Литмир - Электронная Библиотека

— И все же хочу попытаться снова переубедить его. Встреча назначена на вечер. Прошу вас присутствовать, высказать свое мнение о возможностях группы Белова.

— Верховный раздражается, когда присутствуют не званные им.

— Он будет предупрежден, это беру на себя. — Шапошников помолчал, закуривая, произнес с горечью: — Не понимаю, почему он так упорствует? Никакие доводы, самые бесспорные доводы не действуют на него.

— Борис Михайлович, вы взываете к рассудку, к здравому смыслу, но ведь Верховный тоже человек, как и все мы, грешные, у него свои причуды, свои особенности.

— Конечно, конечно, голубчик, но что вы имеете в виду в нашем конкретном случае?

— Сталин хорошо знает южный театр военных действий. Еще по гражданской войне. Там ему всегда сопутствовала удача. Оборона Царицына, разгром Деникина. А западный театр знаком ему меньше, успехи если и были, то скромные. Это не может не отражаться.

— Согласен.

— И еще. Говорят, что Гитлер теперь вздрагивает при слове «Москва», генералы стараются реже произносить… И Сталину не очень-то приятно вспоминать прошедшую осень, обрушившиеся на нас напасти, край бездны, на котором мы балансировали. Один пережил величайшее разочарование, другой величайшее напряжение. Ни тот, ни другой не хотят повторения. Скажу резче: боятся повторения. Разум диктует одно, а внутренние душевные силы противятся, не приемлют… Да ведь и мы с вами не хотели бы еще раз быть участниками некоего варианта Московской битвы.

— Не хотелось бы, — согласился Борис Михайлович.

— А Сталин, с его грузом ответственности, тем более. Вот и стремится он, может быть даже не совсем осознанно, интуитивно, не приковывать внимания немцев к Москве, отвести удар от нашей столицы. Москва — символ. Наше поражение где-нибудь в южных степях — это эпизод войны. Утрата Москвы — крах. Поэтому доводы южан благосклонно воспринимаются им.

— Конечно, эмоции со счетов не сбросишь, — сказал Шапошников. — И все-таки я обязан еще раз изложить Верховному мнение Генерального штаба. В вашем присутствии, надеясь на вашу поддержку, — повторил Борис Михайлович. И добавил извиняющим тоном: — Трудно мне одному, неважно себя чувствую. Очень неважно.

А ведь он не любил жаловаться на здоровье.

Разговор состоялся в кабинете Иосифа Виссарионовича после обычного вечернего (ночного) доклада. Поскольку суть дела известна была всем присутствовавшим, Шапошников был весьма краток, перечислив лишь плюсы, связанные с операцией группы войск генерала Белова. Самое главное состояло в том, что эта операция не нарушала целостности нашего фронта, а проводилась впереди, практически в тылу неприятеля. И не требовала привлечения крупных сил, сохраняемых на будущее. Все тот же 1-й гвардейский кавкорпус, несколько стрелковых дивизий, несколько танковых бригад и артиллерийских полков. Это мизер, это окупится при любых вариантах. В случае удачи Белов, взаимодействуя с 20-й армией, замкнет, наконец, кольцо вокруг Ржевско-Вяземской группировки противника, и это откроет для нас новые оперативные и даже стратегические возможности. Если события будут развиваться неблагоприятно, мы ничего не теряем. Своими сравнительно небольшими силами Белов будет сковывать до десяти германских дивизий, оттянет на себя вражескую авиацию.

— Долго ли он продержится? — ворчливо произнес Сталин. — Немцы сомнут его танками.

— Там лесные болотистые массивы, не самое удобное место для машин. Бог создал небо и землю, а черт — Дорогобуж, Ельню и Смоленскую губернию, — с улыбкой напомнил Шапошников старое присловье. — На два месяца у Белова возможностей хватит, а ведь это самое трудное для нас время. И опять же подчеркиваю: если Белов и будет разбит, то в предполье, наш фронт останется сплошным, немцы окажутся перед целостной линией наших оборонительных рубежей.

— Все это привлекательно. И даже убедительно. И Жуков рвется в бой, произнес Сталин, чуть склонившись к расстеленной на столе карте. Указал чубуком трубки. — Наш выступ на западном направлении не только полезен для нас, но и таит в себе угрозу. Большую угрозу. Немцы накопили крупные силы по линии Харьков, Курск, Орел. То, что предлагает Тимошенко, нацелит эти силы на восток и юго-восток. А если Тимошенко не будет наступать? Тогда немцы нанесут удар от Орла на север, на Тулу и на Москву. Как раз под основание нашего выступа. Во фланг и тыл всего Западного фронта. Отрежут две-три армии и того же Белова. Вот где угроза. А мы лезем все дальше и дальше на запад, к Днепру, в мешок. Не заманивают ли нас? Не есть ли это главная стратегическая ловушка?

Шапошников посмотрел на меня, рассчитывая на поддержку. Я кивнул, заговорил полушутливо, чтобы смягчить обстановку:

— Иосиф Виссарионович, Орел — это вроде бы моя вотчина. И в гражданскую, и минувшей осенью бывал я там по вашему указанию. Положение на Орловском направлении сейчас достаточно прочное. От города Белёва до Тулы сто километров почти сплошная оборонительная полоса. Траншеи, доты, дзоты, проволочные заграждения. От Тулы до Москвы усилены осенние оборонительные рубежи. По Оке тоже. Немцам везде придется прогрызать каждый километр.

— Укрепления, не занятые войсками, сами по себе ничего не стоят.

— Оборонительные рубежи ближе к линии фронта заняты и освоены нашей пехотой и артиллерией. Есть резервы, готовые быстро выдвинуться на угрожаемые направления.

— Двое на одного, — усмехнулся Сталин. — Борис Михайлович, у вас еще что-то?

— К сожалению… Да, на Западном направлении резервы у нас достаточные, мы собрали здесь все, что могли. Вы знаете, что в районе Тулы сосредоточена танковая армия, отдельные танковые корпуса. Это почти две тысячи новых боевых машин. Это сюрприз для немцев. Танки укрыты в лесах и готовы нанести контрудар хоть в Западном, хоть в Южном направлении. Только не дай бог вывести их из лесов на открытые места, под удар немецкой авиации, — Шапошников сделал большую паузу, никак не мог продохнуть, не хватало воздуха. Почувствовав облегчение, продолжал: — Танками, пехотой, артиллерией мы значительно усилили Брянский фронт. И правильно, этот фронт на самом угрожаемом направлении, прикрывает левый фланг нашего западного выступа. Но нет уверенности, что командующий фронтом генерал Голиков сумеет правильно использовать вверенные ему силы и средства, — Борис Михайлович был, как всегда, корректен.

— Генерал Голиков ни в чем не проявил себя, — поддержал я. — Ни в руководстве разведкой, ни на посту командарма десятой. Вяло командовал, неумело командовал. Голикову армия не по плечу, а ему дали фронт, наиболее ответственный фронт.

— Товарищ Берия считает его очень надежным человеком, — возразил Сталин.

— К надежности хорошо бы еще способности, — вздохнул Шапошников.

— Товарищ Голиков назначен недавно и действительно еще не показал себя ни с хорошей, ни с плохой стороны. Когда покажет, тогда посмотрим, какой из него командующий фронтом.

— Не было бы поздно, — устало произнес Борис Михайлович и возвратился к сути разговора. — Жуков, Белов, Болдин ждут указаний…

— Когда их войска будут готовы нанести удар? — спросил Сталин.

— К концу мая.

— Есть еще время подумать.

— Очень мало времени.

— Мы подумаем. С учетом того, что осложнилась обстановка в Крыму, Сталин явно ушел от прямого ответа. Воцарилось молчание. Наконец Шапошников медленно, тяжело поднялся со стула. Голос его чуть заметно дрогнул:

— Мне очень неприятно, но я должен сказать… Последнее время мое состояние ухудшилось.

— Это мы знаем, дорогой Борис Михайлович… Василевский возвращен с фронта в Москву?

— Прибыл.

— Пусть больше работает он, пусть больше работают ваши заместители, начальники управлений… Кто вас лечит, Борис Михайлович?

— Профессор Вовси.

— Вовси способен залечить вовсе, — грубовато пошутил Сталин и сразу же поправился: — Нет, он хороший профессор, но вы не церемоньтесь, требуйте с него, с докторов. Ваше здоровье важно для государства. Может, необходимо вмешательство?

329
{"b":"28630","o":1}