– Да?

– О том, о чем начинаете догадываться и вы… Что можно представить себе и что-то другое, пусть и несбыточное. Что эта ваша жизнь – еще не все. Что ее нельзя принимать слишком всерьез. Потому что… Бывают сны лучше!

Ее голос звучал, как песнь сирен, и взглянуть ей в лицо мой троюродный брат не решился.

– Ни о каких других снах я ничего не знаю, – сказал он. – У каждого из нас есть он сам и есть его жизнь, этого вполне хватает. Какие еще могут быть сны? Да, мы живем во сне – приходится это признать. Кроме того, все это, знаете ли, не имеет отношения к делу. Мы говорили о Чаттерисе и о том, почему вы пришли за ним. Зачем вам было приходить, зачем кому-то извне приходить в этот мир?

– Потому что нам разрешено в него приходить – нам, бессмертным. И почему бы, если нам вздумается отведать этой жизни, которая течет, прекращается и начинается снова, как дождь, падающий на землю, – почему бы нам этого не делать? Зачем себе в этом отказывать?

– А Чаттерис?

– Если мне этого хочется…

Титаническим усилием воли он преодолел подступавшее отчаяние и еще раз попытался свести все дело к частности, к отдельному случаю, к его возможным последствиям.

– Но послушайте, – сказал он. – Что именно вы собираетесь делать, если сможете его заполучить? Не собираетесь же вы всерьез зайти в своей игре так далеко? Не собираетесь же вы… по-настоящему, как принято у нас, выйти за него замуж?

Такое возвращение к сугубо практическим делам рассмешило Морскую Даму.

– Ну а почему бы и нет? – спросила она.

– И разъезжать повсюду в кресле на колесах, и… Да нет, конечно. А что же?

Он посмотрел ей в глаза, и ему показалось, что он заглянул в бездонную морскую глубь, где шевелились какие-то неразличимые тени. Она улыбнулась.

– Нет! – ответила она. – Я не собираюсь выйти за него замуж и разъезжать в кресле на колесах. И стареть, как все земные женщины. (Это от пыли, я думаю, и от сухости воздуха, и от того, как вы начинаете и оканчиваете свою жизнь.) Вы слишком быстро сгораете, вы ярко вспыхиваете и тут же гаснете. Эта ваша жизнь… эти болезни и старость… Когда кожа становится дряблой, волосы теряют блеск, а зубы… Нет, пойти на это я не могла бы даже ради любви. Нет. Но с другой стороны, знаете ли… – Ее голос понизился до шепота. – Бывают сны лучше!

– Какие еще сны? – возмутился Мел-вил. – Что вы хотите сказать? Кто вы? Зачем вы пришли в эту жизнь – вы, притворившаяся женщиной, – и нашептываете, без конца нашептываете что-то нам, кто живет этой жизнью и для кого нет другого выхода?

– Но ведь выход есть, – сказала Морская Дама.

– Какой?

– Для некоторых из вас выход есть. Когда вся жизнь внезапно воплощается в одном мгновении…

И тут она умолкла.

На мой взгляд, эти слова абсолютно лишены всякого смысла – даже в устах дамы, в сущности воображаемой и пришедшей из моря. Как может целая жизнь воплотиться в одном мгновении? Но каковы бы ни были ее слова на самом деле, что-то, несомненно, осталось недосказанным…

Услышав, что она вдруг замолчала, он взглянул на нее. Она смотрела в сторону дома.

– До-о-рис! До-о-рис! Где ты?

Это был голос миссис Бантинг, разносившийся над газоном, – голос торжествующего настоящего, голос непобедимого благоразумия. Мир в глазах Мелвила снова обрел реальность. Он словно проснулся, очнувшись от какого-то незаметно подкравшегося коварного транса.

Теперь он смотрел на Морскую Даму так, словно этого разговора на самом деле не было, словно он задремал и видел его во сне. Что-то как будто померкло вокруг, какая-то фантастическая картина поблекла. Его взгляд упал на подлокотник кресла, где покоилась ее рука, – там виднелась надпись: «Флэмпс. Прокат кресел на колесах».

– Мы, пожалуй, слишком углубились… – сказал он неуверенно, но потом все-таки переспросил:

– Что вы говорили? Вы хотели сказать, что…

Послышались шаги приближавшейся миссис Бантинг. Паркер шевельнулась и кашлянула.

Теперь ему было совершенно ясно, что они «слишком углубились».

– Может быть, как-нибудь в другой раз… Действительно ли все это было сказано или ему только почудилось?

Вдруг ему пришла в голову одна мысль.

– Где ваша сигарета? – спросил он. Но она была уже давно докурена.

– И о чем это вы тут так долго говорили? – произнесла нараспев миссис Бантинг, почти материнским жестом положив руку на спинку стула, где сидел Мелвил.

– О, – начал Мелвил, против обыкновения растерявшись, вдруг встал со стула и с деланной улыбкой обернулся к Морской Даме. – А правда, о чем мы говорили?

– О всяких интересных вещах, должно быть? – сказала миссис Бантинг почти игриво и удостоила Мелвила особой улыбки – одной из тех, что с моральной точки зрения почти равнозначны подмигиванию.

Мой троюродный брат, потрясенный такой игривостью, секунды четыре в изумлении смотрел на миссис Бантинг. У него даже дух захватило. Потом все одновременно рассмеялись, миссис Бантинг уселась и заметила про себя, но вполне внятно:

– Как будто я не догадываюсь!

Насколько мне известно, после этого разговора Мелвила с необычной силой терзали сомнения. Прежде всего, что особенно его угнетало, он сомневался, был ли вообще этот разговор, и если был, то не сыграла ли память с ним дурную шутку, изменив и усилив его значение. Время от времени мой троюродный брат видит во сне вполне разумные и правдоподобные беседы, и это сильно сбивает его с толку, потому что они путаются с тем, что происходит на самом деле. Не так ли случилось и теперь? Он то и дело возвращался к отдельным фразам, запавшим ему в память, и вдумывался в них. Действительно ли она сказала вот это, и именно с таким выражением? Говорила ли она то? Но каждый день этот разговор припоминался ему по-разному. Действительно ли она предсказала нечто туманное и мистическое, что ожидало Чаттериса?…

Больше всего усиливало и усложняло его сомнения то, что впоследствии Морская Дама, сохраняя полную безмятежность, ни разу и словом не обмолвилась о происшедшем. Или не происшедшем? Она держалась как всегда, в ее поведении не было заметно ни следов возникшей между ними близости, ни отдаления, какое обычно следует за неосторожным признанием.

И, как будто этого было еще недостаточно, к рою обуревавших его вопросов вскоре прибавились новые сомнения. Морская Дама, размышлял он, созналась, что пришла в этот мир, вышла на сушу ради Чаттериса.

А значит…

До сих пор он не задумывался о том, что именно ждет Чаттериса, мисс Глендауэр, Бантингов и всех остальных, когда она «заполучит» Чаттериса, что представлялось весьма вероятным. Бывают другие сны, есть иная жизнь, существует Нечто – и Чаттерису предстояло отправиться туда! Так она сказала! Но Мелвилу с неожиданной отчетливостью и яркостью припомнилась картина, которую он когда-то видел: мужчина и русалка, быстро погружающиеся в пучину… Может ли такое случиться? И это в тысяча восемьсот девяносто девятом году? Может ли быть, что, говоря обо всех этих вещах, она действительно имела их в виду, а если имела и уже начала целенаправленную кампанию с целью заманить его в ловушку, то что должен предпринять в такой ситуации благовоспитанный, ведущий разумную жизнь, хорошо одевающийся холостой светский человек?

Смотреть со стороны – пока все не кончится катастрофой?

Наверное, за эти дни он чуть ли не состарился на глазах. Видимо, он неприлично подолгу околачивался в доме на сэндкаслском побережье, безуспешно пытаясь добиться достаточно длительного и интимного разговора наедине с Морской Дамой, чтобы раз и навсегда разрешить свои сомнения относительно того, что было в тот раз сказано на самом деле и что ему пригрезилось. Ничто еще никогда не вызывало у него такого беспокойства, как поворот, который принял тот их разговор. Никогда еще ему не было так трудно сохранять привычное юмористически-снисходительное отношение к жизни. В его поведении появились совершенно определенные признаки рассеянности.

«Если все так, то это, знаете ли, дело серьезное», – так или примерно так постоянно бормотал он про себя. Его необычное состояние заметила даже миссис Бантинг. Однако она не правильно поняла его причины и говорила что-то о… В конце концов он внезапно уехал в Лондон, полный отчаянной решимости держаться от всего этого подальше. Морская Дама попрощалась с ним в присутствии миссис Бантинг так, будто между ними ничего не произошло…