Иначе обстояли дела на южном крыле огромного фронта, если брать от Ельца до Азовского, до Черного моря. Тут наблюдалась определенная закономерность, достаточно четко обрисовывались вражеские группировки, способные не только обороняться, но и наступать. Немцы накапливали силы в районе Орла и Курска. Но куда они двинутся, эти силы — на север, на Москву или на восток, на Воронеж?

Немалую опасность представляли для нас вражеские войска, особенно танковые дивизии, сосредоточенные в Донбассе и в районе Таганрога (нацеленные на Ростов, на "ворота Кавказа"). Они успели отдохнуть и пополниться после зимних потерь. Много войск немцы имели в Крыму, но там наша оборона под Севастополем и на Керченском полуострове представлялась прочной, на Крымском фронте (Керчь) мы даже имели перевес. Ну и в конце концов не Крымом же ограничатся немцы в новой кампании.

Итак, близилось лето, время решающих действий, а замыслы врага не были вскрыты нами, что влияло и на наши планы. Не было у нас в верхах единого мнения, не просматривалась перспектива, а это всегда плохо для государства, особенно для государства воюющего. Легко рассуждать задним числом, анализируя успехи или ошибки, а попробуй заглянуть вперед на год, на месяц, хотя бы на неделю: тьма-тьмущая. Но на то ведь и государственные деятели, чтобы предвидеть варианты, сводить до минимума ошибки, а допущенные исправлять быстро. Во всяком случае, не допускать просчетов с тяжкими последствиями. А в ту пору вернее всех оценил обстановку и занял самую правильную позицию Борис Михайлович Шапошников. Позицию столь же верную, сколь и простую: преднамеренно использовать конец весны и лето только для оборонительных действий на всех фронтах. Это позволит нам свести до минимума неприятности, связанные с превосходством немцев в технике, накопить силы для осенне-зимнего наступления.

Маршал Шапошников заметил и то, чего не осознал никто другой: неопределенность, которая была не только у нас, но и у немцев. По всем данным, фашисты, как и мы, выжидали, не решив, где нанести главный удар. Наша разведка до середины весны ни на одном участке не отметила вражеской группировки, готовой для большого наступления. Колебались гитлеровцы, хотя имели крупные резервы в глубине. Значит, говорил Шапошников, не надо спешить, не надо нам своей активностью провоцировать фашистов на ответные действия. Немцы колеблются, а время течет. Неожиданности, конечно возможны. Но и Генштаб не спал (конкретно опять же Шапошников, Василевский, Ватутин), сосредоточивал наши стратегические резервы на трех наиболее опасных направлениях: под Москвой, в районе Воронежа и возле Сталинграда. Иосиф Виссарионович понимал, что с военной точки зрения предложения Шапошникова были правильными. Но над ним, над политиком, все еще довлели и другие соображения, он еще не до конца понял, что в войне только победа оправдывает все. А поражение — это конец всего. Сталин же хотел скорее подтвердить свое обещание народу близкого успеха, хотел добросовестно выполнить наши обязанности перед союзниками, надеясь на их соответствующие действия. А ведь сколько раз я твердил ему, что прагматичные, беспринципные англо-американцы никогда не предпримут ничего, что не сулит им близкой и очевидной выгоды. Разве можно порядочным людям сотрудничать на равных с бессовестными, беспардонными торгашами и игроками!

Давление на Сталина возрастало с нескольких сторон. Особенно, как и в январе, со стороны Тимошенко и Хрущева, которые предлагали, просили, доказывали необходимость наступать на юге, освободить хотя бы часть Украины, тем самым вдохновить украинский народ на борьбу с оккупантами. И условия для этого есть: концентрация наших войск в районе Изюм-Барвенковского выступа, откуда выгодно наступать на Харьков. Напористость, активность Хрущева были хорошо известны Сталину, и он ценил их. Немалое значение имела и неколебимая уверенность маршала Тимошенко в себе, в том, что он никогда не проигрывает. Если и случаются поражения, то это лишь трамплин будущего успеха, как говорил о себе Тимошенко. Искренняя убежденность — она ведь воздействует. Тем более, что всем нам хотелось успехов, а Хрущев и Тимошенко их гарантировали. Почему Верховный Главнокомандующий не должен был верить людям, ответственным за положение на своем участке, почему бы, обороняясь на всех других направлениях, не позволить Хрущеву и Тимошенко нанести удар, имеющий не только военное, но и политическое и экономическое (освобождение Донбасса) значение?! Действительно, силы для этого у них есть, начертания линии фронта выгодны для наступления (хотя Барвенковский выступ при неблагоприятных условиях мог превратиться в ловушку для наступающих, что и случилось потом).

Раздрай, колебания. Шапошников сравнивал позицию, к которой склонялся Сталин, с позицией Троцкого на переговорах с германцами в Бресте в восемнадцатом году. У Троцкого было: ни мира, ни войны; договор с кайзером не подписываем, но армию распускаем. У Сталина так: переходим к стратегической обороне, но наносим удар для освобождения Украины… Нелестные слова Шапошникова дошли до Иосифа Виссарионовича и, конечно, обидели его. Сталина хоть с чертом сравни, он как похвалу воспринял бы, но чтобы с ненавистным врагом… Однако открыто обида не проявилась, уважение к Борису Михайловичу пересилило, да и понимал Сталин, что печется Шапошников лишь об интересах дела.

На Верховного Главнокомандующего давили не только Хрущев и Тимошенко, добивались своих целей командующий Калининским фронтом генерал Конев и командующий Западным фронтом генерал Жуков. Им рано было думать только про оборону, надо было с наименьшими утратами завершить масштабную Ржевско-Вяземскую операцию. У Конева гибли две его армии, вырвавшиеся далеко вперед на юго-запад, и теперь полуотрезанные немцами. У Жукова немного полегче, хотя бы потому, что у него погибала во вражеском кольце только одна 33-я армия генерала Ефремова.

Спасать надо своих, исправлять положение, добиться этого можно было не пассивной обороной, а только активными действиями. Но какими? Сил-то для наступления ни у Жукова, ни у Конева не имелось. И в этот сложный период на первый план опять выдвинулась фамилия Белова, командира "пожарной команды" на юге в прошлом году, "генерала критических ситуаций" в боях под Москвой, разгромившего танковую армаду Гудериана. А весной сорок второго года Павел Алексеевич Белов, со своей незаурядностью совершил то, чего не бывало в военной истории, создав на своем участке положение, не укладывавшееся ни в какие каноны и открывавшее большие перспективы. О чем и пойдет речь.

4

Вспомним: под жестким давлением Жукова и его заместителя Захарова, в конце января генерал Белов пробился через Варшавское шоссе и увел в рейд на Вязьму, по тылам противника, боевое ядро 1-го гвардейского кавалерийского корпуса. Вязьмы достиг, однако окружить и уничтожить двумя нашими фронтами вражескую группу армий «Центр» не удалось. Удержали немцы неширокую кочергаобразную полосу вдоль железной дороги от Днепра до Ржева, этакую кривую занозу. И вот тут начинается то, что можно объяснить только военной талантливостью Белова, проявлявшейся именно тогда, когда он обретал независимость от начальства, действовал по своему усмотрению, под свою ответственность.

Детализируем ситуацию. Две армии Конева, прорывавшиеся к Вязьме с северо-востока, отброшены и почти уничтожены. Такая же беда и в 33-й армии, узким клином выдвинувшейся к Вязьме с запада. Она тоже гибнет, задыхается в кольце. Генерал Ефремов застрелился, предпочтя смерть позору плена. Не обряжаясь в судейскую тогу, я, тем не менее, должен отметить вот что. Не хотел, не любил вспоминать о той трагедии уважаемый мною Георгий Константинович Жуков. Скупо высказался в своих мемуарах: "…считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника". Однако, признав сие, упустил или запамятовал Георгий Константинович некоторые подробности. В марте, мол, "по просьбе генерала П. А. Белова и М.Т. Ефремова командование фронта разрешило им выводить войска на соединение с нашими главными силами. При этом было строго указано выходить из района Вязьмы через партизанские районы, лесами, в общем направлении на Киров, где 10-й армией будет подготовлен прорыв обороны противника, так как там она была слабее…"