- Поняла.
- Теперь говори, кто тебе нужен?
- Главный над всеми в этом здании!
- Вах! Он вызвал тебя?
- Нет.
- Знает тебя?
- Нет.
- Ты знаешь его, ахчи?
- Нет.
- Ха, тогда чего ты хочешь?
- Разве ты не понял, чего я хочу? Я хочу главного в этом здании!
На сей раз милиционер не успел открыть рот, потому что в окошко будки увидел, что еще одна черная "эмка" остановилась перед воротами, поспешно встал, прошел мимо тети Ханум, снова встал навытяжку перед черной "эмкой", вскинул ладонь к виску, открыл железные ворота, черная "эмка" въехала во двор, милиционер закрыл ворота, пошел к своей будке и сказал стоявшей на том же месте тете Ханум:
- Иди, ахчи, иди... Тебе здесь не место! - и закрыл перед тетей Ханум дверь будки.
Тетя Ханум снова встала перед воротами, внимательно оглядела одно за другим окна здания, потом посмотрела на будку, а через окошко будки - на милиционера с пышными усами.
Милиционеру было лет под шестьдесят, из-под фуражки виднелись его поседевшие волосы, на деревянном табурете рядом с ним горела электроплитка, и, как видно, он дрожал от холода, держа руки над плиткой.
Многие приходили в здание пешком, войдя в будку, здоровались с милиционером, показывали ему маленькую книжечку и проходили через заднюю дверь будки. Некоторые, смеясь, говорили что-то милиционеру, и он, смеясь, отвечал им, а другие только кивали и проходили; были и такие, что даже не здоровались, голову держали совершенно прямо, как статуи, и проходили молча. Милиционер время от времени поглядывал в окошко на тетю Ханум и качал головой.
Подъехала еще одна машина, остановилась перед воротами, и в этой машине кроме шофера сидел кто-то вроде Мухтара. Милиционер опять, выйдя из будки, вскинул перед машиной ладонь к виску, человек, сидевший в машине, кивнул головой, милиционер открыл железные ворота, впустил машину во двор, снова закрыл ворота, вернулся в свою будку и сказал тете Ханум:
- Ахчи, пожалей себя, воспалением легких заболеешь. Ступай займись своими делами. Тетя Ханум сказала:
- У тебя свои дела, у меня свои! Ты людям двери открывай!
- Вах! Какая ты злая женщина!
- Моя забота! Ты будь добрым!
Качая головой, милиционер вошел в будку, снова стал греть руки над электрической плиткой, не удержался, взглянул в окошко на тетю Ханум и опять покачал головой.
Тетя Ханум прошла из конца в конец улицу, где находилось это здание; кроме будки и железных ворот, другого входа не было, и тетя Ханум опять вернулась к воротам.
В здание больше никто не входил и никто не выходил,- наверное, начался трудовой день; милиционер словно забыл о тете Ханум, поставил на электроплитку маленький железный чайник, нацепил на нос очки и стал читать старый журнал "Огонек".
Снег шел все такой же редкий, падал на землю и таял, на асфальте оставались круглые мокрые пятна, и, когда ненадолго переставал идти, они высыхали.
В толстой шерстяной шали, накинутой на голову и плечи поверх пиджака, тетя Ханум не чувствовала холода, но пальцы ног и рук окоченели.
Казалось, в этот холодный зимний день и огромное здание, как пальцы тети Ханум, окоченело; казалось, в этом здании никого не было, и тетя Ханум снова оглядела по очереди все окна: на всех окнах были темно-синие занавески; казалось, они были не вытканы из ткани, а вытесаны из темно-синего камня; ни одна рука их никогда не откидывала, никогда ветер их не колыхал.
Милиционер отвел глаза от журнала, тронул рукой чайник, проверяя, согрелся ли, потом потер руки,- наверное, хотел сохранить тепло чайника, потом решил продолжить чтение журнала, но вдруг посмотрел в окошко будки на тетю Ханум, сдвинул очки на лоб и снова покачал головой.
Шерстяная шаль постепенно намокала от редкого мокрого снега, но тетя Ханум не мерзла, только ощущала на плечах тяжесть шерстяной шали да еще стыли пальцы ног и рук.
Открылась дверь будки, и двое, выйдя из здания, прошли мимо тети Ханум и исчезли; вскоре вышел еще один человек. .
Это были обыкновенные люди...
Милиционер заваривал себе чай.
Тетя Ханум приблизилась к воротам, внимательно прислушалась: изнутри не доносилось ни звука. Тетя Ханум открыла дверь будки:
- Ты меня внутрь не впустишь, киши ('К и ш и - мужчина.)?
- Ахчи, ты интересная женщина!
- Пустишь меня внутрь или нет?
- Пропуск у тебя есть?
- Что?
- Бумага есть, говорю? Разрешение?
- Нет.
- Ну тогда чего ты хочешь?
- У меня к здешнему главному дело есть!
- Шиньона поймала?
- Что?
- Ничего,- Милиционер поднял крышку чайника, посмотрел, кипит или нет, потом сказал: - Заходи сюда и закрой дверь, холодно.
Тетя Ханум вошла в будку, закрыла дверь.
Милиционер спросил:
- У тебя действительно дело?
- Как это - действительно? Играю я здесь с утра?
- Вах! Очень важное дело?
- Да.
Милиционер протянул руку к телефонному аппарату, стоявшему на маленьком столике:
- Дай-ка я позвоню дежурному.
- А кто это?
- Дежурный.
- Мне здешний главный нужен, киши! Ты что, не понял?
- Ара, ахчи, ты меня с ума сведешь! Что ты скандал здесь устраиваешь? Ха, мой дед твоему деду должен что-нибудь? Иди, ступай домой, счастливого пути!..
- А ты оставайся в своей хибаре! - Тетя Ханум, хлопнув дверью, вышла на улицу и снова встала перед воротами.
Снег уже не шел, но подул холодный ветер.
Темно-синие занавески на окнах были все так же неподвижны, и маленькое окошко будки, где сидел милиционер с пушистыми усами, было единственным на все здание незанавешенным окном.
Милиционер пил чай, вдруг он поставил недопитый стакан на стол, тетя Ханум услыхала звонок, милиционер выскочил из будки, открыл железные ворота, на этот раз со двора выехала большая, крытая брезентом машина, милиционер закрыл ворота, но не вернулся в будку, а подошел и встал перед тетей Ханум.
- Что выйдет из того, что ты будешь здесь стоять, ахчи? Почему не уходишь?
- Не твое дело!
- Вах! Представляю, что выносят те, кто живет в одном доме с тобой!.. Будешь стоять здесь и ждать его? Тетя Ханум не ответила. Милиционер сказал:
- Ахчи, какой ты наивный человек!.. Иди домой, напиши что хочешь в заявлении. Почитают заявление, вызовут тебя...
- Не твоя забота!
Милиционер, качая головой, вошел в будку и закрыл Дверь.
Ветер все усиливался, снова пошел снег. Так прошло несколько часов.
Большая, крытая брезентом машина, выехавшая давеча со двора, вернулась, милиционер закрыл за ней железные ворота, прошел мимо тети Ханум, ни слова не говоря, но перед дверью будки остановился.
- Иди выпей стакан горячего чая, упрямая мусурманка, замерзла же ты!
Тетя Ханум не ответила.
В это время еще один человек, через внутреннюю дверь будки, вышел на улицу, на нем было черное пальто, каракулевая шапка, и тетя Ханум, внимательно посмотрев на этого человека из-под широких бровей, быстро шагнула к нему, но ничего не сказала, потому что милиционер с пышными усами, глядя на тетю Ханум, легонько качнул головой, и тетя Ханум поняла, что это не тот, к кому нужно подойти.
После этого всякий раз, когда из здания выходил человек, тетя Ханум смотрела в сторону будки, и всякий раз милиционер легонько качал головой: мол, это не тот человек.
Так прошло полдня.
Когда снегопад усилился и ветер задул свирепо, милиционер еще раз вышел из будки.
- Ахчи, зайди, съешь хоть кусок хлеба!.. Тетя Ханум не ответила. Милиционер сказал:
- Клянусь богом, из-за тебя меня с работы выгонят, да еще выговор дадут.
На этот раз тетя Ханум не удержалась:
- Очень высокий у тебя пост! Жалость какая! Милиционер сказал;
- Вах! Ара, что за человек!.. Ара, что за женщина? У нее с языка яд каплет!..
Ворча он вернулся в будку, закрыл дверь, сел и, наверное, дал себе слово, что больше не глянет в ту сторону, где стоит эта женщина, но она так долго, так упорно стояла перед воротами, а метель становилась все сильнее, и это беспокоило милиционера с пышными усами больше, чем ее самое, он не мог, как обычно, сосредоточиться и читать старые номера журнала "Огонек", смотреть на фотографии товарища Сталина, и чай не мог пить по-человечески, и есть хлеб с колбасой, принесенный из дому, и опять взглядывал в окошко будки на тетю Ханум, и опять, когда тетя Ханум собиралась подойти к очередному работнику, слегка покачивал головой, мел, не подходи, от него помощи не будет, это не тот, кто тебе нужен, тебе же хуже будет.
