«Бип!»

Кенни отпрянул, затем посмотрел на часы Боба и нервно рассмеялся.

— Пора принимать лекарство?

— Да, — ответил Боб. — Мы с доктором Панчиком до сих пор не знаем, что может со мной произойти, если я прекращу прием пилюль.

— Небось, тебе их целую кучу прописали?

— Со временем доза будет уменьшаться, — сказал Боб. — Ну, а пока... — Он встал из-за стола и пошел в туалет за водой.

Он вернулся в кабинет в седьмом часу, когда все уже были готовы уходить.

— А вот и я, — сказал Боб, блаженно улыбаясь славным ребятам, друзьям-приятелям, проводившим счастливые часы в совместном труде. — Я готов, Кенни, — добавил он, продолжая безмятежно сиять.

Компания повалила наружу, к автомобилям, обмениваясь незамысловатыми шутками с дневной сменой, несколько смущаясь присутствием Боба, который, ничего не замечая, созерцал дождь. Он поднял лицо к небу, и в этот миг капля воды попала ему в глаз, заставив Боба моргнуть. Какое чудное ощущение!

— Боб! Ты готов?

— Да-да, Кенни. Я иду.

Чак уселся впереди, а Боб забрался на заднее сиденье. Тут он увидел, что на полу сидит голый человек.

— Привет, — сказал Боб.

Голый человек на полу — впрочем, не совсем голый, на нем были плавки и один носок — по сравнению с Бобом и его друзьями выглядел куда менее счастливым. Он показал Бобу кулак, приложил палец к губам и выразительно покачал головой.

Все ясно. Голый человек не хотел, чтобы Боб рассказывал о нем своим друзьям. Ради бога. Проглоченная пилюля оказала на Боба умиротворяющее действие, не оставив в его сознании места испугу, возбуждению или злобе. Поэтому Боб сказал лишь:

— Ага.

Кенни садился в машину, втискиваясь за руль. Его рука с ключом зажигания замерла на полпути, он посмотрел в зеркальце и спросил:

— Ты что-то сказал, Боб?

— Разговаривает с воображаемым приятелем, — догадался Чак.

Кенни бросил на Чака предостерегающий взгляд:

— Прикуси язык.

Голый человек на полу решительно кивнул, указывая на Чака. Что ж, это объяснение было не слишком далеко от истины.

— Да, я разговариваю с воображаемым приятелем, — послушно отозвался Боб.

Кенни и Чак посмотрели друг на друга: Кенни — раздраженно, сознавая свою ответственность, Чак — отчасти виновато, отчасти изумленно. Кенни покачал головой и вставил ключ в замок.

— Скоро совсем свихнется, — пробормотал он.

По пути от плотины до Дадсон-Сентра Боб сидел, забившись в угол. На его губах играла улыбка, глаза искрились, пальцы подрагивали. Бобу не хотелось смотреть на голого человека у его сиденья, но тот не исчезал, и Боб постоянно видел его краешком глаза.

Глядя на дорогу, бегущую среди низкорослых деревьев, проносящихся мимо окон, Боб видел неподвижный затылок Кенни и профиль Чака. Чак ежеминутно хихикал, прыская в кулак. Спина Кенни была эдаким воплощением чувства долга.

Боб был счастлив, безмятежен, умиротворен. Его совершенно не беспокоили легкая дрожь в коленях, чуть заметные спазмы в животе, горле и глазах. Не будь рядом с ним голого человека на полу, Боб чувствовал бы себя спокойнее. Но ничего страшного. Какая разница?

Боб чуть подался вперед и, нарушая затянувшееся молчание, сказал, доверительно обращаясь к спине Кенни:

— Честно говоря, до сих пор я ни разу не разговаривал с воображаемыми приятелями.

При этих словах Чак согнулся в три погибели и повалился на бок, прижавшись к дверце. Из-под его прижатых к губам пальцев доносились хриплые звуки и неясное мычание. Сделав вид, будто никакого Чака здесь нет (словно подражая Бобу, который намеренно не замечал голого человека), Кенни бросил в зеркальце быстрый взгляд и спросил:

— Вот как?

— Да, — ответил Боб. Он хотел добавить что-то еще, но не смог выдавить ни слова.

Кенни снисходительно улыбнулся.

— Мне кажется, разговаривать с воображаемым приятелем — это так здорово, — заметил он.

Боб улыбнулся зеркальцу, в котором отражалось лицо Кенни.

— Нет, не очень, — сказал он и тут же уловил боковым зрением гневное лицо голого человека, потрясавшего кулаком.

Сосредоточившись на управлении машиной, Кенни не расслышал ответ Боба.

Боб хотел отвернуться и смотреть в окно, чтобы вовсе не видеть творившегося в машине, но сделать это оказалось не так-то просто. Верхняя половина его туловища превратилась в деревянный чурбан, каждую часть которого было очень трудно поворачивать отдельно от других. Медленно, очень медленно Боб отвернулся. При этом от напряжения у него на шее выступили жилы. За окном показались первые дома Дадсон-Сентра. Очень интересно. Просто восхитительно.

В центре города Кену пришлось затормозить у красного светофора. Боб неподвижным взглядом рассматривал витрину скобяной лавки. Раздался стук захлопываемой второй задней дверцы.

— Что это было? — отрывисто произнес Кенни.

Боб с трудом повернул голову. Чак сказал:

— Воображаемый приятель Боба только что выскочил из машины.

— Черт бы тебя побрал, Чак!

— Он прав, — вмешался Боб. — Этот человек ушел.

Чак обернулся и улыбнулся Бобу:

— Он побежал к тебе домой. Подождет тебя там вместе с Тиффани.

— Угу, — отозвался Боб.

— Посмотри, что ты наделал своими шуточками, — пробурчал сквозь стиснутые зубы Кенни, обращаясь к Чаку.

Чак бросил на Кенни нарочито невинный взгляд.

— Боб счастлив и доволен, — сказал он, но все же повернул лицо вперед и более не проронил ни звука.

Пять минут спустя машина остановилась у дома Боба.

— Боб! Мы приехали, — сказал Кенни.

Боб неподвижно сидел на месте. На нижней части его лица застыла улыбка, но у глаз залегли тревожные морщины.

Кенни обернулся и хмуро взглянул на Боба.

— Вылезай, парень. Мне пора ехать.

— Пожалуйста, отвезите меня в больницу, — сказал Боб и умолк на целых три недели.

В конце концов обитатели дома номер 46 по улице Вязов переняли свойственную жителям маленьких городов привычку оставлять двери незапертыми. И очень хорошо сделали. Когда замерзший, промокший под дождем полуголый Дортмундер добрался до дома и обнаружил, что там никого нет, он был готов выбить входную дверь, окажись она на замке.

Чувство было такое, будто он воюет с каким-то призраком. Ну и ночка! Водохранилище явно вознамерилось сжить его со свету, это уж точно. Каждый раз, когда Дортмундер оказывался вблизи его зловещих вод, озеро вытягивало жадные мокрые пальцы и тащило его ко дну. Стоило ему только подумать о водохранилище, и оно тотчас норовило его проглотить. Хватит. Бог троицу любит.

Во время третьей попытки он оказался на волосок от гибели. Проклятая лодка внезапно потеряла воздух, съежилась и ушла под воду, а он сидел в ней, держа руками лежащий на коленях мотор, и не знал, что делать дальше. Не дожидаясь, пока лодка превратится в плоский блин и пойдет вместе с ним ко дну, Дортмундер наконец решил, что с него хватит, и, выпустив из рук мотор, отправился вплавь неведомо куда.

Намокшая одежда тянула его вниз. Первым делом Дортмундер избавился от ботинок. Вместе с ними ко дну пошел один носок. Затем он стянул куртку, брюки и рубашку, за которой последовала майка.

Во время подводной схватки с одеждой Дортмундер вконец перестал ориентироваться и понимал лишь, что угодил в серьезную передрягу. Лодка и леска куда-то исчезли. Его голова торчала на поверхности, но лишь частично, и время от времени вода заливала его с макушкой. Дортмундер принялся лихорадочно вертеться и, заметив наконец тусклые огоньки плотины, понял, что в них заключена его единственная надежда. Без такого ориентира он плавал бы, описывая круги в темноте под дождем, пока не выбился из сил.

Он плыл, молотя руками и ногами, барахтаясь и захлебываясь, пока наконец не выполз на берег у края плотины подле невысокого кирпичного здания с автостоянкой. Незапертая машина — здесь, в захолустье, вообще ничего не запирали — обеспечила ему убогое укрытие от ненастья, и Дортмундер даже вздремнул в салоне, измученный холодом, сыростью и страхом.