Нет, не будет. Путь оборван, потому что... бумм... Гея билась со змеей, потому что... бумм, бумм... Сирокко нападает! И Гея послала его сюда с важным заданием!
Мозг Лютера уже грохотал на вполне приличных оборотах. Квадратное колесо, если порядочно покрутится, немного стирает свои углы. Лютер не чувствовал такой бодрости с того самого дня, как... умер. Остатки его лба наморщились, но он тут же отбросил лишние мысли и поспешил вниз по лестнице...
Его встретил Гаутама. Размалеванный золотом пузан Гаутама. Трус толстозадый! Еще что-то там тараторил на своем безбожном языке. Лютер занес свой крест — могучий Меч Господень — и срубил недоноску голову.
Что Гаутаму, конечно же, не убило. Однако, когда Лютер мощным ударом зафутболил его голову в самый угол ворот «Фокс», это, безусловно, причинило бывшему индусу некоторые неприятности. Бесчувственный Гаутама, вытягивая перед собой руки, куда-то слепо заковылял. Лютер уже не удостоил его внимания. Он гудел и мычал, пытаясь выговорить слова, однако почти для всех этих слов ему уже не хватало рта.
— Но вот на бой выходит витязь, Самой Богиней избранный! Не в силах человеки биться! Увы нам грешным, изгнанным!
Люди на стенах вовсю палили из ружей. Лютер услышал и пушечный выстрел. Тогда он бодро дотопал до ворот и распахнул их настежь. Люди что-то ему орали. Слов Лютер не разобрал. Добравшись до механизма подъемного моста, он взялся за нужный рычаг...
Бумм.
«Я опускаю подъемный мост», — сказал себе Лютер. Бумм.
«А зачем я опускаю подъемный мост?»
«Гм... ну, чтобы Гее помочь, конечно. Помочь Гее...»
«Войти?» Бумм, бумм, бумм.
«Быть может, тут какой-то фокус». Он отнял руку от рычага.
— Это не фокус, дражайший мой Лютер, — сказал над самым ухом чей-то голос.
Он повернул голову и увидел ее.
Это была Гея, его жена, его матерь, само материнство, сама женственность, и девамария господипомилуй — тернии вокруг сердца и святое выражение на лике (лике невысокой загорелой женщины) — ослепительные белые одежды и нимб — НИМБ! О, от нее исходил жгучий, разрывающий сердце свет, нестерпимый свет блага/боли/смерти — и мириады ангелов парили над нею, дуя в свои трубы (а он даже не знает этой невысокой загорелой женщины)... бумм — фокус? Какой тут может быть фокус?!
Люди бросались на него с мечами. Лютер рассеянно смотрел, как одна его рука падает на каменный пол. Пустяк, О Богиня, у меня есть еще рука для Приказов Твоих.
Лютер приналег на рычаг, вытолкнул его вперед до упора — и рухнул в скопище гремящих-стучащих-жующих шестерней — а тонны подъемного моста полетели вниз — рубя ему член за членом, член за членом...
Первая смерть Артура Лундквиста была жуткой. Зато вторая — славной.
Кое-кому из фотофауны удалось переплыть ров. Десяток панафлексов собрался вокруг Сирокко, пока она спокойно стояла на месте и смотрела, как к ней уверенной поступью приближается Гея.
Гигантская мерилин-монровина развела руки по сторонам, словно желая отрезать Сирокко все пути к отступлению. С искаженным от злобы лицом она приближалась, будто какой-то кошмарный борец греко-римского стиля.
Вот она уже в пятистах метров. В четырехстах. В трехстах.
И тут Гея остановилась, слушая, как погибает Лютер.
«Где Дитя?»
Когда они уже приближались к мосту, над головами вдруг разорвалось ядро. Конел почувствовал, как что-то впивается в руку, услышал, как осколки грохочут по шлему, и еще — вскрик Робин.
Он увидел, как она прижимает руку ко лбу, а из-под руки течет кровь. Конел собрался спрыгнуть...
— Нет! — крикнула Робин. — Все в порядке!
Да и времени не оставалось. Титаниды уже стучали копытами по толстым доскам моста. Впереди зияла дыра. Подвесной мост был поднят. Лучше бы повернуть обратно, подумал Конел.
Но затем подъемная часть стремительно опустилась — как раз вовремя. Боковым зрением Конел видел, что на теле Рокки множество ран, и все кровоточат. Сверху, со стены, слышался какой-то странный лай. Кругом плыл дым. Конел поднял взгляд и увидел, что в них целятся из ружей. Надежда оставалась лишь на то, что эти люди стреляют не лучше его.
Они ворвались в сводчатые ворота и быстро их проскочили. У Конела даже не было времени в кого-нибудь пальнуть. А титанидские мечи работали вовсю, и те, кто падал под их ударами, похоже, становились трупами, еще на достигнув земли. Тем не менее люди все нападали и нападали. Конел принялся стрелять во все, что движется.
Времени рассмотреть, с кем он сражается, не было. Поначалу Конел даже не видел в своих противниках отдельных людей. Но затем он, наконец, начал замечать, что одеты они как-то странно. Одни носили длинные плащи, другие — белые доспехи, третьи — разноцветные серо-буро-зеленые штаны и такие же шлемы, как у него самого.
Вот к нему бросился мужчина, ловко уклоняясь от удара Рокки. Вооружение мужчины составлял немыслимо длинный меч. Как он вообще его таскал — не говоря уж о том, чтобы замахиваться?
Тем не менее защитник Преисподней замахнулся и рубанул Конела по ноге. Конел принялся лихорадочно припоминать молитвы. Конечно, нога отрублена, и через считанные мгновения от шока он лишится сознания.
Затем он посмотрел вниз. Кусок меча был зажат у него в руке. Обломанная деревяшка, выкрашенная серебряной краской. Когда он отшвырнул обоборотов, часть краски так и осталась на ладони.
С такими парадоксами смятенный разум Конела справиться уже не мог.
Бог мой, так они что же — думают, это игра?
Затем он услышал крик Вальи. Лишенная седока, она оказалась далеко впереди остальных и первой увидела Криса.
— Назад! — закричала она. — Я их нашла! Назад!
— Мокрая курица! — выкрикнула Сирокко. Гея помедлила.
— Гея — трусиха вонючая! Подлая размазня! Гея — мокрая курица!
Обнаженная, мокрая от пота, великанша медленно развернулась. Она уже направилась было к воротам «Фокс», собираясь остановить похищение Адама. Хотя... Сирокко — вон она, тут. А Адам в нескольких милях.
— Вернись и сражайся, грязная сука! Слышишь ты, слякоть? Ты что... боишься? Гея боится! Гея — трусиха! Гея — сука драная!
