На совещании по «Багратиону» командующий 1-м Белорусским фронтом Константин Константинович Рокоссовский предложил свой вариант, ломавший то, что было намечено Ставкой. Не просто переиначивавший какие-то детали, а действительно менявший подход к намеченным действиям, да и вообще к сложившимся у нас представлениям о прорыве обороны противника, о ведении крупномасштабного наступления. Рокоссовский заявил: анализ расположения сил неприятеля, его тактических и оперативных резервов, учет географических условий заставляют пересмотреть разработанный в Москве план. Неизменным остается одно: своим левым крылом, выдвинутым далеко на запад южнее Полесья, 1-й Белорусский фронт наносит удар от Ковеля на Люблин и далее на Варшаву, частью сил подрезая при этом "белорусский балкон". По этому поводу возражений не было. Сомнения возникли, когда Рокоссовский сказал, что с восточной стороны вместо одного главного, а другого вспомогательного, отвлекающего удара он намерен нанести два равноценных по силам и средствам. То есть два главных удара, как из района Рогачева, так и из района нижнего течения Березины.

— Почему? — насторожился Сталин — Зачем?

Рокоссовский ответил буквально следующее — цитирую по своей стенограмме:

— Местность на направлении Рогачев — Бобруйск лесисто-болотистая, позволяет сосредоточить там в начале наступления силы только 3-й армии и лишь частично 48-й. Если этой группировке не помочь сильным ударом на другом участке, противник может не допустить здесь прорыва обороны, у него останется возможность перебросить сюда войска с не атакованных нами рубежей. Только два сильных удара решат все проблемы.

— Как это? Как решат? — В голосе Иосифа Виссарионовича прозвучало едва уловимое раздражение.

— В сражение будет одновременно введена вся основная группировка войск правого крыла фронта.

— Ну и вводите.

— Товарищ Сталин, это недостижимо на одном участке из-за его ограниченности. А отвлекающее наступление малыми силами заметного эффекта не даст. Необходимы два главных удара, — повторил Рокоссовский.

— У вас получается даже не два, а три, — съехидничал кто-то.

— Два главных удара на правом крыле фронта, — уточнил Константин Константинович.

Молча, не мигая, Сталин вглядывался в лицо Рокоссовского, будто видел его впервые или обнаружил что-то новое, неизвестное для себя. Наконец произнес:

— Ви-и хорошо продумали свое предложение? Не придется ли раскаиваться в нем?

— Два удара гарантируют нам успех и снизят наши потери.

— А подумайте еще, взвесьте все шансы. Посоветуйтесь с самим собой в соседней комнате. — Сталин показал на дверь. — Десять минут вам хватит?

Так точно, — спокойно ответил Рокоссовский, хотя щеки его побледнели. Собрал свои бумаги и вышел. В приемной при виде его Поскребышев удивленно и укоризненно покачал головой. Совещание в кабинете продолжалось, но настрой был уже иной, деловитость сменилась напряженностью. Почувствовав это, Верховный Главнокомандующий обратился к своему первому заместителю:

— Товарищ Жуков, помогите товарищу Рокоссовскому разобраться в обстановке и возвращайтесь вместе с ним.

Высокий, худощавый, подтянутый Рокоссовский, истинно военная косточка, стоял посреди комнаты, держа в руке папку с документами. Коренастый, плечистый Жуков остановился рядом, сказал неофициально, по-дружески:

— Зря копья ломаешь. Все уже взвешено и разложено по полочкам. Верховного не покачнешь.

— Дело требует.

— Убежден?

— Абсолютно.

— А без этого не обойтись?

— Другая цена, Георгий Константинович. Общий успех будет, но какой ценой?!

— Ты хоть понимаешь, что наступил на любимую мозоль? На неприкасаемую мозоль?

— В том-то и штука, — кивнул Рокоссовский.

— Вот и смекай.

Этот диалог, понятный разве что самому узкому кругу военных специалистов, нуждается в расшифровке. Попробуем разобраться, что скрывалось за словами двух полководцев. Не только присущая якобы Сталину нетерпимость к возражениям (дельные советы он и выслушивал, и воспринимал), но нечто гораздо большее. Для лучшего уяснения прибегнем к сравнению. С самого начала Второй мировой войны четко определился принцип наступательных действий немецких войск. Простой и многообещающий. Имея преимущество перед противниками в танках и автотранспорте, немцы сделали упор на стремительный маневр своими подвижными силами. Они нигде не штурмовали укрепленные позиции неприятеля, не тратили на это драгоценное время, не несли потерь в затяжных боях. Столкнувшись с сопротивлением, они маневрировали вдоль фронта, тыкаясь то там, то тут, нащупывая слабые места. А прорвав слабые рубежи, на полной скорости неслись вперед "до последней капли бензина" (по выражению Гудериана), окружая, деморализуя и пленяя части противника, оказавшиеся в их тылу. Так было во Франции, где немцы обошли с севера считавшуюся неприступной "линию Мажино" и захватили Париж, победив без серьезных потерь. "Выключили из игры" эту мощнейшую линию обороны, вот и весь сказ. Так было и в Польше, где немцы, особенно танкисты Гудериана, на полной скорости неслись на восток, обходя узлы сопротивления: до того момента, пока столкнулись со сплошной массой советских войск, срочно выдвинувшихся в Западную Белоруссию и Западную Украину.

Так было и на советско-германском фронте в 1941 году, когда немцы, внезапно напав на нас, активно маневрировали, нащупывая слабые или неприкрытые места на наших оборонительных рубежах, и нагло лезли все дальше в глубь нашей страны. То же самое повторилось и летом 1942 года. Значителен был элемент авантюры, но в тех конкретных условиях немецкий наступательный шаблон вполне оправдывал себя. Только ведь и мы не лыком шиты, мы искали способы противодействия вражеским стандартам, которые достаточно хорошо изучили. Шаблон, не требуя самостоятельности, легко усваивается среднекомандным составом. Особенно у немцев, в характере которых преобладает стремление к организованности, к дисциплине. Летом 1942 года, когда немцы дошли до Воронежа, Сталинграда и до Эльбруса, стандарт сработал в их пользу. Однако любой шаблон рушится, когда противник улавливает закономерность и находит соответствующие способы борьбы. В 1943 году на Курско-Орловской дуге гитлеровцы напоролись на нашу прочную, глубокоэшелонированную оборону. Ткнулись в одном, в другом, в третьем месте — нигде не пробились… Короче говоря исчерпала себя их идея наступательных действий. До самого конца той величайшей войны.

А что у нас? Не поверхностному читателю, который случайно познакомился с каким-то интригующим «куском» романа-исповеди, а людям основательным, осилившим всего "Тайного советника вождя", — своеобразную хрестоматию по многосложной истории сталинского периода, — этим людям напомню эпизод из первых глав книги. Осенью 1918 года критическое положение возникло в районе Царицына. Казалось, ничто не может спасти крепость на Волге. И тогда я, хорошо знавший деяния и наставления своего замечательного учителя генерала Брусилова Алексея Алексеевича, дал Сталину, Ворошилову и Кулику совет: быстро собрать на решающем направлении возле станции Садовая все наши силы, особенно артиллерию, оголив другие участки фронта, и встретить наступление врага мощным ударом по его атакующим частям. Успех тогда был полный, мы разгромили неприятеля и отстояли Царицын. А Сталин, дотоле дилетант в военном искусстве, оценил и навсегда запомнил важнейшее правило: не распылять войска, концентрировать их на главном направлении для решения основной задачи.

Со временем Иосиф Виссарионович оценил и другой важнейший фактор введение противника в заблуждение относительно намеченных нами целей. При наступлении одновременно с главным ударом обязательно должен наноситься вспомогательный, отвлекающий, который заставляет врага рассосредоточивать свои силы, терять время на уяснение реальной обстановки. Правила эти в общем-то не новы, но Сталин впервые дал им четкую формулировку. Гордился тем, что создал теорию наступательных действий, которую некоторые граждане-товарищи так и окрестили — сталинской. На основе этой теории обучали комсостав. Использовать ее требовали приказы Наркома обороны и Верховного Главнокомандующего, Ничего не скажешь: принцип концентрации сил и вспомогательного удара был и остается правильным. Плохо лишь, когда он становится шаблоном, утрачивает гибкость, не дает использовать другие возможности. Да ведь и противник не дурак, он приспосабливается к схеме, находит способы противодействия.