Посмотрите, подумайте, как она благополезна, как благопотребна для нашего пока еще христолюбивого народа. Вот он, простой русский человек, в своей ли темной хате, на трудовом ли поле или где-либо за тяжелым промыслом обливается трудовым потом, терпит нужду, радуется успеху, переносит скорби и болезни, гнется под бременем жизни. Вот в праздничек Господень идет он в храм Божий отдохнуть душой. А в суме у него только гроши да копейки, на душе тягота жизни, в уме всегда тускло. Веры он почти не знает, молитв также. Твердо знает он только молитву евангельского мытаря: Боже! Буди милостив мне грешному. Господи, помилуй — да другие подобные же, краткие, но многосодержательные молитвы. И вот он в церкви покупает на свою лепту восковую свечку, слитую из чистого воска чистыми руками церковниц или инокинь. И зажигает ее сам, и кладет свой земной поклон перед образом Божиим, говоря свою мытареву молитву: Господи, помилуй меня грешного. И горит его свечка перед Богом, просветляя своим светом его тусклую, но теплую веру. Дополняй, свечка, своим пламенем перед Богом его теплую, но простую молитву. Гори, свечка, и жги своим огнем его грехи пред очами милосердого Бога. Гори, свечка, в воню благоухания его смиренным жертвоприношением, жертвой его порывистой, но неумелой хвалы, его глубокого, но немноговещательного благодарения Богу за Божии дары, его сердечною молитвою о продолжении милостей Божиих, об отвращении грядущей Божией кары. И за все это благоприятная, и на все это благопригодная жертва — она одна, эта горящая восковая свечка, эта скудная лепта бедной евангельской вдовицы.
Да, эта жертва бедна, скудна, мала, как капля в море. Но из этих малых капель слагаются великие дожди, текут ручьи и потоки, питаются большие реки и озера. Из этих капельных народных жертв в последнее время слагается почти всецело все благосостояние церковное на святой Руси. Вот поставленная перед иконой свечка тут же сгорит наполовину, услаждая своим чистым, кротким светом смиренную душу жертвоприносящего. Вторая половина ее осветит храм Господень завтра в будний день, когда молитва за весь мир будет приноситься в отсутствие народа, отшедшего на житейское свое делание. Из огарков слагаются большие свечи, горящие за престолом, перед главными местными иконами иконостаса или в паникадилах, веселящие зрение, услаждающие сердце молящегося народа по праздникам и торжествам. Из лепт, за которые приобретены грошовые свечки, вырастают величественные стены храмов с их дорогими блестящими украшениями, устрояются драгоценные утвари и облачения, высятся подпирающие небо колокольни с своими громозвучными кампанами (колоколами — от лат. сатрапа), собираются вокруг престола Господня стройные певческие хоры, благоприличные клирики, благозвучные диаконы, просвещенные служители — пастыри, ученые архипастыри. Из этих же лепт, из этих же грошовых свечек накапливаются не только толстые свечи для больших светильников и лампад, но накапливается и обильный свет духовного просвещения, свет широкого и глубокого знания нашей христианской веры. Ведь из них же, из этих грошовых свечек, возжигаемых в храмах Божиих, из народных лепт слагаются капиталы, на которые воздвигаются и поддерживаются наши духовные академии, семинарии и другие рассадники духовного просвещения. А через это выходит, что простой русский человек, зажигая у образа Божия свечку на подсвечник, тем самым возжигает духовный свет и в головах своих пастырей — учителей, просветляя образ Божий в их душах, а через них и в своей собственной душе. Не видали ли вы, что в зажженной перед Богом свечке или лампаде часто заключается вся вера иного человека, вся молитва, вся тут и жертва его Богу? Вот человек не может ходить в храм Божий. Но настал праздник Господень, ударили в церковный колокол, человек становится перед образом Божиим, зажег свечку или лампадку, перекрестился, вздохнул — и в этом все для него празднование, весь смысл праздника, вся молитва, вся тут жертва праздничная. Или вот человек пришел в храм Божий, зажег свечку, поставил перед образом и стоит… Не знает он ни праздника, ни веры; не понимает, даже не слушает молитв; не вникает по привычке и в то, что перед его очами на престоле в алтаре приносится очистительная Жертва за него, как и за весь мир. Он сделал свое простое дело, поставил перед Богом свою жертву, свою свечку. Но эта самая свечка просветила смысл, просветила душу и так поставила у престола Божия священнодействующего пастыря. И в этом пастыре-священнике заключается и сознательная вера верующего простого человека; в священнике и разумная молитва его; через священника же приносится Богу и словесная, бескровная мироочистительная жертва, которая объединяет, очищает и венчает собою все прочие жертвоприношения Богу. И таким образом священник и мирянин, дополняя друг друга, составляют единое тело Церкви и единый дух, молящийся и жертвоприносящий Богу.
Прискорбно, что исчезает древний обычай, чтобы покупающий свечку сам же и возжигал ее пред Богом. Подошел к церкви человек, кинул свою монету на ящик церковного старосты и равнодушен, — это он принес жертву, холодную, безучастную жертву. Богу ли, долгу ли, собственному ли тщеславию — не разберешь. А обычай возжения пред Богом свечи самим приносящим ее весьма почтенный и древний. В новоосвящаемом храме, по древнему чину освящения, первую свечку возжигает и ставит за престолом собственными руками сам священнодействующий архиерей. Еще прискорбно то, что многие, а по преимуществу так называемые образованные люди, вовсе перестают жертвовать в храм. Они одолжают Господа Бога уже тем, что удостаивают изредка развлечь себя, на короткое время посетить храм Господень. Они глубоко равнодушны к вопросу, откуда, из каких средств возникают эти храмовые стены, эта иконная роспись, эти люстры, эти облачения; откуда это освещение, эти благовония, это хоровое пение. Нужно благодарить их и за то, если они удостоят весь этот богослужебный чин и строй похвалить: "Как это все нарядно и порядочно!" Забыли они и не только про то, что они члены древней апостольской Церкви, которая обязывает чад своих помнить о своей матери и поддерживать ее тем заботливее, чем сама она старше. Но забывает наша российская интеллигенция и про то, что в самых свободных странах и религиозных общинах их члены обязательно платят тем дороже, чем сами зажиточнее, — за что платят? За места в храмах, за право присутствия в них, за участие в совершаемом для них богослужении, платят в поддержание храма и его благоукрашения, в пользу труждающихся (напр. хоть бы даже стражей и звонарей), поющих, священнодействующих и проповедующих слово Божие. Ведь кто же обязан отдавать тебе свой труд даром, без взаимности с твоей стороны? Ведь церковные сторожа, как и другие церковнослужители, есть хотят и добывать себе хлеб должны своим трудом. Ведь ризы церковные своими дырами кричат о починке или об отставке на покой. А у нас холодная интеллигенция полагает, что все это задача и забота только простого народа, черного нашего люда. А если 6 и он, простой люд, стал так же полагать, что тогда?! Тогда… не станем продолжать.
"Лучше уж я пожертвую на благотворительные учреждения, на больницы, на школы, чем на этот ладан и прочую византийскую пышность". С христианской, с Христовой точки зрения — нет, не лучше. Доказательство этому — известное евангельское повествование о Христе, о жене-мироносице и об Иуде-предателе. Жена вылила драгоценное миро на голову близкому к смерти Христу, Иуда запечалился о нищих: лучше бы продать миро и отдать на нищих. А Христос сказал: нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете. Возливши миро сие на Тело Мое, она приготовила Меня к погребению. Есть какая-то неизреченная, бесконечно трогательная красота в этом евангельском образе. Подобным же образом есть своя особая трогательная красота в церкви, в благолепии храма Господня, в благообразии службы Господней, красота, которая действует и на маловерие, которая умиляет, которая смягчает и жестокие, самолюбивые сердца, располагая их к благости и милосердию. Милостыня в Церкви Христовой не оскудеет, тем паче не умрет. Наоборот, не отощает ли она до истощения на арене смертельной борьбы за существование — это вопрос. Ведь на Руси святой, где христианская благотворительность началась с храмов, пока нищих не прогоняли от порога церковного, конечно весьма немногие умирали с голоду. А в западной Европе, опоясанной усовершенствованными социологией благотворительными учреждениями вне и вдали от церкви, где сытый кидает посильные отброски своей сытости голодному пролетарию, чтобы тот не беспокоил, не грозил и не был действительно грозен; там голодные умирают на улицах столиц, при глубоком равнодушии прохожих, при ворчливом внимании только полицейского надзора, тяготящегося убирать мертвых.
