В маленькой комнатке, изобразив идеальную позу лотоса, сидела симпатичная молодая девушка. Она была одета в короткое, едва доходящее до бедер розовое кимоно, украшенное кленовыми листиками. Длинные черные чулки неплохо сочетались с волосами того же цвета, собранными в аккуратный хвост с помощью пары спиц и ленточки, завязанной бантиком. Несколько прядок, образуя незамысловатую челку, изящно спадали на лоб и прикрывали виски. Выглядывающая из-под кимоно кольчуга, а также катана в ножнах, лежащая перед брюнеткой, дополняли картину и придавали образу девушки некую завершенность, показывая, что она является отнюдь не обычным человеком.

Несмотря на то, что ее руки увлеченно тискали серую мышь (очевидно, ее питомца), сама она с затаенной тоской посматривала на потолок, где находился приоткрытый люк, при этом страстно шевеля губами. Если бы в тот момент в комнате находился чтец по губам, то он, безусловно, разобрал бы фразу, почти произнесенную вслух юным мастером холодного оружия: "Коэтсуджи Акисамэ... чтоб тебя..." Невозмутимый вид смог бы обмануть стороннего наблюдателя: несмотря на то, что в мыслях девушки сквозило недовольство этим самым Акисамэ, попросившим "подежурить у постели больного" - это никак не проявлялось внешне, за исключением неслышного бормотания да нескольких грустных взглядов, брошенных наверх.

Ожидание было прервано раздавшимся стоном. Мечница обратила свой взор на центр помещения, где на футоне лежал юноша, замотанный в бинты не хуже иной мумии: относительно свободными оставались рот, нос, правый глаз и макушка с торчащими во все стороны русыми волосами. Стон повторился, закрытое веко медленно приподнялось, но, судя по всему, парень пока еще не до конца пришел в себя и теперь судорожно промаргивал, пытаясь разогнать застывший перед ним туман, и навести резкость. Едва ему удалось осознать себя в этом мире, как больной (а с таким количеством бинтов априори невозможно быть здоровым) почувствовал, что его голову приподнимают, а к губам прикладывают пиалу с водой. Пока он делал судорожные, излишне торопливые глотки, мягкий девичий голос над ним спокойно произнес:

- Наконец-то...

- Спа -... кха... кхее... - сибо, - еле выдавил из себя больной, то и дело срываясь на кашель.

Когда его вернули в лежачее положение, темно-карий глаз встретился взглядом с парой фиолетовых. Несколько растянувшихся секунд они всматривались друг в друга, а потом паренек, изображающий человека-бинта, прикрыв свое последнее "окно" в окружающий мир, тихо осведомился:

- Я в больнице?.. Что случилось?.. У меня такое ощущение, будто попал под каток... - Его речь была прерывистой и перемежалась постоянными покашливаниями.

Ответом ему были чуть вздернутые брови и измененный наклон головы, хотя парень этого, скорее всего, не заметил.

- Как вас зовут? - тяжело дыша, спросил больной.

- Сигурэ... Косака Сигурэ, - прошелестело ему в ответ. - Ты... помнишь свое имя?

- Приятно познакомиться, Сигурэ-сан, я Сирахама Кеничи, - представился он и перед тем, как потерять сознание, прохрипел несколько несвязных предложений, - сообщите родителям... вы красивая... каток...

Еще сильнее наклонив голову, девушка задумчиво оглядела перебинтованного юношу, а затем внезапно в едином порыве подхватила катану, закинув ее на спину, с нечеловеческой грацией подпрыгнула и мгновенно скрылась в люке.

Неподалеку от той комнатушки, в помещении, которое, очевидно, являлось мастерской, находился жилистый мужчина моложавого вида, одетый в хакаму. В окружении многочисленных статуй - своих невольных зрителей, он занимался каллиграфией, держа в одной руке кисточку, а другой приглаживая тонкую полоску усов. Застывшее выражение лица и бледно белая радужка, сливающаяся с глазным яблоком, придавали ему вид слепого, однако, это было совсем не так. Шорох мазков изредка прерывался бульканьем, доносящимся от входа в комнату, где, прислонившись спиной к косяку, сидел накачанный парень в распахнутой жилетке и джинсах. Его голову "украшал" шрам над переносицей, протянувшийся через всю его физиономию, которая из-за этого выглядела чересчур хмурой. Сам он временами прикладывался к горлышку пивной бутылки, роняя янтарную жидкость себе на оголенную грудь.

Идиллия была прервана появлением брюнетки, еще полминуты назад находившейся около больного.

- Акисамэ... Кеничи приходил в себя. Но он... меня не узнал, - делая небольшие паузы в речи, отчиталась прибывшая девушка, спустившись с потолка на цепочке и зависнув вниз головой прямо перед лицом художника, отчего хвост ее волос лишь самую малось недостал до полотна.

- Аха-ха-ха! Апачай крут, я бы так не смог! - хлопнув себя по бедру, прокомментировал новости рослый парень и откинул опустевшую тару в угол, потянувшись за новой. - Вышибить мозги и в то же время оставить их на месте - это талант!

- Он помнит... свое имя.

Не переставая поглаживать поросль над губой, мужчина отложил кисточку и сказал:

- Не стоит пока сообщать сию весть Миу и Апачаю, нужно найти Кенсея и обследовать Кеничи.

- Хе-хе! А чего меня искать, я тут... - донесся веселый голос сверху.

В люке, из которого спустилась Сигурэ, торчал низкорослый мужичок в зеленом китайском костюме для занятий боевыми искусствами. В одной руке у него была широкополая шляпа, ранее скрывавшая его лысину, а в другой он держал камеру. Лицо было испещрено морщинами, что выдавало его возраст, но по-кошачьи топорщившиеся длинные густые усы, а также выглядывающие из-под густых бровей глаза, горящие задором юности, показывали, что его рано списывать со счетов, и есть еще порох в пороховницах. Мужичок казался напряженным и готовым мгновенно сменить позицию, а то и вовсе ретироваться, но проходили секунды, и ничего не менялось. Кенсей с недоумением уставился на повисшую вверх ногами девушку, благо посмотреть было на что. Он явно не ожидал от нее такого безразличия на его действия по запечатлению для потомков этого весьма пикантного момента. Но потом усатый посмотрел на свою камеру, и его довольная ухмылка под спокойным взглядом мечницы сменилась на гримасу ужаса: в объективе торчала пара сюрикенов.

- А-а-а-а! Моя камера! - запричитал фотограф. - Как это случилось!? Когда успела?

- Давно... - соизволила протянуть в ответ Косака.

Резко отбросив безвозвратно испорченную вещь в сторону, посерьезневший дядька достал из-за пазухи новую, но щелкнуть не успел, потому что ему пришлось совершить маневр уклонения, спасаясь от просвистевшей рядом с ним катаны. В данном инциденте мужичок продолжил нести потери: кончик его правого уса оказался обрезан, а последовавший за этим крик души разнесся по помещению и, вырвавшись из него, распространился далеко за пределы здания.

- А-а-а! Мои усы! За что, Сигурэ-сан?! - не переставая вопить, Кенсей вывалился из люка и принялся скакать по комнате, легкими прыжками отталкиваясь от статуй и стен и пытаясь постоянно щелкать фотоаппаратом.

- Извращенец... - Косака, обвив ногами цепь и тем самым освободив обе руки, принялась метать колюще-режущее оружие в прыткого старикашку.

Когда стих свист воздуха, рассекаемого сталью, китаец осторожно выглянул из-за очередной статуи, ставшей ему прибежищем, и, заметив закрываемый люк, с облегчением вздохнул.

- Теряешь хватку, Ма Кенсей, - заметил продолжающий невозмутимо сидеть на полу хозяин мастерской, указывая на истыканную сюрикенами камеру.

- Хе-хе, я бы так не сказал, - радостно улыбаясь, покачал он стиснутым в руке аппаратом. - Тот был муляжом, этот настоящий, и скажу тебе по секрету, я успел сделать пару шикарных...