— Ксенодот, — отозвался я, — будь искренним. Такая большая подготовка и такая огромная армия не могут быть созданы только для завоевания Греции. Чтобы убить комара, не требуется молот.

Он рассмеялся, встретил в темноте мой взгляд и признался:

— Когда Греция подпадет под власть персидского царя, нашим следующим шагом станет переправа армии через море сюда, в Италию. Но это будет еще не скоро. Надеюсь, ты понимаешь, что великий царь никогда не обидит своих союзников и ограничится требованием земли и воды от дружественных городов. Ему хватит одного-единственного камня, вынутого из городской стены, чтобы персов признали победителями.

Было очень странно, что я, который в юношеские годы с таким пылом участвовал в ионийском восстании и сражался с персами, теперь без колебаний принял сторону прежних врагов. Персов я и впрямь ценил куда выше, чем греков, чье государство уже отжило свое. Выбор этот я совершил сознательно и добровольно и вновь — в который уже раз! — вступил в единоборство со слепыми силами судьбы.

Вот что я ответил Ксенодоту:

— У меня есть друзья во многих этрусских городах, и я охотно отправлюсь туда, чтобы поговорить обо всех этих делах еще до того, как их правители соберутся вместе и вобьют гвоздь нового года в деревянную колонну храма в Вольсинии. Я не перестаю удивляться этрускам и очень уважаю их и их богов. Ради собственного спокойствия и ради будущего они должны поддержать поход карфагенян — если, конечно, хотят сохранить господство на своем море.

Ксенодот скрестил руки на груди и мягко сказал:

— Ты не пожалеешь о своем решении, Турмс. За себя ты также можешь не бояться. Я многое узнал о тебе в Эфесе и говорил потом с великим царем. Он не считает тебя виновным в поджоге храма и даже отчасти благодарен тебе, ибо этот пожар обязывает его вести безжалостную войну с Афинами. Короче, пятно с твоего прошлого смыто.

Я гордо сказал:

— Мое преступление касается лишь меня и богов. Люди тут ни при чем.

Ксенодот помолчал, а потом заговорил о другом. Он рассказал, как южный ветер загнал его некогда в Посейдонию и какие оскорбления он должен был там выносить из-за того, что на нем были надеты персидские шаровары. Эти воспоминания заставили его смеяться, и он добавил:

— Что до этрусков, то ты лучше меня знаешь, какие там царят отношения и как следует себя вести. Если тебе потребуется персидское золото, то ты получишь его столько, сколько нужно. Позднее ты непременно будешь вознагражден за каждый тирренский военный корабль и за каждого этрусского солдата, который примет участие в карфагенском походе в Гимеру — независимо от того, чем он кончится. Еще раз повторяю: великий царь хочет, чтобы греческая армия увязла в войне на западе и не мешала ему во время его собственной военной кампании.

— Мне не нужно персидское золото, — ответил я. — У меня и без него достаточно денег. Разве разумно будет, если я начну повсюду звенеть персидскими монетами? Во-первых, этруски недоверчивы, а во-вторых, честолюбивы. Хорошо бы, если бы мне удалось убедить их, что речь идет о будущем их приморских городов.

Ксенодот от удивления покачал головой и сказал:

— Ты ничего не понимаешь в политике, Турмс. Для ведения войны необходимы три вещи: золото, золото и еще раз золото. Все остальное приложится. Впрочем, поступай, как хочешь. Может быть, милость великого царя для тебя ценнее всех сокровищ мира?

— Но я вовсе не нуждаюсь в милости великого царя, — упирался я. — Да и вообще — я во многом не согласен с тобой. Не золото решает исход войны, а воинская дисциплина и умение владеть оружием. Худой и голодный всегда победит жирного и богатого.

Ксенодот рассмеялся:

— Теперь я здорово растолстел и потею, когда хожу пешком, но я набрался кое-какого опыта, и мне кажется, что нынче я куда умнее себя прежнего, бегавшего по сиканским лесам и спавшего на голой земле. По крайней мере у меня есть деньги, чтобы нанять опытных солдат, которые смогут защитить меня от злых и худых греков. Безумен тот, кто сам хватается за меч. Умный всегда позволяет другим сражаться за себя и с безопасного расстояния наблюдает за битвой.

Его глумливые слова укрепили меня в моем решении пойти вместе с этрусками в Гимеру и с мечом в руках сражаться бок о бок с ними, хотя кровопролитие и было мне всегда отвратительно. Но не мог же я остаться в стороне, коли мне удастся уговорить их воевать, да еще на чужой земле. Однако Ксенодоту я ничего не сказал, так как он только посмеялся бы над моим неразумием.

Все еще улыбаясь, он снял тяжелую золотую цепь со своей шеи и надел ее на мою. При этом он попросил:

— Пожалуйста, возьми хотя бы эту цепь на память обо мне и о нашей дружбе. Все ее звенья совершенно одинаковы, и ни на одном из них нет персидского клейма. В случае нужды ты легко отделишь несколько звеньев.

Мне показалось, что меня заковали в колодки, но я не мог решиться вернуть подарок, боясь обидеть Ксенодота. В глубине души я понимал, что ввязываюсь в дела, которые меня совершенно не касаются, но я уже так долго вел пустую и бесцельную жизнь, что мне захотелось действовать.

Стемнело, и на небе зажглись звезды. Мисме прикрыла наши плечи попонами, сотканными из шерсти моих собственных овец, а старый раб принес жаровню с углями. Мы долго не спали в эту ночь, и я рассказал гостю об Арсиное. Мне очень не хватало ее, и я вспоминал ее такой, какой она была в наши с ней лучшие дни. Ксенодота, однако, женщины интересовали мало, хотя он вежливо признал, что Арсиноя была самой прекрасной из всех, кого он встречал.

Ксенодот остался в Риме, а я отправился в Тарквинии, чтобы разыскать там Ларса Арнта Велтуру. Несмотря на свою молодость, он сразу же понял всю серьезность дела и пользу, которую оно могло принести этрускам. Он сказал:

— И в больших городах в глубине страны есть много молодых мужчин, жаждущих славы, которые недовольны тем, что происходит. Есть также смелые пастухи и крестьяне, которые с готовностью рискнут жизнью, чтобы за один раз добыть в бою больше, чем они смогут накопить за всю свою жизнь, с утра до вечера работая на других. Я думаю, что наши большие острова не смогут выделить никаких кораблей, ибо они нужны им самим, а люди им требуются для охраны рудников. Но богатые роды Популонии и Ветулонии умеют блюсти свои интересы, а в Тарквиниях мы сможем снарядить по меньшей мере десять военных кораблей.