— Где он сейчас?

— Затрудняюсь ответить.

— Какие у нас могут быть затруднения? — удивился Сталин.

— У меня здесь докладная записка т-т-товарища Вышинского. Зачитываю… "Ввиду настойчивости, проявленной шведами в этом деле, мы неоднократно, устно и письменно, запрашивали в течение 1945 и 1946 годов СМЕРШ, а позднее МГБ о судьбе и месте пребывания Валленберга, в результате чего лишь в феврале сего года нам сообщили, что Валленберг находится в распоряжении МГБ, и было обещано доложить лично вам…", значит, мне, — уточнил Молотов, — "о дальнейших мероприятиях МГБ по этому делу. Но поскольку дело Валленберга до настоящего времени продолжает оставаться без движения, я прошу вас обязать товарища Абакумова представить справку по существу дела и предложение о его ликвидации".

— Кого? Дела или Валленберга? — усмехнулся Сталин.

— Дела, ра-ра-разуместся… Я принял меры, но от Абакумова никакого ответа по этому поводу. Будто язык проглотил. Такое впечатление, что Валленберга уже не существует.

— Молчать могут по разным причинам, — это Берия: — Может, госбезопасность работает с ним, вычерпывая все, что есть за душой. Или внедрили куда-то. В таком случае молчать — самое лучшее.

— А ты узнай, — посоветовал Сталин. — Позвони Кобулову и выясни. Прямо сейчас. Тебе не откажут, — съехидничал Иосиф Виссарионович.

— Кому из Кобуловых?

— Решай сам. [В тот период генерал-лейтенант Амаяк Кобулов являлся заместителем начальника Главного управления по делам военнопленных и интернированных МВД СССР, то есть находился в той системе, которую возглавлял непосредственно Берия, и был надежным соратником последнего. А его брата, своего друга и "верного пса", генерал-полковника Богдана Кобулова, известного чрезмерной жестокостью, Лаврентии Павлович «приставил» к собственному выдвиженцу, а теперь сопернику — к министру госбезопасности Абакумову: добился, чтобы оного Богдана назначили заместителем Абакумова. И тот, и другой из братьев по долгу службы обязаны были знать о судьбе Валленберга и никаких секретов от Берии, естественно, иметь не могли. (Примеч. И. Лукашова.)]

Лаврентий Павлович взял телефонную трубку. Разговор был коротким. Выслушав собеседника, Берия засмеялся и, повернувшись к Сталину, сообщил:

— За здоровье Богдан не ручается, но живой.

— Что тут смешного? Что конкретно сказал Кобулов?

Берия замялся, покосившись на Молотова, на Андреева.

— Здесь все свои, — повысил голос Иосиф Виссарионович. — Докладывай.

— Пердит комками.

Молотов, показалось, вздрогнул. Твердокаменный Андреев бровью не повел, будто не слышал. Сталин удивленно пожал плечами.

— Как это понимать? Выражайся прилично.

— За Кабуловым повторяю… Анекдот из Германии привезли. Киндер Пауль вызван к доске…

— Рауль, — поправил Молотов.

— В анекдоте Пауль. А он растерялся. Молчит, побледнел. "Что с тобой?" — "Извините, фрау учительница, пердеж кусками бывает?" — "Нет, только газом". — "Значит, я обосрался".

Сталин брезгливо поморщился, произнес:

— Похоже на Кабулова. Его репертуар. Но Валленберг?

— Наложил в штаны. От него узнали столько, что ему опасно к своим вернуться.

— А вы не настаивайте. И не держите. Войны нет, вреда от него не будет. Согласен, Вече?

— Считаю, пусть по-по-посоветуются Абакумов с Вышинским.

— С этим все, — Сталин резко, отсекающе двинул правой рукой. — Есть дела поважнее.

Разговор этот, свидетельствующий о тогдашнем непредвзятом отношении к евреям вообще и к их «спасателю» Валленбергу в частности, состоялся в середине мая 1947 года. А через два месяца, 17 июля, начальник Лубянской тюрьмы полковник Смольцов подписал рапорт на имя министра госбезопасности Абакумова о смерти тридцатишестилетнего заключенного Рауля Валленберга "предположительно вследствие наступившего инфаркта миокарда".

Причина? Может, всплеск радости от близкого освобождения; может страх расплаты за то, что слишком много сказал на допросах и ему не простят этого бывшие соратники; может, еще что-то… Во всяком случае, при Сталине к этому вопросу больше не возвращались.

История с Еврейским антифашистским комитетом, случай с Раулем Валленбергом — это лишь частности, не очень заметные детали на фоне того величайшего для иудеев события, которое свершилось вскоре после войны, и опять же благодаря ясной и твердой позиции Иосифа Виссарионовича Сталина. На Западе любят кричать о свободе, о гуманизме, о справедливости, о заботе о людях. Потоки красивых слов. А вот осуществить многовековую мечту всемирной еврейской диаспоры о воссоздании собственного государства помог лишь возглавляемый Сталиным Советский Союз, оказав иудеям моральную и материальную поддержку, воплотив их идеи и мечтания в реальную действительность. И далось это не без труда. Ведь все сильнейшие капиталистические державы были против. Пришлось ломать их сопротивление.

Великобритания не желала терять своего влияния на Ближнем Востоке, в частности в Палестине, на территории которой должен был возникнуть Израиль. Такие государства, как США, Швеция и Швейцария, боялись большого оттока капиталов: многие богачи-банкиры там были евреями и могли укатить на прародину, прихватив мешки, туго набитые золотом. У Италии были свои интересы, у Франции — свои, у Турции — тоже. А все они вместе, весь западный мир, опасались того, что Израиль сразу станет государством просоциалистическим, ориентированным на Москву, оплотом Советского Союза в богатейшем нефтеносном районе. Короче говоря, весь Запад вначале был против. Стремление еврейской диаспоры, пострадавшей от гитлеризма, к объединению, к сплочению для сбережения нации, ее традиций и языка — это стремление решительно поддерживал только Советский Союз. И (не очень уверенно) дружественные нам страны народной демократии.

Позиция Сталина и Молотова была простой и справедливой. Мы интернационалисты, мы — за равноправное и полноценное развитие всех народов и наций. А какое равноправие, какие возможности, когда у народа, рассеянного по всей земле, нет даже клочка собственной территории, если не считать нашей Еврейской автономной области. Но ведь это не государство.

В Советском Союзе решено было выезду евреев на Ближний Восток по возможности не препятствовать, за исключением особых случаев (причастность к важнейшим тайнам, нахождение под следствием и т. д.). Более того: новому государству, создаваемому на территории другой страны, требовалась армия для защиты своих интересов — землю за здорово живешь никто не отдаст. Иосиф Виссарионович пошел на необычную меру: дал согласие освободить от воинской присяги 750 офицеров еврейского происхождения, проявивших стремление отправиться в Израиль и создавать там свои вооруженные силы. Так что вам, иудеи, величайший памятник надо бы воздвигнуть вашему радетелю, Иосифу Виссарионовичу Сталину, одарившему вас государственностью. И перед этим памятником — камилавки долой!

Надеялся Сталин на то, что благодарные евреи, многие из которых у нас были коммунистами или комсомольцами, не только создадут дружественную нам страну, но и останутся носителями и распространителями марксистско-ленинских идей на Ближнем Востоке, да и во всем зарубежье. Однако надежды и чаяния Иосифа Виссарионовича и Вячеслава Михайловича у нас разделяли далеко не все: открыто против не выступали, но и одобрения не высказывали. Даже Лазарь Моисеевич Каганович, дававший понять, что советским евреям не будет лучше: и тем, кто уедет, и тем, кто останется в России. Одних зачислят в перевертыши, других — в пособников. Воссоздание Израиля — это новый узел сложнейших проблем, территориальных и политических, это новое повсеместное обострение еврейского вопроса, это новые войны, а следовательно, и новые беды для будущих поколений иудеев, восстановивших против себя огромный арабский мусульманский мир… Но увы общеизвестно, что суматошные от природы евреи не способны жить и работать размеренно, спокойно, на крепких корнях: им нужны перемены и потрясения. Сами дергаются и других дергают.