Рокки понюхал воздух, и тут же об этом пожалел, но с опаской понюхал снова, стараясь различить там примесь похожего на порченое мясо смрада жреца или еще худшей вони зомби.

Город казался сонным. Существуя в постоянно сходящих на нет сумерках, Беллинзона не переживала часов пик или периодов затишья. Люди занимались делами когда Бог на душу положит — или когда уже невозможно станет откладывать. И все-таки жизнь подчинялась определенному ритму. Бывали времена, когда бешенство буквально висело в воздухе, готовое выплеснуться на город, — и времена, когда ленивый зверь, насытившись, сворачивался в клубок и погружался в тревожный сон.

Рокки подошел к пожилому человеческому самцу, что жарил рыбьи головы в ржавом ведре над костром.

— Привет, старик, — сказал он по-английски. Затем швырнул человеку пакетик кокаина, который тот ловко ухватил на лету, обнюхал и сунул в карман.

— Посторожи мою лодку, пока не вернусь, — сказал Рокки, — и получишь еще такой же.

Затем, отвернувшись от старика, Рокки бодро застучал четырьмя адамантовыми копытами по доскам причала.

Титанида соблюдала осторожность, — впрочем, не чрезмерную. Да, людям потребовалось много времени, чтобы выучить урок, но теперь они выучили его на славу. Когда патроны кончились, титаниды перестали с ними миндальничать.

Правда, они и раньше не особенно церемонились — просто были прагматичными. Спорить с вооруженным человеком смысла не имело. А чуть ли не столетие большинство землян в Гее были вооружены. Теперь же пули иссякли, и Рокки мог ходить по пирсам Беллинзоны почти без опаски.

Он перевешивал пятерых землян, а силой превосходил десяток самых здоровых. Он также по меньшей мере вдвое быстрее бегал. Атакованный землянами, Рокки мог сшибать им головы копытами и голыми руками вырывать конечности откуда они растут — причем не поколебался бы ни секунды. Напади на него банда в рыл пятьдесят, он бы легко убежал. А на самый крайний случай у Рокки в брюшной сумке имелся заряженный револьвер 38-го калибра — драгоценнее золота. Оружие он, впрочем, намеревался вернуть неиспользованным Капитану — Сирокко Джонс.

Рокки, трусивший по сумеречному городу, вид имел внушительный. Еще бы — трех метров ростом и почти в метр шириной. По виду кентавр, он в то же время представлял собой более однородную модель, чем классический греческий образец. Детали также отличались. Между человеческой и конской частями Рокки никакой разделительной линии не просматривалось. Все тело было гладким и безволосым, если не считать густых черных каскадов на голове и хвосте, а также лобковых волос между передними ногами. Кожа имела естественный бледно-зеленый цвет. Одежды Рокки не носил, но весь был разукрашен цветными узорами и увешан бижутерией. Самым поразительным для человека, никогда до того титаниды не видевшего, оказывался женский облик и самок, и самцов. Иллюзия была превосходна: крупные конические груди, длинные ресницы и широкие чувственные рты. Ни у одной титаниды также не росла борода. Любая земная культура сразу признала бы верхние полтора метра Рокки безусловно женскими. Но пол титаниды определяли половые органы между передними ногами. Выходило, что Рокки был самцом, способным вынашивать детей.

Рокки двигался по узкому пальцевидному пирсу меж бесконечными рядами лодок, минуя небольшие группки людей, которые с готовностью освобождали ему дорогу. Широкие ноздри его раздувались. Рокки ощущал множество запахов — жарящегося мяса, человеческих экскрементов, железного мастера на отдалении, свежей рыбы, человеческого пота. Но не было среди этих запахов смрадной вони жреца. Понемногу он вышел к более оживленным проулкам, к широким плавучим артериям Беллинзоны. Рокки стучал копытами по мостам, выгнувшимся так круто, что они едва ли не составляли полукруг. Учитывая четвертную гравитацию Геи, справляться с такими мостами было несложно.

Рокки остановился у перекрестка неподалеку от Феминистского квартала. Затем огляделся, не обращая внимания на отряд из семи феминисток, стоящий на страже у линии заграждений. К феминисткам Рокки относился с тем же равнодушием, что и они к нему. При желании он всегда мог войти в их квартал; женщины отваживали только человеческих самцов.

Поблизости околачивались еще несколько человек. Единственной, на кого обратил внимание Рокки, была девушка лет, по его мнению, девятнадцати-двадцати, хотя титанида с трудом определяла возраст женщины в пределах от полового созревания до менопаузы. Девушка сидела на свае, опустив подбородок на ладони. Обута она была в черные тапочки с тупыми носками. Крепившиеся к тапочкам ленты обвивали ее лодыжки.

Взглянув на девушку, Рокки сразу понял, что люди считают ее помешанной. Еще он понял, что она не буйная. Безумие Рокки не волновало; в конце концов, это было всего лишь человеческое понятие. Собственно говоря, сочетание безумия с мирным нравом порождало людские типы, которые Рокки больше всего обожал. Сирокко Джонс — вот уж точно сумасшедшая...

Рокки улыбнулся девушке, и та склонила голову набок.

Потом встала и приподнялась на цыпочках. Руки ее потянулись вверх, и девушка преобразилась. Она начала танец.

Рокки знал ее историю. Таких тут были тысячи. Человеческие отбросы — без дома, без друзей, без ничего. Даже у нищего в Калькутте был кусок тротуара, чтобы на нем спать — так, по крайней мере, Рокки об этом рассказывали. От Калькутты осталось теперь лишь воспоминание. У беллинзонцев же зачастую не было даже куска тротуара. Многие уже совсем не спали.

Интересно, сколько лет ей стукнуло, когда началась война. Пятнадцать? Шестнадцать? Пережила бомбежку, была подобрана генными падальщиками и доставлена сюда. Лишилась не только пожитков, культуры и всех, кто был ей дорог, но и рассудка.

И все же ее можно было считать богачкой. Кто-то, наверняка еще давным-давно на Земле, обучил ее танцу. Танец так у нее и остался — вместе с балетными тапочками. И еще безумие. В Гее это кое-что значило. Сумасшествие служило охранной грамотой; скверные дела часто приключались с теми, кто мучил безумцев.