– Пять или десять минут.

– Это было около трех.

– Да, сэр. Прошу прощения, но я не могу указать время точнее.

– Все в порядке. Вы не заметили, покидал ли еще кто-нибудь комнату?

– О да, сэр. Вообще-то большинство из нас. Но если вы хотите знать, кто и когда конкретно выходил из репетиционного зала, я боюсь, что мало чем смогу помочь. В основном я следил за мистером Шеном. Режиссер – фигура жизненно важная для любого театрального предприятия. Он, и только он, определяет, будет ли спектакль хорошей постановкой с отлично играющими актерами, с высоким моральным духом в труппе или плохой постановкой с ужасно работающими актерами, которые вне сцены сражаются в противоборствующих группировках. Поэтому я наблюдал за мистером Шеном, чтобы понять, какое лето меня ожидает.

– Вот как? И что же вы решили?

– Я не уверен, что это будет очень хорошее лето. Это все, что Форрест мог предложить капитану. Сондгард задал ему еще несколько вопросов, но безрезультатно. Актер не видел поблизости чужих, он не видел, чтобы кто-то проявлял повышенный интерес к Сисси Уолкер, он не заметил никаких признаков страха в поведении девушки, когда в последний раз видел ее живой этим утром за завтраком.

Следующим стал Уилл Хенли. Актер оказался приземистым мужчиной, лет около тридцати, пять футов десять дюймов ростом, с тяжелым лицом, которое в равной мере подходило и для шекспировского Фальстафа, и для Каспера Гутмана из пьесы Хеммета. Хенли носил коричневые брюки и желтовато-коричневую рубашку поло, плотно облегающую крепкую грудь и выступающий живот. Актер сел, и Сондгард произнес обычную предварительную фразу, а затем спросил:

– Ваш постоянный адрес?

– Нью-Йорк, Западная Семьдесят вторая улица, 192.

– Это ваш первый сезон здесь?

– Если это будет сезон, то да.

В голосе Хенли слышалось глухое раздражение, сейчас он был скорее Гутманом, чем Фальстафом.

– Что вы имеете в виду?

– Это... Можно мне закурить?

– Пожалуйста.

Сондгард подождал, пока Хенли зажег сигарету. Капитан размышлял, было ли это обычной манерой поведения Хенли, или актер пытался быть задиристым, потому что перед ним сидел полицейский, или он действительно сожалел о том, что выбрал на лето именно эту работу.

Когда Хенли наконец закурил, но еще не успел ничего сказать, Сондгард повторил свой вопрос:

– Что вы имели в виду, когда сказали: “Если это будет сезон”?

– Мы собирались открыться через полторы недели. Если до тех пор вы не раскроете убийство, разве вы позволите нам открыться?

– А почему нет? Хенли пожал плечами.

– Ладно, – проговорил актер, словно ненадолго откладывая эту тему. – Что, если здесь произойдут еще убийства?

– А вы полагаете, что они могут произойти? Хенли кивнул в сторону репетиционного зала:

– Они так думают.

– Почему?

– Маньяк никогда не убивает один раз. Вы ведь думаете, что это один из нас, не так ли?

– Необязательно.

– Они думают, что так.

– А вы?

Актер снова пожал плечами, отметая еще одну тему.

– Кроме того, они говорят об отъезде отсюда.

– Другие актеры?

– Вся труппа. Никто не хочет быть следующим. Сондгард отметил, что начинает раздражаться. В словах Хенли чувствовался некий скрытый подтекст, намек, может, на то, что не стоит особо полагаться на Сондгарда в данной ситуации, или на то, что другие актеры слишком заняты сами собой. Сондгард постоянно напоминал себе о недостатке компетентности и опыта в подобных делах, но он не любил, когда подобные напоминания исходили от кого-то другого.

Капитану не удалось полностью скрыть свое раздражение, когда он произнес:

– Мы приложим все силы, чтобы никто не стал следующим. Для начала я хотел бы вернуться к допросу.

Как обычно, Хенли в ответ пожал плечами. Актер всем своим видом демонстрировал, что Сондгард не сможет его разочаровать, поскольку Хенли сразу не слишком полагался на капитана.

– Для начала, – предложил Сондгард, – я хотел бы, чтобы вы изложили мне свою краткую биографию. Где вы работали, где вы жили.

– Конечно.

Даже в этой короткой реплике звучало что-то оскорбительное. Хенли потянулся и стряхнул пепел с сигареты, затем откинулся на стуле и, уставившись в потолок, начал перечислять:

– Я родился в Бостоне, а рос в разных местах по всему миру. Мой отец – армейский офицер. Он хотел, чтобы я поступил в Вест-Пойнт, но с меня хватило детства, проведенного на военных базах. В день восемнадцатилетия я записался в армию и справился с этим. Мой отец так и не простил мне, что я пошел в армию добровольцем. Когда в двадцать один год я ушел из армии, то уехал в Лос-Анджелес. Я демобилизовался в Техасе, и мне было все равно, куда ехать, вот я и поехал в Лос-Анджелес. Я проболтался там около года, познакомился с несколькими актерами, заинтересовался их работой. Но там главной задачей их было получить собственную серию вестернов, а мне это слишком напоминало армию. Поэтому я поехал в Нью-Йорк. Я сыграл в четырех пьесах, все они шли вне Бродвея, и три маленькие телевизионные роли: одну из них в мыльной опере, один раз я сыграл в кино в массовой сцене, один раз я был занят в маленькой роли в рекламе. Я был одним из членов футбольной команды, которая носилась по полю и бросала друг в друга коробку с хлопьями. Позапрошлым летом я работал в театре “Тент” в Пилликоке, в Пенсильвании. В прошлом году я работал с труппой “Темные лошадки” в Эстес-Парке в Колорадо. А нынешним летом я оказался здесь.

– Вы никогда не работали в одном и том же театре больше одного сезона?

– А зачем мне это нужно? Каждый год новое место отдыха.

– Понятно. А чем вы зарабатываете на жизнь в Нью-Йорке, когда нигде не играете?

– Я занимаюсь страхованием безработных.

– Вы посещаете актерские классы?

– Нет. Подобные заведения – это фикция, искусственно созданные рабочие места для неудачников.

И снова скорее профессор Сондгард, а не капитан Сондгард изучал актера. Хенли представлял собой обычного обитателя университетских городков: высокомерный и самоуверенный, но быстро соображающий и способный сдержать свою хвастливость во время представления. Вначале такой тип полагается только на гибкость и приспособляемость молодости, но когда молодость уходит, он становится потерянным и ожесточенным.

Теперь, когда Сондгард разобрался в Хенли, капитан задал ему вопрос с меньшим раздражением:

– Сколько вам лет сейчас?

– Двадцать семь.

Значит, у него еще есть несколько лет до начала спада. И актер был, видно, готов к неудачам. Сондгард взглянул в свои записи и спросил:

– У вас были когда-нибудь проблемы с полицией? Помимо штрафов за не правильную парковку и тому подобного.

– Пьянка и нарушение общественного порядка один раз в Лос-Анджелесе, – беззаботно ответил Хенли. – Наша компания устроила вечеринку на пляже. Она получилась немного буйной.

– Это все?

– Да, все.

– Хорошо. Теперь о сегодняшнем дне. Вы были на репетиции.

– Если это можно так назвать. Сондгард приподнял бровь:

– Вам не понравилось?

– Любители, получающие зарплату.

– Но сегодня только первый день репетиций, не правда ли?

– Вам не нужно целый час обнюхивать протухшее яйцо, чтобы понять, что оно испорчено.

– Ладно, это не важно. Вы находились на репетиции. Вы хотя бы раз выходили из комнаты?

– Конечно. Пребывание там было просто выброшенным временем для большинства из нас. Кемпбелл и Лейн работали всю репетицию.

– Во сколько вы выходили?

– Около половины третьего.

– Как долго вы отсутствовали?

– Может быть, пятнадцать, может быть, двадцать минут. Я поднялся наверх и выкурил сигарету.

– Значит, вы вернулись в комнату примерно без четверти три.

– Весьма возможно.

– Хорошо, но не точно. Вы не помните, другие актеры выходили из репетиционного зала после полудня?

– Конечно. Все выходили рано или поздно. Пребывание там нельзя назвать очень воодушевляющим.