И. СТАЛИН"
Логическое продолжение не заставило себя ждать. Через некоторое время Г. И. Кулик, В. Н. Гордов и Ф. Т. Рыбальченко оказались на Лубянке. Их обвинили в вынашивании террористических планов по отношению к членам Советского правительства. Несмотря на многочисленные допросы, даже на "допросы с пристрастием", ни один из трех генералов виновным себя не признал. Однако приговор состоялся. 24 августа 1950 года они были расстреляны.
Через семь лет их оправдали. При Хрущеве, который руководствовался принципом: посмотри, что было при Сталине, и сделай наоборот. Верховный Совет страны возвратил Кулику звание Героя Советского Союза, права на все его ордена и медали. Более того, даже звание Маршала Советского Союза посмертно вернули ему. На мой взгляд — перестарались. Ну какой из него маршал, война показала, на что он способен.
14
Мы, значит, разделили так называемое дело о заговоре генералов, или иначе "дело семидесяти пяти", на три составные части. Из-за неоднородности. Начав с «разного», разобрались более или менее с теми, кто попал в разряд заговорщиков совсем случайно. А теперь — о тех, с кем сводил счеты Берия, кто оказался жертвой интриг, исходивших, увы, от Сталина.
Лаврентий Павлович был одним из первых, кто уловил еще в конце войны нараставшее недовольство вождя некоторыми нашими военачальниками — теми, кто обрел в победах уверенность и проявил большую самостоятельность. И не только недовольство, но даже опасение, обострившееся с началом голодного 1946 года. Не слишком ли много у генералов власти и популярности? Не пора ли напомнить поговорку "каждый сверчок знай свой шесток" и показать, кто истинный хозяин страны?! За маршалом Жуковым армия, за адмиралом Кузнецовым флот, а за Сталиным вся держава с ее отлаженным государственным и партийно-политическим механизмом. Пусть это почувствуют все. Мысли и устремления Иосифа Виссарионовича по этому поводу, как высказанные, так и не высказанные, были понятны Берии, стали для него руководством к действию, тем более что они полностью соответствовали далеко идущим планам самого Лаврентия Павловича (о чем стало известно позже).
Суть такова. Близилось семидесятилетие Иосифа Виссарионовича. Было заметно, что он стареет. Малоподвижным, как маска, стало лицо, все реже оживляемое улыбкой, усмешкой или недовольной гримасой. Потускнели глаза: они теперь не блестели при радости и меньше желтели от гнева. Казалось, он чаще смотрел в себя, чем на окружающих. Раньше при раздражении глаза его суживались, начинали подергиваться нижние веки. С возрастом этот тик все заметней перерастал в мелкую дрожь — одрябли соответствующие мускулы. Верный признак того, что Иосиф Виссарионович может сорваться, но у него обычно хватало силы воли сдержаться, погасить вспышку, скрыть свое состояние за обычным спокойствием! А еще раздражала его левая рука, становившаяся все менее послушной и полезной. Она тонула в просторном рукаве кителя или мундира: будто там протез или вообще нет ничего. Росло желание посидеть за рабочим столом, неспешно создавая задуманные труды. Практику хотелось заняться теорией, подвести некоторые итоги.
Да, Сталин старел, это видели окружавшие его люди, хотя никто никогда словечком не обмолвился на такую «скользкую» тему. Все понимали, что уход Иосифа Виссарионовича чревато большими, непредсказуемыми, опасными переменами. Среди тех, кого это особенно тревожило, был Лаврентий Павлович Берия. Слишком много грехов висело на нем, слишком много бед связывалось с его именем. Придется нести ответственность за все плохое, что было содеяно при Сталине. Или… Как там у драматурга Шварца выразился молодой человек, убивший дракона, владевшего городом? "Покойник (дракон) воспитал их так, что они повезут всякого, кто возьмет вожжи". Слова крамольные, но правильные. Повезут ведь. Значит, надо заранее готовиться к тому, чтобы захватить бразды правления в свои руки, опередив или убрав возможных конкурентов. Любой ценой. Третьего не дано.
Рыбак рыбака видит издалека. Без сговора, полуосознанно тянулись один к другому те, у кого совесть была нечиста, кто боялся ответственности и видел спасение только в захвате самых высоких партийно-государственных постов после смерти Сталина или даже при нем, когда стареющий вождь ослабеет. Кто палку взял, тот и капрал.
Окрепла давняя дружба Берии с Микояном. Завязалась новая — с Маленковым. К ним тяготел Каганович. Но все это было зыбко, неопределенно до того дня, когда произошло событие, по сути своей частное, не вошедшее в анналы истории, однако значительно повлиявшее на дальнейшее развитие событий в высшем эшелоне власти.
16 июля 1946 года Иосиф Виссарионович смотрел на стадионе «Динамо» парад физкультурников. Был доволен, радушен, сидел в своей излюбленной позе: руки скрещены внизу живота, колени раздвинуты, ступни сомкнуты. Без возражений позировал известному фотокорреспонденту Евгению Халдею. «Болел» за спортсменов, чаще обычного пуская табачный дым. Потом, за обедом, выпил свою норму. А вечером мне позвонил Власик: срочно приезжайте на дачу. Когда я прибыл, там уже находились Берия и, если не ошибаюсь, Андреев. Оба взъерошенные, растерянные, Иосиф Виссарионович полулежал на диване, накрытый серым плащом. Осунувшееся бледное лицо выражало нечто среднее между страхом и удивлением: сам, дескать, не понимаю, что произошло.
Власик рассказал: во время прогулки по саду Сталин вдруг почувствовал себя плохо. Стеснило грудь, накатывала тошнота, потемнело в глазах. Заболела голова. "Почернел, как чугунный, как шахтер из забоя, только зубы видны…" Власик и садовник отвели Иосифа Виссарионовича в кабинет, уложили его. Врача вызывать не велел. И вот вроде бы отошел, продышался, сетовал только на слабость в ногах.
Таков был первый звонок, возвестивший, что здоровье Сталина начинает давать сбои, напомнивший о том, что вождь отнюдь не бессмертен. Приступ мог повториться с непредсказуемыми результатами. Иосиф Виссарионович сделал для себя некоторые выводы. Неохотно, но прошел медицинское обследование, прислушался к совету врачей насчет режима и отдыха. Даже не курил несколько дней, что подействовало на него, заядлого табачника, не лучшим образом. Он нервничал, злился и вернулся в нормальное состояние лишь после того, как опять взялся за трубку.
Для партийно-политических и хозяйственных деятелей, окружавших Сталина, первый приступ явился новой точкой отсчета. Каждый задумывался о будущем, искал единомышленников, надежных соратников. Активнее начал проявлять себя Берия, расширяя сферу своего влияния. К нему, хитрому, осторожному, обладавшему большой властью, потянулись, вслед за Кагановичем, министр вооруженных сил маршал Булганин, генерал армии Штеменко, ставший вскоре начальником Генерального штаба, а главное — такой авторитетный человек, как Хрущев. Постепенно складывалось неофициальное руководящее ядро: Берия, Хрущев, Маленков. Опираясь на эту силу, Лаврентий Павлович принялся осуществлять свои планы, убирая тех, кто был опасен для него, мог стать на пути. Использовал при этом настроение и пожелания Сталина, развивая и варьируя их по собственному усмотрению. Особенно когда громил флотское руководство.
С моряками Берия всегда был не в ладах, не мог понять и принять их корпоративности, независимости. Как будто обособленное государство. У адмирала Кузнецова свой наркомат, свой Главный штаб, свои структуры, в том числе и разведывательные. А форма одежды, а звания? Лаврентий Павлович никак не мог запомнить, кто выше: капитан 2-го или 3-го ранга, контр- или вице-адмирал. Сам Николай Герасимович Кузнецов всегда вежлив, приветлив и в то же время холоден и недоступен. К тому же он человек Андрея Александровича Жданова, который, как бывший речник, курировал флот. А Жданов — главный соперник Берии. После войны Сталин все заметней выделял Жданова, все ближе сходился с ним на деловой и на личной основе, видя в Андрее Александровиче наследника и продолжателя. Породниться хотел, выдав свою Светлану за ждановского сына Юрия.
В Москве Андрея Александровича поддерживали Молотов, Андреев и Ворошилов. В его когорте молодые, но уже проявившие себя люди готовые руководители на все высшие посты в партии и правительстве. Это переживший со Ждановым всю блокаду Алексей Александрович Кузнецов (однофамилец адмирала) — первый секретарь Ленинградского областного и городского комитета партии, к тому же секретарь ЦК ВКП(б). Это академик-экономист Николай Алексеевич Вознесенский, член Политбюро Центрального комитет партии, прошедший практическую школу на посту председателя Госплана СССР, готовый в любой момент возглавить Совет Министров. И, кстати, всегда поддерживающий своего приятеля адмирала Кузнецова. Таков тесный круг, разорвать который Берия считал необходимым.
