– И ты не заметила, что мир вокруг совершенно такой, как наяву?
– Но он не был как наяву! Поначалу, во всяком случае. Я могла летать и заставлять летать вещи, и отовсюду слышались крики – все, казалось, сошли с ума, так что я решила, что это сон, а если нет, то конец света, и я могу делать все, что захочу.
– И ты помчалась по улицам, грабя лавки?
Девушка кивнула; вид у нее был совершенно несчастный.
– Это не делает чести ни твоему воспитанию, ни твоему здравому смыслу.
– Я знаю, – прошептала она.
– Пять плетей, и ты должна возместить жертвам причиненный тобой урон.
Девушка поникла, а Ханнер подумал, что приговор вполне справедлив.
Однако говорить он ничего не стал: ему надо было прийти в себя. Прежде он никогда вот так, прилюдно, ни на кого не орал и никогда, с самого детства, настолько не выходил из себя.
Он надеялся, что это не связано с чародейством: мысль, что он в конце концов начнет с воплями бегать по улицам, как случилось прошлой ночью с многими чародеями, приводила его в ужас.
С другой стороны, на его глазах дядя Фаран пару раз точно так же выходил из себя, обычно когда не высыпался или слишком много и долго работал, так что, возможно, вспыльчивость у них семейная, и он, Ханнер, прежде просто не имел случая проявить ее.
Следующим перед магистратом предстал юный Роггит, сын Райела. Он знал, что не спит, но утверждал, будто думал: город разрушают демоны, а потому торопился набрать сокровищ, чтобы, улетев, безбедно жить в Алдагморе.
– Алдагмор? -переспросил офицер. – Почему – Алдагмор? У тебя там семья?
– Нет, милорд.
– Тогда почему Алдагмор, а не Малые Королевства, или Тинталлион, или что угодно еще?
– Не знаю, милорд, – со склоненной головой сказал Роггит. – Мне просто казалось, что так нужно.
Очень интересно, думал Ханнер. Алдагмор, самое южное из баронств Сардирона, лежало прямо на север от города, а тех, кто пропал прошлой ночью, последний раз видели уходящими на север. Нет ли здесь какой-нибудь важной связи?
– Ты достаточно взрослый, чтобы понимать, что делаешь, – заметил магистрат. – Семь плетей и возмещение убытков потерпевшим.
Третий пленник, Грор-Кривозуб, просто сказал, что был не в себе от кошмаров, проснулся, увидел, что все словно с цепи сорвались, и последовал их примеру; ему было назначено восемь плетей. Четвертым был Салдан от Южных Врат, тот старик, что дрался с убитым Рудирой парнем; он не искал себе оправданий и тоже был приговорен к восьми плетям.
Ханнер раздумывал, надо ли говорить, что Салдан в запале мог и убить кого-нибудь, а значит, заслуживал более сурового наказания, чем относительно легкое бичевание, но в конце концов промолчал. Насколько было известно Ханнеру, никто, включая Салдана, не знал наверняка, убил ли он кого-нибудь, а поскольку, чтобы выяснить это, магистрату пришлось бы обращаться к магу, Ханнер решил, что сомнение следует толковать в пользу Салдана.
А кроме того, ему не хотелось, чтобы для расследования использовалась магия, раз уж он убедил магистрата закрыть на нее глаза.
Стражники увели четверых осужденных; если никто из них не болен и не захочет, чтобы за поркой наблюдали доверенные лица, бичевание состоится немедленно, после чего наказанные будут освобождены и отправятся по домам, как только смогут надеть туники.
Никакого желания смотреть на порку у Ханнера не было; поэтому он распрощался и вместе с тремя чародеями – с тремя другими чародеями, напомнил он себе, – вышел из управы и повернул к востоку.
– Хочу посмотреть, что творится у дворца, – сказал он. – Вы трое как, пойдете со мной?
– Я – нет, – отказался Зарек. – Слишком уж много там кругом стражи. Я бы пошел обратно, если ты не возражаешь. – Он помялся. – Этот управитель меня впустит?
– Берн? – Специальных распоряжений Ханнер не отдавал, но Берн показался ему человеком сообразительным, и к тому же он слышал, как Ханнер этим утром приглашал всех приходить. – Думаю, да, но если откажется, просто подожди поблизости, я скоро вернусь.
Зарек кивнул и на следующем же углу свернул вправо, к Высокой улице.
Рудира и Отисен остались с Ханнером. Шагая по Торговой улице, Ханнер с интересом поглядывал на деревенского паренька.
– Я считал, ты спешишь домой, – сказал он.
– А я передумал, – отозвался Отисен. – Это все, знаешь ли, ужас как интересно. Да и на дворец посмотреть еще раз хочется – весьма впечатляющее здание.
Ханнер моргнул и не ответил, но не потому, что остался равнодушным к словам паренька. Напротив, он счел их поразительными и занятными.
«Впечатляющее»?.. Он никогда не думал так о дворце – только как о доме. В конце концов он родился там и всю жизнь провел в его стенах, среди знакомых уютных комнат и залов.
Отисен же, без сомнения, рос на хуторе; поездка в город сама по себе должна была стать для него событием, тогда как Ханнер и ночи не провел вне городских стен. Ханнеру подумалось, что весь город должен был показаться весьма впечатляющим тому, кто никогда не бывал в нем; дворец, же, как бы то ни было, самое большое здание Этшара Пряностей.
Но для Ханнера он по-прежнему был прежде всего домом, он просто не мог воспринимать его иначе.
Нет, разумеется, напомнил себе Ханнер, сейчас дворец ему не дом – он изгнан оттуда приказом Азрада до последующих распоряжений. Впрочем, он был уверен, что изгнание это временное и в ближайшие пару дней все образуется.
Он огляделся, стараясь понять, изменился ли город.
Улицы в общем-то остались такими же, разве что толпа на них слегка поредела да народ выглядел чуть более встревоженным, чем всегда, чуть более склонным спешить. В переулке виднелось несколько разоренных лавок с наскоро заколоченными витринами, на Нижней улице Нового города сгорел старый дом, но в целом ночное безумие, кажется, не очень повредило Этшару.
По городу прокатился вал насилия и безумств, но он, очевидно, схлынул. Все будет в порядке уже через пару дней. Связанные с магией беспорядки случались и раньше, хоть и не такие серьезные, и Этшар всегда быстро приходил в себя.
Конечно, исчезновение всех этих сотен люден – трагедия, но тут ничего не поделаешь, разве только какой-нибудь маг сумеет отыскать их и вернуть назад. Ну да за этим присмотрит Азрад. Ханнер взглянул вдоль улицы – на дворец.
Ему был виден парапет над фасадом, но окружающие дома и народ на улице закрывали от него большую часть здания.
Но он кое-что слышал.
Ханнер помрачнел. Впереди явно шумела толпа, и более всего шум этот походил на жужжание обозленных ос.
– Пошли, – сказал он и заспешил, стараясь не пыхтеть. Взглянув через плечо – проверить, поспевают ли за ним, – он увидел, что Рудира, которая до того шла, как все, теперь летит.
Ханнер резко остановился и повернулся к ней.
Она тоже остановилась – повисла в футе от земли, искоса поглядывая на Ханнера.
– Вряд ли это хорошая мысль. – Он указал на ее болтающиеся ножки.
– Но я не могу идти так быстро.
– Тогда беги!
– Бежать унизительно, особенно если я споткнусь. И я вовсе не хочу испачкать эти одежды: дама вашего дяди была бы недовольна.
– Не думаю, чтобы нынешняя дама моего дяди хотя бы видела эти тряпки, – отмахнулся Ханнер. – Они, должно быть, остались от кого-то из прежних. – Он кивнул на дворец. – Слышишь шум там, на площади? Я, например, слышу, и мне он не кажется радостным. Скорее – опасным. Толпа обозлена. И злится она в основном на чародеев. Влететь туда сейчас, открыто объявить, что ты – чародейка, значит вызвать восстание и погубить нас всех. Не знаю, как тебе, а мне бы очень хотелось остаться сегодня в живых.
Рудира капризно вскинула голову.
– Не думаю, чтобы им удалось убить меня! – бросила она. – Ибо я – чародейка, и, судя по тому, что до сих пор видела, самая могущественная в этом городе!
– Это, быть может, и так, – согласился Ханнер, – по ты одна, а их сотни, возможно, и тысячи, и, хоть и сомнительно, чтобы среди них нашелся чародей, потому что у большинства чародеев больше здравого смысла, чем у тебя, маги там могут быть вполне. Или ведьмы. Или колдуны. Волшебники, демонологи – да любые маги. Я не знаю, чего стоит чародейство против обычных видов магии, – а ты?
