Литмир - Электронная Библиотека

Девушка подошла к дому, поднялась на веранду, вошла. Дощатая дверь закрылась за ней.

Из трубы шёл дым. В доме была жизнь.

Так это началось.

Теперь каждый день в один и тот же час он бросал работу и шёл на ту тропу, но не прямо со двора, а через дверцу в задней стене сарая.

Он приходил к полуразвалившемуся каменному строению, которое, как он выяснил однажды, тщательно его осмотрев, некогда служило коровником, и, притаясь в тени под кедрами, поджидал. Приходил даже в дождь. И ждал её, повторяя про себя, что если что-нибудь, не приведи господь, случится, то песенка Анджело Пассетто будет спета.

Она приходила, набирала воду и уходила по тропе; он безмолвно следовал за ней между кедрами. Сквозь кусты не отрываясь следил за плавным течением её тела и повторял про себя: три года.

Она уходила в хижину. Он снова прятался в кустах, наблюдал за домом, за сарайчиком позади дома, видел корову на пустыре, свиней в загоне, распаханное поле. Раз поле распахано, стало быть, в доме есть мужчина. Но мужчины он ни разу не видел. Он не видел никого, кроме этой девушки. И дыма, поднимавшегося из трубы; под дождём дым был серый, на солнце — светился белизной.

Потом, однажды ночью, проснувшись в темноте и лёжа под тяжестью одеял, пахнущих древней пылью, он понял, как ему надо поступить.

Следующий день был ясный и солнечный. Когда девушка вышла с полными вёдрами из старого коровника, Анджело Пассетто, небрежно покачивая ногой, сидел на поваленном дереве метрах в десяти от ручья, в стороне от тропы, по которой она обычно ходила.

— Привет, — сказал он, не двигаясь с места, улыбаясь во весь рот.

Девушка удивлённо остановилась. Ведра оттягивали ей руки.

— Привет, — не вставая, повторил он.

— Привет, — наконец отозвалась она, сворачивая на тропу.

— Водичку несёшь? — сказал он. — Вкусная водичка?

Она приостановилась, обернулась, не разгибая спины, сказала:

— Вкусная, — и пошла дальше.

— Да ты красавица, — сказал он, но остался сидеть и, все так же улыбаясь, глядел, как она уходит по тропинке.

— Пока-а! — весело прокричал он, когда она исчезла.

Он посидел ещё, потом вошёл в коровник и опустился плашмя на камень, погрузив лицо в воду, переполнявшую каменный бассейн.

Вода действительно была вкусная.

На следующий день он прятался в кустах, а через день, когда она вышла из коровника, опять сидел на бревне. Опять поздоровался, улыбнулся и спросил, хороша ли вода. На этот раз она обернулась и, снова ответив, что вода хороша, внимательно посмотрела на него. Когда она исчезла, он весело крикнул:

— Пока-а! — и запел по-итальянски.

А на следующий день снова прятался. Он хотел видеть её лицо, когда она выйдет из коровника и обнаружит, что на бревне никого нет. Разглядев выражение её лица, он сказал себе: «Славно. Подождём».

Он подождал ещё день, снова поглядывая из-за кустов. «Славно», — опять сказал он себе.

На третий день, когда она вышла из коровника, на бревне никого не было, но с холма до неё донеслось пение. В лесу под высокой, по-зимнему голой берёзой стоял Анджело: глаза закрыты, голова откинута назад. Он тянул медленную и плавную, печальную и трогательную мелодию; она словно плыла по кедровому лесу, и, когда последние ноты её отзвучали и растаяли в воздухе, он все ещё стоял с закрытыми глазами и пытался представить себе, как выглядит сейчас её лицо. Ему так хотелось увидеть её в эту минуту! Но он стаял под берёзой с закрытыми глазами и улыбался.

На следующий день он прятался за кедром и подглядывал.

А назавтра, когда она пришла за водой, он уже сидел на бревне и распевал во все горло. То есть сперва он, как обычно, ждал, пока она с пустыми вёдрами выйдет из дому, а потом успел добежать до коровника и приготовиться. Когда она появилась у ручья, он уже пел, глядя прямо на неё, на этот раз пел что-то лихое, размахивая в такт рукой. Девушка не обращала на него внимания, и, когда она поравнялась с ним, он оборвал песню и крикнул:

— Привет! Ты что, плохо слышишь?

Она приостановилась, поглядела на него и отрезала:

— Я не глухая.

— Теперь вижу, — сказал он и засмеялся.

Она отвернулась. Тогда он перестал смеяться и снова запел.

Она вошла в коровник, и, когда вышла с вёдрами, он спросил, хороша ли водичка. Она ответила как обычно и, вскинув подбородок, прошла своей дорогой.

На следующий день все было, как в первый раз. Когда она пришла, его не было, но, выйдя из коровника, она увидела его на бревне, в небрежной позе бездельника, греющегося на солнышке, хотя на самом деле было холодно. Он поздоровался и спросил, вкусна ли водица.

Она с вызовом поставила ведра на землю и, уперши руки в бедра, окинула его оценивающим взглядом.

— Ты, видно, помешался на этой воде, — сказала она, и это явно стоило ей отчаянной смелости. — Заладил одно и то же: вкусна ли водица, вкусна ли водица.

— Верно, — сказал он смеясь. — Помешался. А ты дай попробовать. Из своего ведра.

— Вот ещё, — сказала она, взяла ведра и ушла. Когда она дошла до поляны, он крикнул:

— Два ведра — тяжеловато для такой крошки!

Она мельком взглянула в его сторону и скрылась.

На следующий день ему нужно было ехать в Паркертон — он ездил туда каждые две недели, по вторникам, но в этот раз, увлечённый мыслями о девушке из кедровой рощи, он чуть не прозевал свой день. И, вспомнив, со страхом подумал о том, что могло бы произойти, если бы он не поехал. Потом, отгоняя страх, успокоил себя тем, что все же вспомнил вовремя; а девушка пусть подождёт денёк — это только на пользу. Он подумал о том, как завтра снова пойдёт к ней, и улыбнулся.

И почувствовал, что ему наконец повезло.

Назавтра она позволила ему нести ведра. Когда они подошли к поляне, на которой стояла хижина, девушка резко остановилась, и он чуть не налетел на неё. Вода заплескалась в вёдрах.

— Дай сюда ведра, — сказала она почти шёпотом. — Дальше не ходи.

Он не отдал ей вёдер. Он глядел ей прямо в глаза, светло-серые на тёмном лице.

— Как зовут? — спросил он. — Тебя. Как тебя зовут?

— Шарлин.

— Шарли-и-ин, — повторил он и снова принялся разглядывать её, словно, назвав своё имя, она переменилась. Потом сказал:

— Меня — Анджело. Это значит ангел. Муха такая на небесах. Анджело хороший человек. Анджело пойдёт к твоему папе. Скажет ему: «Анджело — хороший человек».

— Дай сюда ведра! — прошипела она.

Он ещё долго смотрел на неё, думая: «Не хочет, чтобы Анджело шёл дальше. Не скажет папе». Он ещё не знал, как это объяснить, но уже чувствовал облегчение.

А в следующую секунду вспомнил и слово, которое все объяснило: она нищая. Полагая, что все понял, он ощутил прилив энергии: он спасёт её от всех зол. Сердце его исходило нежностью: «Бедная, бедная девочка».

Он опустил ведра на землю и улыбаясь отступил назад. Она тотчас схватила дужки вёдер, подняла лицо к небу, чтобы получше выровнять плечи, распрямилась, подняла ведра. Он следил за её движениями, и видел, и почти чувствовал, как мышцы переливаются у неё под кожей, когда она приседает, выпрямляется, держит ведра. Нет, она не была бесплотным видением. Она ему не приснилась, она — наяву.

— Анджело пойдёт к твоему папе, — снова сказал он, все ещё храня в памяти её лицо таким, каким оно было минуту назад, когда она отрывала ведра от земли: поднятое к небу, с влажными, полуоткрытыми губами.

— Нет, — сказала она.

Тогда кто-то другой в нём подумал: «Хорошо». Значит, он угадал. Значит, она не даст ему говорить с отцом. Значит, Анджело Пассетто опять повезло — потрясающе повезло, потому что, если бы она сказала «ладно», о чём бы стал Анджело Пассетто говорить с её отцом?

Ему повезло: она будет держать его в секрете, он станет для неё песней, поджидающей её в лесу.

И, чувствуя себя великаном, зная, что ему повезло, он посмотрел ей в лицо умоляющими карими глазами и повторил:

10
{"b":"28568","o":1}