Сегодня утром муж проснулся пораньше, вышел за газетой и цветами в подарок к моему дню рождения. Вернулся с букетом красных роз (других идей у него не бывает) и подарочным бумажным пакетом.

— Это висело на дверной ручке. Я открывать не стану, но если тебе есть в чём признаться, сейчас подходящий момент! — сказал он, ухмыляясь, и поцеловал меня в щёчку.

И говорит как всегда, и ухмыляется как всегда. Я тоже исполняю свою роль:

— Кто из многочисленных ухажёров может это быть?!

Это наш домашний театр. На самом деле он уверен, что я не способна изменить ему. Он никогда во мне не сомневался. И не ревновал — ни разу. Похоже, думает, что я не привлекаю других мужчин.

Неужели в самом деле я превратилась в непривлекательную тётку? Сегодня мне исполняется сорок пять, и я осматриваю себя внимательно. Вынимаю правую ногу из-под одеяла, поднимаю высоко, под прямым углом. Всё ещё гибкая, по-прежнему подтянутая нога, не к чему придраться. Вокруг колена, правда, появилась сеточка лопнувших сосудиков, но если не воткнуться носом в ногу — не видно. По талии тоже не скажешь, что сорокапятилетняя мать двоих детей. Не зря делаю зарядку каждый день. Да и не наедалась досыта почти сорок лет. Если бы не получать удовольствие, хотя бы глядя в зеркало, это было бы чистое издевательство над собой. Волосы ещё пышные, и если вернуться к своему каштановому цвету, буду выглядеть ещё чуть-чуть моложе. Чёрный цвет, сколько ни экспериментируй с нюансами, мне не идёт. Это масть Далии. Всё-таки природа знает лучше. С каким цветом человек родился, тот цвет ему больше всего подходит. Приближаю зеркало близко к лицу, разглядываю кожу вокруг глаз. Морщин почти нет, но и блеска в глазах — увы, нет.

— Зеркальце, зеркальце на стене, кто всех красивей в нашей стране?

Зеркало молчит и отражает женщину среднего возраста, неловко улыбающуюся своему нелепому вопросу и недостатку уверенности в себе. Мой муж прав: я ему не изменю. Мужчин, в конце концов, привлекает взгляд.

Встаю, одеваюсь, получаю подарки от детей. В благодарность жарю им блины. Затем смотрю бумажный пакет. «Таинственный ухажёр» — всё-таки Далия. Она сегодня открывает выставку в Германии и улетела первым утренним рейсом. По пути в аэропорт она подъехала к нашему дому и повесила подарок на дверную ручку. Не надо было читать письмеца из пакета: я же знаю, что подобная мысль может прийти в голову только Далии и только Далии не лень осуществить задуманное. Нет больше никого, способного на такой поступок. Ни одной женщины, а о мужчинах уж нечего говорить! Если бы моя лучшая подруга Далия была мужиком… у нас была бы любовь, о которой я всегда мечтала. Хотя… будь Далия мужиком, вряд ли бы она обратила внимание на женщину вроде меня. Мне же не везёт — ни наяву, ни в мечтах.

В пакетике лежали подарок и письмецо. Подарком оказалась та маленькая картина Далии, которой я так восхитилась несколько месяцев назад. И хотя, если я не ошибаюсь, она должна была стать частью этой выставки-инсталляции в Мюнхене, Далия не пожалела подарить картину мне, помня, как я подпрыгнула тогда у неё в мастерской и сказала: «Ой! Я её хочу!»

Позвольте представить: этот необычный человек с именем прекрасного цветка — Далия, моя подруга со школьной скамьи. Я тоже цветок — жасмин, но только в нашем классе, кроме меня, были ещё две Ясмины, тогда как Далия — одна-единственная на всю школу и, скорее всего, на весь Белград. Далия в девятом классе переехала из другой школы и заняла вторую половину моей парты.

— Здесь свободно? — спросила она, но мне это показалось скорее утверждением, чем вопросом, и я, как обычно, сделала отталкивающую мину.

По-моему, сначала спрашивают: «Можно ли?» — и садятся, только получив разрешение, а Далия, не дожидаясь моего «н-да», уже сидела. (Потом я узнала, что перед входом в аудиторию наш классный руководитель сказал ей, что в ряду возле окна есть одно свободное место и чтобы она там села.)

Мне, не привыкшей к общению с людьми, Далия, которая собеседнику смотрела прямо в глаза и постоянно улыбалась, казалась редким зверьком и даже инопланетянкой.

«Чё это она всё время улыбается?» — недоумевала я изо дня в день. Одноклассники были инфантильными и думали только, как бы развлечься. Одна Александра была умна и представляла мне конкурента в учёбе, но у неё явно что-то не так было с психикой, так что я не общалась ни с кем и открывала рот, только когда учителя поднимали меня отвечать. Такой мне Далия казалась чересчур болтливой. После того как я поступила в университет, а затем и начала работать, мне на каждом шагу стали попадаться люди, в десять раз более словоохотливые, чем Далия, и я поняла, что в этом смысле — она совершенно нормальная. А тогда она мне казалась и болтливой, и подозрительно весёлой. Короче — странный субъект попался, и я всем своим видом показывала, что ей не стоит переходить ту черту, которую я обозначила между нами.

Но оказалось, что Далия на эту пресловутую черту и не думает покушаться. Она, на самом деле, очень много времени проводила в своём мире и могла целыми днями не обращаться ко мне, ни на перемене, ни в течение уроков. Тогда было видно, что она в себе и что чем-то занята. Она что-то писала. Я со временем стала оттаивать и неприкрыто поглядывать через её плечо, интересуясь тем, что она делает. Она только улыбалась и просто говорила:

— Пишу стихи.

Помимо этого, она ещё и рисовала, и делала оригами. У неё были золотые руки: из любого мусора она могла сделать что-нибудь оригинальное.

— Далия, ты так многое умеешь, — сказала я ей однажды.

— Да нет, я только многим интересуюсь.

— Везёт же некоторым: сколько талантов! А я разбираюсь только в естественных науках.

— Нет, нет, это тебе везёт! Ты знаешь, куда двигаешься. Пора готовиться к вступительным экзаменам, а я всё ещё в раздумье…

«Раздумье» её выглядело довольно расслабленным. Когда я «в раздумье» — это борьба не на жизнь, а на смерть! И вообще — о Боже! — сколько энергии я потратила, злясь попусту. Когда встречаюсь с какой-нибудь неожиданностью, я взрываюсь: «Что за ахинея на этот раз?! И что будет следующее?! Что только на меня не нападёт?!» И схожу так с ума, и пытаюсь изо всех сил поменять положение вещей. Учёба мне удавалась, и тут я могла решить все проблемы, тогда как в жизни уйма дел, которые превосходят наши силы. Но я не умею проигрывать, так что иду до конца, пусть даже головой об стену. Заканчивается это, конечно, шишкой на лбу и неимоверной нервотрёпкой. Всё, что люди вокруг меня делают или говорят, — буквально всё мне действовало на нервы. Все до одного были дураками, и мне и в голову не приходило с кем-нибудь дружить.

И другие тоже не пытались приблизиться к такому ежу, каким я была.

Почему Далия возилась со мной? Она совершенно комфортно проводила время в своём мире, наедине с собой. Возле неё люди могли находиться, но не обязательно. Я несколько раз собиралась было спросить, почему она, не обделённая друзьями, обращает на меня внимание, но, боясь услышать какой-нибудь иронично-двусмысленный ответ, так и не задала этого вопроса.

Шли дни, мы с Далией всё больше общались, а потом как-то естественно стали вместе возвращаться домой. Доходили до перекрёстка с цветочным магазином, говорили друг дружке «пока», и каждая уходила в свою сторону. В двенадцатом классе мы стали задерживаться у этого магазина и болтали какое-то время перед тем, как она поворачивала направо, а я налево. С приближением вступительных экзаменов мы всё дольше задерживались на перекрёстке. Целыми днями мы занимались — сначала в школе, потом дома, допоздна сидели над книгой, так что сбрасывали накопленный стресс тут, у цветочного магазина, болтая ни о чём.

Однажды, пока мы щебетали на перекрёстке, появилась мама Далии. Она увидела дочь и подошла к нам.

— Девушки, привет! О, это, наверно, Ясмина. А я — мама Далии. Кстати, у меня тоже была такая нелюбовь к французскому, как у тебя, Ясмина. Учитель был такой… с вывихом, как и ваш, впрочем. Но вы скоро заканчиваете школу — просто потерпите его ещё немного.