. – Садись ко мне на закорки. Я буду лошадкой. А ты погоняй меня ногами и дергай за волосы. Иго-го!..

– А можно я лучше сразу лягу на спину и раздвину ноги? – отпрыгнула я от законного (уже три часа) мужа, выставившего у себя на голове указательными пальцами «рожки».

– Сразу – нельзя! – Он опередил меня и оказался у кровати первым. Сдернул расшитое шелковыми цветами покрывало и с сосредоточенным видом полез под кровать. – Сначала проведем некоторую подготовку…

Он достал «дипломат» и открыл его на полу. Я не разглядела толком, что там было, а Гамлет достал странный сверток и положил на белейшую простыню. С изумлением я смотрела, как он медленно и осторожно разворачивает какую-то серую тряпку с вышивкой посередине и любовно разглаживает ее как раз в центре кровати.

– Нравится? – спросил он, когда отошел на два шага полюбоваться.

Тряпка была квадратной, из грубого серого полотна. Посередине, в очерченном красном квадрате, уже довольно истертая вышивка изображала что-то вроде бутылки и веночка из роз. Внутри квадрата по его углам из накладных лоскутков были нашиты четыре изображения, назначение которых мне так и не удалось определить, сколько я в них не вглядывалась.

– Это вол, змея, орел и лев! – с готовностью объяснил Гамлет.

– Зачем ты положил это на кровать?

– Это герб клана охотников. Ван-Тейманы были его основателями. Глава клана должен окрасить этот герб кровью девственницы в брачную ночь. Потом он вывешивается в окно на всеобщее обозрение и на радость ликующего народа.

– А это не заразно? – Я осторожно потрогала тряпку пальцами. – Она же грязная?!

– Это не просто грязь, – многозначительно кивнул мой муж. – Это пыль веков и кровь девственниц!

– Ты хочешь сказать, что все Тейманы в вашем роду орошали эту тряпку кровью девственниц?!

– С этим, понимаешь, есть некоторые проблемы. – Гамлет присел на кровать и подтянул меня к себе за руку. – Мелисса Гонкурдорф, например, воспользовалась кровью курицы, поскольку не сохранила к свадьбе свою девичью честь незапятнанной. Кстати, словосочетание «незапятнанная честь» приобретает в таком случае вполне определенный смысл, тебе не кажется? Честь девушки, не окрашенная ее кровью! Хорошо сказал?

– В свою брачную ночь она затащила в постель мертвую курицу? – ужаснулась я.

– Нет, конечно. Она принесла с собой пузырек с кровью, но служанка проговорилась, и потом Мелиссу убили за обман. Следующая претендентка на этот герб была девственницей, но вот ее муж… В силу своего восьмидесятилетнего возраста он оказался не способен на супружеские отношения, и пострадала кошка. По обоюдному согласию жених и невеста прирезали несчастную кошку, попавшуюся им на глаза.

– Ты это все выдумал, да?

– Зачем? Я пересказываю тебе только интересные истории, а сколько женщин обыденно и достойно оросило этот герб, я точно не знаю. – Гамлет осторожно вынимал булавки и разматывал на мне мадагаскарский шелк. – Одно могу сказать – за последние сто двадцать лет тряпку никому не удалось испачкать кровью. Может быть, это тебя утешит.

– Как это?..

– Это совсем просто, птичка моя. Девственницы стали большой редкостью!

– Стоп! – Я освободилась из его рук. – А как же твоя первая жена?..

– Увы!..

– Ты узнал… по этой тряпке?..

– Я ее и не стелил, я знал заранее. Что ты так смотришь? Я тоже не был девственником.

Пытаясь осмыслить услышанное, я прошлась туда-сюда по комнате в черно-красном белье.

– Это… Эту штуку ни разу не стирали?

– Как можно!.. Это же сама история!

– Подожди, что же получается? Мы должны лечь на это?..

– В основном, – уточнил Гамлет, – должна лечь ты.

– Допустим. – Я мотнула головой, не в силах придумать, как избавиться от этой гадости на брачном ложе. – А потом? Что потом? Куда ты ее денешь?

– Она должна провисеть не менее трех суток в людном месте, а потом ее можно убрать на хранение.

– В каком еще людном месте?! Да если моя мама узнает, что я лежала на таком!.. На такой грязной тряпке, она не отстанет, пока мы оба не сдадим анализы.

– Твоя мама?.. Ты думаешь, она будет регулировать мои взаимоотношения с собственной женой и историческими регалиями после ожерелья, которое ей должны доставить через неделю из Англии? Ну, знаешь!.. И вообще – ты все говоришь маме?

– Сам только что сказал – на всеобщее обозрение! – разозлилась я, потому что совсем запуталась.

– Я имел в виду, что повешу герб у себя в кабинете, на ковре, между мечом Годфрида Длинного и металлической перчаткой Колгана.