Слабым, но все же утешением было то, что противник не менее нашего исчерпал наличные резервы. В Германии по новой тотальной мобилизации возрастная планка была поднята выше пятидесятилетней отметки. Брались в армию рабочие с военных заводов, подчищались тыловые учреждения. Упор и у нас, и особенно у немцев, делался не на количество войск, а на новое, более эффективное вооружение. При этом наши перспективы были значительно лучше, мы рассчитывали на пополнение за счет мужчин военно-активного возраста на освобождаемых территориях.
Переформированные, пополненные, отдохнувшие войска перебрасывались в районы, где их использование предполагалось наиболее целесообразным. Забот невпроворот, но все же это не представлялось трудным или утомительным после пережитых потрясений, после минувшего кризиса. Теперь главным было не допустить стратегической ошибки, как это случилось прошлой весной, выработать правильную концепцию проведения летне-осенней кампании 1943 года, которая, по мнению наших специалистов, предопределяла исход всей войны. Враждующие силы были примерно равновелики и одинаково напряжены. При таком положении стратегический просчет мог привести к непоправимой трагедии.
Из чего исходили у нас в Генштабе и в Ставке? Летом 1941 года, используя ряд преимуществ, немцы наступали на всем советско-германском фронте от Баренцева до Черного моря. В зимних боях, особенно в Московском сражении, противник основательно поиздержался. В 1942 году фашисты могли наносить удары не повсюду, а лишь сосредоточив основные силы на одном направлении. Они выбрали южное крыло фронта от Орла до Кавказа и добились вначале изрядных успехов. И потерпели еще более изрядное поражение. Теперь им требовалось показать и доказать, что война не проиграна, что все еще можно изменить. Не наступать, не вести активные действия они не могли. Время работало против них. Не сидеть же им сложа руки в глубинных просторах России, видя, как крепнет Красная Армия, как разрастается партизанское движение, как все решительнее начинают действовать союзники русских. Значит, надо упредить летнее наступление советских войск, первыми нанести удар, ослабить неприятеля (то есть нас) и вновь двинуться на восток. Добиться успеха, хоть и не решающего, но заметного, обнадеживающего. А там время покажет.
Все это, в общих чертах, было понятно. Как и то, что немцы не имеют сил, дабы наносить удары на всем фронте и даже на каком-то направлении. Теперь они способны вести активные действия лишь на одном участке, наиболее выгодном с оперативной точки зрения, создав там крепкий кулак. Но где и когда? — стояли перед нами классические вопросы. Не прозевать бы, не подставиться под первый дробящий удар, способный отбросить и опрокинуть противника (то есть опять же нас). Что в такой ситуации должны делать мы? Прежде всего определить главное: наступать нам или обороняться?!
На этот раз Верховный Главнокомандующий, наученный горьким опытом, был очень осторожен, поняв, наконец, что во время войны надобно слушать не политиков, а военных. Первым, с кем посоветовался Сталин, был маршал Шапошников, ушедший из Генштаба, но по-прежнему пользовавшийся незыблемым авторитетом. Многомудрый Борис Михайлович высказался однозначно: не наступать, создать на всех угрожаемых участках надежную глубокоэшелонированную оборону (как под Москвой). Настолько глубокую, чтобы в ней завяз, раздробился немецкий клин — панцеркайль. Сохранив при этом резервы для контрударов и контрнаступления. В принципе правильно, однако, Иосиф Виссарионович (и я вместе с ним) опасался, что наша оборона может не выдержать, лопнуть, немцы перехватят стратегическую инициативу со всеми вытекающими последствиями. По нашим прикидкам, гитлеровцы довели численность своих войск на советско-германском фронте до 5 миллионов человек. С этим нельзя было не считаться, хотя мы и имели в действующей армии на миллион больше.
Ставка письменно запросила командующих всех фронтов о состоянии, боеспособности их войск и мнение о предстоящей летне-осенней кампании. Командующие ответили неодинаково. Предлагалось упорной обороной на заранее подготовленных позициях измотать противника и лишь после этого самим перейти в наступление. Риск есть, но войска обладают достаточными силами и средствами, достаточной стойкостью, чтобы выдержать и погасить вражеский натиск. Высказывались и иные предложения. Командующие Западного, Брянского и Центрального фронтов, будто сговорившись, хотели бы уничтожить орловскую группировку противника, пока она не окрепла после зимних боев. Заманчиво было срезать вражеский выступ. А потом уж обороняться. Но не приведет ли это к тому, что случилось летом прошлого года?! Свою точку зрения имел командующий Северо-Западным (бывшим Калининским) фронтом Иван Степанович Конев, которому осточертело, видимо, сидеть в обороне. Он предлагал срубить, наконец, ржевско-вяземский сапог, решить задачу, над которой мы бились со времени контрнаступления под Москвой. Так что каждый генерал мыслил по-своему, а выбирать, принимать решение и нести ответственность за него предстояло Верховному Главнокомандующему.
Вечером 12 апреля у Иосифа Виссарионовича состоялось совещание, мало сказать в узком — даже в самом узком — кругу. Четыре человека, если не считать меня, в комнате за кабинетом. Предосторожность для максимальной секретности. Присутствовали: заместитель начальника Генерального штаба А. И. Антонов и два заместителя Сталина — Г. К. Жуков и А. М. Василевский. Причем эти двое впервые явились в новехоньких мундирах, сверкая позолотой маршальских потопов. Даже несколько смущены были своим непривычным блеском. За выдающиеся успехи в руководстве Сталинградской битвой Иосиф Виссарионович (как сам выразился) "повысил и подравнял" их. Я уже говорил о том, что Жуков и Василевский, как представители Ставки, действовали слаженно, умело и весьма плодотворно. Воля, настойчивость одного дополняла ум и дальновидность другого. И наоборот. Это было очень удачное сочетание. Однако Василевский имел звание на одну ступень ниже, и это сказывалось на их общей работе. Воля пересиливала, тем более при твердом, бескомпромиссном характере Жукова.
В середине января 1943 года Георгию Константиновичу было присвоено звание Маршала Советского Союза, а Александру Михайловичу — звание генерала армии. Это если что-то и изменило, то лишь в худшую сторону, давление Жукова усилилось. Вот тут Сталин и «подравнял» их, приняв решение, беспримерное в военной истории. Не было случая, чтобы высшие воинские звания давались без временной дистанции. А Василевскому, едва успевшему прикрепить четвертую звездочку, пришлось срочно менять погоны: 16 февраля был опубликован указ о его новом внезапном повышении, он тоже стал маршалом. Кое-кто удивился, кое-кто позавидовал, но Сталин, я считаю, был прав. Теперь воля и ум сочетались при одинаковых условиях.
На совещании в узком кругу докладывал Жуков. Выступление его было довольно обширным, я же приведу лишь одну ключевую фразу: "Переход наших войск в наступление с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем врага на нашей обороне, выбьем ему танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление добьем основную группировку противника". Все в принципе согласились с Жуковым, основополагающее решение по летне-осенней кампании было принято.
Очень важно было не ошибиться в определении района, где немцы нанесут свой главный удар. На первый взгляд эта задача не представлялась сложной, вывод подсказывала сама конфигурация линии фронта, сложившаяся к концу марта. Войска наших Центрального и Воронежского фронтов, продвинувшись значительно западнее Курска, оказались как бы в полукольце. С севера над ними нависала орловско-мценская группировка противника. С юга белгородская. Обе были достаточно сильны, имели значительное количество танков и, по нашим сведениям, получали больше пополнения, чем армии на других участках. Разве не заманчиво для противника мощным ударом замкнуть кольцо вокруг двух наших фронтов, уничтожить их, открыть себе путь на восток, предопределив успех на ближайшие месяцы. Мы не сомневались, что мысли высшего вражеского командования прикованы именно к Курской дуге. Удар готовится здесь — это подтверждали различные данные, если не прямые, то косвенные.
