— Костюмер, — теперь Энрик командовал в микрофон, — одеваться.

Белый, летящий и струящийся наряд ангела. Ангела из «Апокалипсиса». Труппу на сцену. Идет увертюра. Время?.. Меня не интересует время. Я готов на выход.

Энрик присел перед зеркалом. Стекло отразило его. Смуглая золотая кожа, отблескивающие черные волосы, пушистые густые ресницы, яркие голубые глаза. Энрик приблизился. Глаза в глаза. «У меня все получится. Я могу, я смею, я готов принять то, что идет мне навстречу».

Энрик взял спрей с фотоаэрозолью для роговиц, чтобы когерентный луч лазера, считывающий рельеф лица для создания голограммы, не выжег глаза до дна. Поднес к лицу, и… тут в дверь за спиной — Энрик видел в зеркале — вошли Пепс и главный адвокат.

— Я вас не вижу и не слышу, — предупредил Энрик и нажал на клапан, широко открыв глаза навстречу струе. В тот же момент для него наступила ночь.

Поморгав, чтоб препарат распределился равномерно, Энрик еще дважды повторил процедуру.

— Все готово? — спросил он в микрофон. — Как наполнен стадион?

— Процентов восемьдесят пять, — ответил Пепс из темноты.

— Проводи меня на сцену, — Энрик повернул голову на голос. Незрячие глаза светились лазурью.

Пепс прекрасно знал, что после нанесения фотослоя человек ничего не видит в течение часа, затем происходит адаптация сетчатки и зрение восстанавливается, но в этот час… Он что, собирается танцевать вслепую? Это же безумие.

— Энрик, Энрик, — Пепс, пренебрегая условностями, взял Энрика за плечо, — ты ведь ничего не видишь…

— Я вижу Друга, — лицо Энрика превратилось в бесстрастную маску. — Пойдем.

Пепс пошел вперед; Энрик, чуть приотстав и вытянув руку, — за ним. Пепс прошагал все коридоры, открылась последняя дверь — в проем ворвался свежий ветер. Энрик вышел, постоял несколько секунд. Стадион дышал и звал, как единое живое существо. И Энрик пошел на этот зов. У задней площадки сцены, где уже начинала танец труппа, Энрик, когда прозвучали знакомые такты, вступил в круг левитации, и незримая сила вознесла его; взметнулись белые крылья его одежд; его лицо, тысячекратно увеличенное, появилось в воздухе, и низкий голос возвестил:

Пепса ждал главный адвокат, который все же не решился во второй раз, при Энрике, объявить: «В 17.52 муниципальный совет принял решение запретить выступление Пророка».

Подумав об этом, Пепс неожиданно для себя легко рассмеялся.

— Если исполнитель, — промолвил адвокат, — не сможет вручить нам это решение до 24.00, оно утратит силу и им придется голосовать повторно — завтра. Мы непременно обратимся в суд. Но есть еще парламентская комиссия по делам религий… пока трудно сказать, как все повернется.

Исполнитель прибыл в 18.14; он спешил, но опоздал.

— Нет, не могу, — главный адвокат даже руки за спину убрал, — мне запрещено принимать бумаги такой важности.

— Тогда укажите ответственное лицо, которому я могу вручить документ.

— Таким лицом здесь является глава корпорации ЭКТ, Пророк Энрик.

— Проводите меня к нему.

— Мы не будем чинить вам препятствий, но со своей стороны я сообщаю вам, что концерт уже начался. А решение о запрещении должно вручаться не менее чем за час до начала, — голос адвоката был ядовит и сладок.

— Начало выступления в 20.00.

— У вас неточные сведения. Выступление началось в 18.00.

Исполнитель недоверчиво и недоуменно посмотрел на директора. Тот ответил извиняющимся тоном:

— В контракте оговорена неустойка за опоздание или срыв выступления, но не за его преждевременное начало.

— Где Пророк Энрик? — исполнитель был тверд и не собирался сдаваться.

— На сцене, — был ответ, — вы можете пройти туда и вручить ему решение об отмене моления.

Курьер настойчиво повторил свою просьбу. Его отвели к стартовой зале и распахнули дверь.

Словно открылся проход в иную Вселенную. Воздух светился и переливался на бесконечном пространстве, и в нем возникали звездные спирали, несущиеся дождем света; мчались — выше неба и облаков — роковые всадники, рушились и рассыпались пылью здания, и жестокий ангел в развевающихся одеждах, с пронзительными синими глазами, танцуя, пел:

Могучий, плотный ритм музыки заполнил стартовую до отказа; ему было тесно в четырех стенах. Курьер знаком попросил закрыть дверь, чтоб не видеть эту иную реальность, и, обращаясь к адвокату, спросил:

— Он будет танцевать все время, без технических перерывов?

— Рекорд непрерывного танца Пророка Энрика, — уже не скрывая победной улыбки, любезно сообщил адвокат, — составляет семьдесят шесть часов.

— Тем не менее, — продолжил исполнитель, — я подожду его здесь до 24.00.

— Это ваше право.

Все сложили руки и остались стоять в оцепенении. Потом они устанут и сядут. А Энрик танцевал и танцевал, и стадион отвечал ему полной грудью: «А-у-а!», впитывая все до дна мозга, растворяясь, как кислород в крови, в музыке и действе.

«Вот этим и отличаются люди, — думал отстраненно Пепс, — что одни могут и смеют, а другим никогда не дано перешагнуть через порог…»

Автоматы обнесли угол в подвале решетками, встроили дверь и вереницей утопали след в след, осматриваясь на ходу — не забыт ли какой-нибудь инструмент? В воздухе витали слабые запахи плазменной сварки и нагретого металла. Едва ушла кибер-нежить, появилась девчонка-киборг с метелкой, совком и мусорным ведром.

— И чтоб я утонул! — изумился Керамик, взявшись за прутья загородки. — Дым! Дымка, эй!! Узнаешь?!

— Ты смотри-ка… — подошел к решетке и Кристалл. — Говорили — ей хана, а эта божья коза целехонька. Дымка! Цып-цып-цып…

— Ей же ноги из ружья срубили, — не верил глазам Анилин, — я ж видел по ящику…

— Все видели. Значит, новые приставили, — рассудила Охра. — Но с головой у нее явно нелады.

— Не иначе — Хармон, урод чертов, в мозгах рылся.

Дымка, без интереса поглядев на узников, старательно убирала окалину и обрезки прутьев.

— Дым-ка!! — в крик позвала Охра, угнетенная зрелищем.

— Да, я вас слушаю, — отозвалась та, не прекращая убирать. — Чем могу быть полезна?

— Ничем. — Кристалл отстранился от решетки. Что толку говорить со стукнутой? К тому же автоматы налепили против клетки две следящие головки — тут и через радар не посекретничаешь. И не угадаешь, какую команду тебе внезапно отдадут по радио.