Не успел Булгаков проинструктировать ребят, собиравшихся за «языком», как гул моторов, а потом и стук топоров раздались совсем близко, но не на шоссе, а с противоположной стороны, на просеке. Игорь встретился взглядом с Парамоновым.

– Я схожу, – спокойно произнес тот. – Мигачев, за мной!

Вернулся старшина очень быстро: на просеке стоят самоходные пушки, немцы маскируют их.

– Влипли? – полувопросительно сказал переводчик. – Теперь уходить некуда, разве только назад.

– Позади поле,– возразил Парамонов.

– Ну, все, – прервал их Игорь. – Хватит разговоров. Старшина, ищи укрытие. Радист, вызывай штаб.

Они передали короткое сообщение о том, что в квадратах «Г-6» и «Г-7» вдоль просеки обнаружено скопление самоходок, а потом сразу свернули рацию, не ожидая ответа, потому что топоры стучали совсем близко и даже слышались голоса немцев.

Парамонов отыскал в чащобе какую-то яму, когда все залезли в нее, притащил охапку старого сухого хвороста, навалил сверху, да еще нагреб ногами листвы. Сам заполз под хворост последним, завозился, устраиваясь, возле Игоря. Сказал шепотом:

– Со стороны ни черта не видно. По спинам пройдут, не заметят. Прикажи спать ребятам.

Игорь разрешил четверым отдыхать. Трое: сам Булгаков, радист и Парамонов – наблюдали за лесом, держа под рукой автоматы. Однако разрешением никто не воспользовался, какой уж тут сон, когда за поляной горланят фрицы, когда дыхание перехватывает от волнения и страстного желания закурить, глотнуть хоть разок успокоительного дымка.

Группа немцев, видимо, дозор, прошла метрах в ста от них, громко разговаривая. Потом лес начал постепенно затихать. Прекратился стук топоров, умолкли голоса.

Усталость брала свое. Разведчики начали подремывать. А переводчик вдруг всхрапнул так громко, что сам вздрогнул и зашевелился.

– Во! – шепотом произнес Парамонов. – Интеллигент, а храпит, как неграмотный!

– Нервы крепкие, – ответил Игорь, осторожно поворачиваясь на левый бок: очень уж неприятно липла к животу промокшая одежда.

Чтобы скоротать время, старался думать о хорошем: о доме, об Ольге. Интересно, что она делает вот в эти минуты? Наверно, завернула Николку в одеяло и вышла гулять. Ходит по двору, поет ему что-нибудь, а Николка лежит и соску сосет… Впрочем, какая там соска! Ему скоро два года стукнет, он уж сам давно бегает. Летом даже хвост у петуха выдрал – такие ручонки сильные. Схватил за хвост, а петух вырвался… Он уже самостоятельный гражданин, этот Николай Игоревич. Только никак невозможно представить его на собственных ногах. Вспоминается лишь круглое личико, широкий нос да синие глаза-бусинки.

Ольга пишет, что нога у него очень большая, носит уже двадцать третий размер, скоро Людмилку догонит… Ну, что же, на то он и мужчина, должен на земле прочно стоять. А с обувью плохо. В Одуеве совсем не продают детских ботинок. Вот старшина говорил, что Мигачев умеет сапожничать. Может, его попросить, а потом переслать с оказией… Мигачев или Мигунов? Это же надо – такие одинаковые дружки подобрались…

– Командир, – толкнул его Парамонов, – ты что, засыпаешь?

– Я! Нет, замечтался, – спохватился Игорь и тряхнул головой. – Задумался малость.

– Давай Мигачева поднимем, он отдохнул вчера.

– Ладно, через часок. Только разоспался товарищ.

Так лежали они, мокрые и озябшие, торопя время, подавляя в себе чувство голода, желание покурить и совсем не догадываясь, какой переполох наделали в штабах две их радиограммы.

К этому времени на Лютежском плацдарме, на маленьком «пятачке», скрытно сосредоточились для штурма немецких позиций войска 38-й и 3-й гвардейской танковой армий, 5-го Гвардейского танкового и 1-го Гвардейского кавалерийского корпусов. Завтра утром, 3 ноября, должен грянуть залп двух тысяч орудий и минометов, должны ударить пятьсот «катюш». После артиллерийской подготовки войска рванутся на Киев.

И вот теперь, когда до наступления осталось меньше суток, в тылу немцев обнаружилось новое танковое соединение. Несколько дней назад фашисты сняли с другого участка фронта 7-ю танковую дивизию. Может, это она подтягивается к Лютежскому плацдарму, чтобы затаиться в лесах, а потом неожиданно нанести контрудар? Может, это другое, более крупное соединение?

Генерал Ватутин принимал меры. Из фронтового резерва были взяты два истребительно-противотанковых полка и полк самоходных артиллерийских установок. После прорыва обороны эти части должны были прикрыть фланг наступающих войск. Несмотря на низкую облачность, в воздух поднялись несколько самолетов-разведчиков, ведомых лучшими летчиками. В полной готовности стояли на аэродроме машины штурмовой авиадивизии. Штурмовики получили приказ при первой возможности пробомбить и обстрелять те лесные квадраты, которые были названы в радиограмме разведчиков.

Часа за два до сумерек дождь наконец прекратился. Солнце так и не смогло прорваться сквозь тучи, но облачность поднялась на несколько сот метров. Штурмовики эскадрильями стартовали с аэродрома.

Игорь как раз спал, когда на просеке и на опушке леса возле шоссе рванули первые бомбы. Самолеты, полого выходя из пике, один за другим проносились над соснами, над ямой разведчиков. Некоторые бомбы рвались близко, в глубине леса. Игорь даже побледнел: хуже не придумаешь – погибнуть в немецком тылу от своих же. Нет, не зря он всегда боялся бомбежки.

Однако страх перед бомбами оказался недолгим: новая и более серьезная опасность заслонила всё. Немцы с просеки и с шоссе хлынули в лес, подальше от того места, которое штурмовали краснозвездные самолеты. Фашисты бежали кучками, Целыми подразделениями, рассыпались поодиночке, лезли в чащобу. Игорь сообразил: прятаться под ветками теперь бессмысленно. Заметят, поймут, откроют огонь. Лучше лежать открыто.

Он велел поскорей стряхнуть листья и ветки, закутаться в накидки и надвинуть осточертевшие всем тяжелые каски. А переводчик с Игорем сели на край ямы – так лучше было видно вокруг.

В гул и треск разрывов короткой строчкой врывались очереди авиационных пушек. Валились на землю старые сосны: грохот заглушал их скрипы и стоны. Отрывисто лаяли немецкие зенитки. Поблизости, на поляне, кричали раненые.

– Вот это курорт! – ухмыльнулся старшина Парамонов, с наслаждением закуривая третью подряд трофейную сигарету. – Вот это банька с парилкой!

Игорь погрозил ему кулаком: молчи!

– А ничего, командир, – сказал старшина. – Они сейчас, как караси на сковородке… Сейчас бы самое время «языка» взять.

– Не рыпайся! – приказал Игорь, и старшина смолк.

Немцы спасались от бомбежки в старых окопчиках и воронках. Трое солдат лежали метрах в тридцати от разведчиков и переругивались хриплыми злыми голосами. Игорь слушал их быструю резкую речь и вдруг поймал себя на мысли, что не испытывает ни малейшего страха. Не перед этими тремя фрицами, конечно, а вообще перед фашистами, которых вокруг полон лес. Взрывы бомб заставляли его вздрагивать, сердце становилось горячим и словно срывалось вниз, а при виде немцев он чувствовал только любопытство, хотя разумом понимал, что малейшая оплошность сразу погубит группу.

Штурмовики улетели, и разведчики испытали не меньшее облегчение, чем немцы. Вдали заиграла труба. Фрицы потянулись на ее зов, поглядывая на быстро темневшее небо. Под деревьями накапливались сумерки, и это радовало разведчиков.

Лес опустел. Немцы кричали вдали, заводили моторы. Игорь шепотом советовался с Парамоновым. Решили брать «языка» именно сейчас. В спешке отъезда немцы не заметят, что исчез человек, а если и заметят, то понадеются на санитаров, на похоронную команду. Кто будет искать солдата в ночном лесу после бомбежки!

За «языком» ушли все тот же старшина Парамонов и крепыш Мигунов —они «сработались» в паре. У Игоря не было никаких сомнений: найдут раненого фрица или оглушат солдата, севшего по большой нужде.

После пережитого Булгаков и его товарищи успокоились. Ощущение опасности, владевшее ими до сих пор, незаметно ослабло. Переводчик предложил развести в яме костер, вскипятить воду, согреться чайком. Игорь повертел возле виска пальцем и сказал негромко: