Тем временем фокейцы, проникшие на карфагенское судно и поджегшие его, основательно обыскали корабль от носа до кормы и разбили кувшины с оливковым маслом, после чего пламя взметнулось высоко в небо.

Дориэй вытащил из щита несколько вражеских копий, швырнул их на землю и потоптал своими украшенными бронзовыми пряжками сандалиями. Затем он извлек из бедра стрелу, и еще одну стрелу, которая пронзила его щеку, пока он орал, широко разинув рот. Финикийцы, увидев кровь у него на лице, завизжали от радости, и вновь на спартанца обрушилась лавина вражеских стрел и копий. Дориэй, припадая на одну ногу, двинулся навстречу врагам. В гневе он был так страшен, что карфагеняне повернули назад и скрылись среди деревьев. Некоторые из воинов в ужасе призывали на помощь бога Меликерта. [30]

Тут Дионисий, неотрывно следивший за ходом боя, горько заплакал и воскликнул:

— Никогда не прошу себе, если такой храбрый воин погибнет в столь незначительной стычке, пускай даже спасая этим всех нас!

В ту же минуту я осознал, что в глубине души желаю гибели Дориэю. Вот почему я смотрел на его подвиги, испытывая огромное чувство вины, но отнюдь не собираясь ринуться ему на помощь. Теперь же я мог больше не корить себя, потому что Дионисий приказал одному из пятидесятивесельных судов подойти к берегу и забрать Дориэя. Карфагенское судно по-прежнему пылало вовсю, а поджигатели плыли к своим кораблям; у каждого из них на шее болтался узелок с награбленным добром. Только сейчас я понял, что Дионисий намеревался оставить Дориэя на берегу, где тот должен был геройски погибнуть. Однако вскоре хитрец сообразил, что моряки не одобрят его, если он предаст такого смельчака.

Судно подошло к берегу, обогнув объятый пламенем корабль, и фокейцы забрали Дориэя на борт. Ему удалось даже не потерять свой пробитый копьями щит, хотя кровь, хлеставшая из раны в бедре, окрасила воду, по которой он ковылял к кораблю, в красный цвет.

Бой Дориэя с карфагенянами так захватил нас, что я заметил Арсиною, которая стояла за мной и с восторгом следила за спартанцем, лишь после того, как опасность миновала. На ней была только коротенькая туника, перехваченная в талии широким серебряным поясом, который подчеркивал соблазнительные изгибы ее фигуры.

Арсиноя заставила Дионисия и рулевого позабыть о Дориэе, а человек, приставленный к гребцам, немедленно перестал ударять в гонг, так что те сбились с ритма. Впрочем, Дионисий быстро пришел в себя и начал кричать и ругаться, раздавая направо и налево удары каната. Вода забурлила под веслами, и вскоре пылающий корабль финикийцев остался далеко позади.

Когда я помог Дориэю снять доспехи, а Микон смазал его раны целебной мазью, я со злостью спросил Арсиною:

— Чего ради ты вышла на палубу в таком одеянии? Твое место внизу, и ты не должна подниматься наверх! Ведь в тебя могла угодить стрела!

Но она, не обратив на меня ни малейшего внимания, приблизилась к Дориэю, восхищенно посмотрела на него и сказала:

— О Дориэй, ты настоящий герой! Мне казалось, что я вижу самого бога войны во всем его великолепии, и я то и дело повторяла себе, что ты — простой смертный! Какая горячая алая кровь течет по твоей шее! С каким наслаждением я, если бы только посмела, поцелуями исцелила твою раненую щеку! Ты даже не представляешь, как возбуждает меня вид засохшей пены ярости в уголках твоих уст и резкий запах пота, исходящий от твоего тела.

Микон, который не закончил еще перевязывать раненого, отстранил Арсиною, однако же я заметил, что судороги у Дориэя прекратились, губы перестали дрожать, а взгляд стал более осмысленным. Он с вожделением посмотрел на Арсиною и кинул в мою сторону презрительный взгляд.

— Жаль, что Турмса не было рядом со мною, как в прежние времена… — сказал он. — Я ждал его, но он не пришел. Коли бы я знал, Арсиноя, что ты наблюдаешь за мной, я уложил бы ради твоей красоты куда больше карфагенян. Но у меня болела нога, и я позволил им скрыться.

Жрица молча взглянула на меня, опустилась на колени прямо на твердые доски палубы и воскликнула:

— Как это было прекрасно! Я бы хотела оставить себе на память об этой битве хотя бы горсть песку или раковину. О Дориэй, с мечом в руке ты был восхитителен!

Спартанец засмеялся, гордый своей победой.

— Ну, что же это за трофей — песок или раковина?! У меня есть для тебя кое-что получше. Вот, возьми! — И он протянул Арсиное золотые серьги карфагенского военачальника, с которых все еще свисали клочки кожи их прежнего владельца.

Арсиноя радостно захлопала в ладоши и взяла подарок, не испугавшись вида крови. Серьги блеснули на солнце, и она с благодарностью сказала:

— Если ты настаиваешь, я, конечно, не обижу тебя отказом. Ты же знаешь — мне все равно, сколько они весят. Главная их ценность в том, что ты добыл их в трудной битве, из которой вышел победителем.

Она еще какое-то время с благоговением смотрела на него, но, поняв, что Дориэй не собирается продолжать беседу, с сожалением покачала головой, нахмурилась и воскликнула:

— Нет-нет, я не могу их принять. Ведь это вся твоя добыча!

Желая показать, что она не права, Дориэй вытащил еще одно украшение. Чтобы лучше рассмотреть изображение льва, Арсиноя взяла его в руки и внезапно вскрикнула от изумления:

— О, да это же — знак военачальника! Такую вот Цепочку с львиной головой получила одна моя знакомая девушка от своего богатого покровителя. Помню, как я плакала тогда от зависти, не смея даже надеяться, что и мне кто-нибудь сделает такой же щедрый подарок.

Дориэй поджал губы — спартанцы никогда не отличались особой щедростью, — однако же протянул Арсиное вещицу.

— Оставь себе, если это доставляет тебе такую радость. Мне эти побрякушки ни к чему, а от Турмса ты никогда не дождешься ничего подобного.

Арсиноя изобразила удивление, несколько раз отталкивая его руку, а потом сказала:

— Я ни за что бы не приняла от тебя этот дар, если бы не горячее желание встать вровень с той девушкой, что получила тогда такую же цепь. Но как я смогу отплатить тебе за твою доброту? Ведь я так вольно держусь с тобой только потому, что вы с Турмсом друзья.