— А почему не позволить государству владеть всем? — спросила Трини.

— Опять-таки — все зависит от вас. Хотя я бы лично не советовала. Мне кажется, вы добьетесь большей популярности и будете спать спокойнее, если попытаетесь быть чуточку справедливей. Хотя возможно, тут просто мое личное предубеждение. Могу признаться вам в своем пристрастии к частной собственности и демократии. Так уж я воспитана. Но я знаю, что есть на сей счет и другие теории.

Тут она снова подметила, что Стюарт и Трини переглянулись. «Интересная парочка», — подумала Сирокко.

— А теперь, — продолжила она, — мне нужен ответ. Сможете ли вы работать со мной, зная, что мои решения непререкаемы?

— Если они непререкаемы, зачем мы тебе нужны?

— Для совета в процессе их принятия. Для критики, если вам покажется, что какое-то решение неверно. Но не думайте, что у вас будет право голоса.

— У нас что, есть выбор? — спросила Трини.

— Да. Я не собираюсь тебя убивать. Если ты откажешься, я отошлю тебя обратно и вызову другую феминистку. Так я буду делать до тех пор, пока не найду ту, которая станет помогать мне вернуть феминисток в общество. Сама знаешь, кто-нибудь да согласится.

— Да, еще как знаю. Это могу быть и я. Стюарт поднял глаза:

— Мой ответ? Конечно да. Причем советы я начну давать прямо сейчас. На мой взгляд, грубая ошибка — позволять титанидам убивать людей. Это приведет к расовым предубеждениям.

— Что ж, я рискую, и рискую сознательно. Титаниды могут сами себя защитить. Если кому-то здесь и грозит опасность, то людям, а никак не титанидам. Если все не разрешится мирно, титаниды просто всех вас убьют — вплоть до последнего мужчины, женщины и ребенка.

Стюарта это явно потрясло, затем он задумался. Сирокко не удивилась. Даже семь лет Беллинзоны не стерли антропоцентристских взглядов этого мужчины. Он до сих пор был убежден, что в конечном счете люди возобладают здесь над всеми видами — точно так же, как они это сделали на Земле. Теперь Стюарт обмозговывал ту точку зрения, что так может и не получиться. Ему это совсем не понравилось.

Будущее, подумала Сирокко, таит в себе массу всякой всячины, которая явно не придется по вкусу Стюарту.

Рокки не нравилось нести полицейскую службу. Тут он был не одинок — никому из титанид она не нравилось. Но раз Капитан самым торжественным образом обещала, что только так можно будет вернуть Дитя, то патрулировал он прилежно.

Тем более — время было интересное.

В первый день Рокки принял участие в рейде на штаб-квартиру одного босса, где остались три сотни мертвецов, включая одну титаниду, которой стрела пробила голову. Сам Рокки тоже был ранен стрелой — не столько серьезно, сколько болезненно — в левую ягодицу. Ту ногу он все еще чуть тащил.

Этот рейд оказался не из худших. Другой босс держался аж почти сто оборотов. Титаниды осадили здание и жгли кругом костры, чтобы осажденным стало совсем кисло. В конце концов воинство босса выкинуло голову своего хозяина в переднюю дверь и сдалось. На той операции погибли три титаниды.

В целом Рокки слышал про дюжину погибших титанид. Человеческие смерти исчислялись тысячами, но большинство из них последовало в первые сорок оборотов. Потом был еще один краткий всплеск, когда в действие была введена политика разоружения. А теперь все банды были уже разогнаны. Люди следили за Рокки со страхом и подозрением, но никаких враждебных действий никто уже давно не предпринимал.

Так что Рокки спокойно вышагивал на своем патрулировании, ощущая, как меч в ножнах постукивает по левой передней ноге. Он исправно высматривал непорядок и искренне надеялся, что ничего такого не сыщет. Время от времени он проходил мимо одного из тех, кого Сирокко звала безумцами, но о ком Рокки всегда думал как о людях с тараканами в голове. Титаниды прекрасно знали, что все люди безумны, но большинство из них страдает славным безумием. С меньшинством дело обстояло иначе. Земное название для таких людей было «психопаты», но для Рокки это слово ровным счетом ничего не значило. Про них он твердо знал только одно — таких нужно убивать на месте. Единственный вопрос, который мог возникнуть при их убийстве, это не «следует ли?», а «когда?»

Но Капитан приказала убивать только тех, кто будет пойман «с поличным», если пользоваться ее выражением, — или на месте преступления, караемого смертной казнью.

На самом деле Рокки такой подход вполне одобрял. Убийств он уже навидался. Пусть теперь людей убивают их же собственные ошибки.

Рокки предпочитал думать о материях куда более приятных. Он вдруг улыбнулся, поразив этим какую-то женщину, которая, после краткого колебания, улыбнулась ему в ответ. По-прежнему глядя на женщину, Рокки приподнял свою нелепую шляпу, затем почесался под рубашкой. Одежда чертовски его донимала. Порой даже Капитану следовало потакать в ее безумии. Будешь носить униформу, сказала Сирокко. Вот Рокки и носил — но при этом без конца чесался.

Тут он услышал у себя в голове смутную, темную мыслишку Тамбуры и опять улыбнулся.

Тамбура была его дочуркой. Совсем еще маленькая. Валья некоторое время хранила полуоплодотворенное яйцо, дожидаясь удобного времени, чтобы обратиться к Фее. Сирокко дала свое соизволение — и за декаоборот до вторжения в Беллинзону Змей окончательно оплодотворил яйцо в матке у Рокки. Теперь Тамбура находилась там третий декаоборот своей жизни. Пока еще лишь микроскопический комочек делящихся клеток с мозгом как грецкий орех, — мозгом, что некогда был Вальиным яйцом. Внутри кристаллической структуры яйца располагались молекулярные решетки, совершенно отличные от тех, что находятся в человеческом мозгу. Способность петь была уже туда запрограммирована. Многое, что за свою жизнь узнала Валья, также хранилось там — включая ее знание английского. Хранились там и все воспоминания Вальиной жизни, и все ее передоматери, начиная от самой Виолончели, первой передоматери аккорда Мадригал. В меньшей степени были представлены передоотцы и задоотцы. Только такая форма бессмертия что-то значила для титанид.

Рокки старался не впадать в шовинизм, но все это казалось ему гораздо более милосердной системой, чем безумная суматоха человеческой генетики. Люди развивались путем ужаса и скверной приспособляемости, путем ледяной безжалостности случая, в результате чего на свет, дико пища, вылезали бесконечные дефективы, у которых, причем вовсе не по их вине, не оставалось ни шанса на жизнь. В лучшем случае человек был серией компромиссов между доминантными и рецессивными генами. И единственное программирование в их младенческих мозгах, похоже, досталось им в наследство от тех прожорливых животных, что жили на деревьях в те времена, когда Гея только начинала вращаться.