Третьей задачей было убедить императора, королей Венгрии и Польши и немецких князей поддержать крестовый поход на турок. Уже в 1451 году те напали на Белград, но тогда город был спасен Иоанном Капистрано; следующей их целью явно был Константинополь, и, когда великий город был осажден в 1453 году, Пикколомини было поручено договориться о всеобщем мире в Европе, чтобы немцы, поляки и венгры могли прийти вместе на выручку осажденным. Решение прусского конфликта неожиданно стало приоритетной задачей Пикколомини.

Правосудие, увы, часто движется медленно. Константинополь пал прежде, чем прусский магистр смог предстать перед императорским судом. Задержки в процессе были вызваны тем, что кто-то ограбил по дороге представителей Лиги и похитил их документы, а также тем, что посол Польши предупредил, что король Казимир не будет участвовать в любом крестовом походе, если кто-то еще будет вмешиваться в дела Пруссии, что вызвало громкие угрозы со стороны немецких князей. Все, чего смог добиться Пикколомини, было постараться отложить принятие решения. Как бы он ни недолюбливал лиги городов, война сейчас была ему совершенно не нужна.

Письмо, написанное в октябре 1453 года Пикколомини кардиналу Олешницкому, сильной личности, стоявшей за польским троном, великолепно иллюстрирует, как Пикколомини пытался одурачить, убедить, запугать своих слушателей и читателей, чтобы заставить тех действовать согласно его желаниям. Это послание – шедевр красноречия, классических цитат, мудрости, лести адресату:

В письме помимо похвал в собственный адрес содержались также иронические пассажи и упреки в адрес поляков за их попытки захватить короны Богемии и Венгрии. К тому моменту, когда письмо было окончено, оно, по словам самого Пикколомини, превратилось в книгу, но сама сила изложения внушала уверенность, что ее будут читать гораздо больше читателей, чем это понравилось бы августейшему епископу Кракова.

Речь Пикколомини, обращенная к Рейхстагу, также является одним из шедевров его ораторского искусства. Как отмечается в его истории, de Pruthenorum origine, он заявил:

Пикколомини закончил свою речь отрицанием войны в целом, цитируя пословицу «Законы молчат, когда говорят короли». Его совет, впрочем, был, как обычно, отвергнут. В январе 1454 года император вынес решение против Прусской Лиги. Теперь уже Великому магистру приходилось искать пути, как выполнить это решение, не признавая вторую часть императорского вердикта, которая гласила, что прусские владения Тевтонского ордена являются частью Священной Римской империи. Немецкие монастыри ордена были только рады пойти на любые уступки, лишь бы спасти орден, особенно если эти уступки оборачивались ростом влияния немецкого магистра. Великий магистр, однако, не желал расставаться со своим суверенитетом и властью. Фридрих III также не собирался предпринимать ничего, что могло бы втянуть его в войну. Его путь к успеху лежал через брачное ложе (Belle gerant alii, tu felix Austria nube – «Другие затевают войны, а ты, счастливая Австрия – свадьбу»): император совсем недавно женился.

Что касается надежд Пикколомини на крестовый поход для освобождения Константинополя, его труды были близки к успеху, когда скончался папа Николай V; теперь уже ничего нельзя было предпринять до избрания нового папы, который мог выбрать другую политику и другие приоритеты. В результате, хотя новый папа Каликст III (1455-1458) был решительно настроен возродить дух крестовых походов и возвел Пикколомини в кардиналы, чтобы тот имел достаточную власть для преодоления сопротивляющихся, христианский мир потерял целый год.

Члены Прусской Лиги осознавали, что не смогут противостоять Великому магистру, если дадут ему время собрать армию. В феврале эта тяжба закончилась письмом Лиги, в котором они заявляли о выходе из Прусского государства и переходе под руку польского короля. Этот документ стал отзвуком самых крайних польских заявлений о суверенитете Польши над Пруссией. Естественно, король Казимир (1447-1492) приветствовал этот шаг, хотя в тот момент не имел ни сил, ни желания вести войну на стороне Лиги.

Этот вызов Лиги застал всех врасплох. Великий магистр, который собирался воевать, но не был еще к этому готов, обнаружил, что его сил не хватит для войны на всех фронтах. Замки в Эльбинге, Данциге и Торне пали моментально, а затем были полностью или частично разрушены.

От строений и стен в Эльбинге и Данциге не осталось ничего. В Торне сохранился лишь величественный данскер[82] – единственное напоминание о долгом правлении ордена. Вскоре все важные укрепления в Западной Пруссии, кроме Мариенбурга, Штума и Конитца, попали в руки мятежников. Офицеры Великого магистра могли лишь медленно собирать наемников в Саксонии, Майнце, Австрии, Богемии и Силезии – пока их число не достигло пятнадцати тысяч.

Такая ситуация шестьдесят лет назад немедленно вызвала бы набег язычников-самогитов, пятьдесят лет назад – набег татар-мусульман. Сейчас же вся Литва была христианской страной и объединилась с Польшей. Уже не было мстительных князей, побуждаемых фанатичной антинемецки настроенной знатью и духовенством унизить своих гордых врагов. Совсем наоборот. Во главе Польши стоял Казимир, тихий спокойный человек, чьей главной заботой было заставить своих неуправляемых шляхтичей и духовенство принять какую-либо политическую линию в иностранных делах, хотя бы направленную против очевидной турецкой угрозы. Вместо того чтобы беспокоиться об южных и восточных границах королевства, знать была озабочена тем, что в случае завоевания Пруссии в руках короля окажутся средства не только для отражения мусульманского нашествия, но и для утверждения своей власти над подданными. Шляхетские группировки опасались, что любое усиление власти, которое усилит военную мощь королевской армии, может быть использовано против них в мирное время. Так что в сейме не слишком были рады успехам роялистов в Пруссии.

Казимир предпочел поддержать прусских мятежников, несмотря на отсутствие энтузиазма со стороны своих подданных. К его изумлению и восторгу, непрерывные победы, казалось, говорили о том, что разгром ордена в Пруссии будет дешевым, быстрым и полным. Король поспешил на север, чтобы заявить свои права на прусские земли, с триумфальной процессией проехал по этим территориям, приветствуемый населением городов и провинций, мэрами и знатью. Казалось, что конец власти ордена – дело дней, а не месяцев.

Прусская Лига начала осаду Мариенбурга, в то время как королевское дворянское ополчение окружило Кониц[83]. Единственной опасностью казалось прибытие войск с запада, где Немецкий магистр набирал богемских наемников. В то время это были лучшие войска в Европе, до сих пор купавшиеся в лучах славы, заслуженной ими в гуситских войнах, когда они добились паритета сил со Священной Римской империи и Римской церковью. Но Казимир был уверен в том, что его дворянская конница справится с наемниками, войди они в Пруссию. Он ошибался. Кастеляном Коница был Плауэн – еще один – Генрих Ройс фон Плауэн, будущий Великий магистр. Когда фон Плауэн увидел, что две армии сошлись в битве под стенами его крепости, он сделал вылазку и ударил в тыл польским войскам. Зажатые между двумя противниками, польские рыцари были изрублены, а сам король едва избежал пленения. Не требуется особого воображения, чтобы представить, чего потребовал бы Людовик фон Эрлихсхаузен, попади в его руки король Польши, за освобождение августейшего пленника. Мечты о подобном шансе десятилетиями поддерживали упорство тевтонских рыцарей, и в этот раз они были так близки к реальности!