— Игорек, не могу я к шести — встреча в пять.

— Опять по Квадратному разборки?

— Как сказать…

— Далеко?

— Да так…

— Попытайся все-таки успеть. Я предупрежу Петрова, что просишь перенести на полседьмого, но уж тогда не опаздывай — полковники ждать не любят. Мы с Петровым, кстати, тоже в Гамбург с вами едем, всего на Управу человек десять…

— Все, опаздываю, подробности потом расскажешь.

Виноградов расстелил вчерашнюю газету и аккуратно присел на скамейку, по-весеннему не слишком чистую. Расстегнул плащ, достал книгу и углубился в чтение, не забывая, впрочем, поглядывать то и дело в сторону замыкавшей неухоженную аллею ажурной калитки. Этот скромный, уютный скверик между Механическим институтом и Молодым театром по ряду причин отвечал самым жестким требованиям конспирации и периодически использовался Виноградовым для наиболее деликатных встреч. Слепило солнце, отражаясь от глянцевых страниц, умиротворенно тяжелел сытый желудок. Клонило в сон.

— «…Человеком нельзя питаться систематически. Человеком можно только время от времени закусывать». Что это ты читаешь, Виноградов?

— Через плечо заглядывать неприлично, Петрович. Мирных граждан пугать — тем более. А читаю я Конецкого Виктора Викторовича, своего любимого писателя. Слышал?

— Читал. Ничего пишет, смешно… А вообще — злой он какой-то.

— Смешно… Умно он пишет, умно! А умные — все злые. Но не злобные.

— Есть разница?

— Конечно. Злость — сила созидательная, а злобность…

— Давай к делу, времени мало. Я пока эту твою шхеру нашел… Кстати — неплохо. Не возражаешь, если я здесь тоже с людишками видеться буду?

— Стакан нальешь — ради Бога. Шутка.

— Договорились. Груздев твой где?

— Не будет. Его намертво припахали — по той группе, что в «Ориенте» зацепили. Звонил сегодня с утра из аэропорта — рейс на Алма-Ату. Так что — выпал Груздев из расклада.

— Что ж поделаешь…

— Обидно. По «Спортспейсу» без него ни черта не сделаешь, тамаринские архивы все в Управлении по организованной… Он даже источников своих озадачить не успел.

— Брось. Контровского когда ухлопали? Во вторник. А сейчас — пятница. Это ж тебе не кино по телевизору: шесть серий в неделю — и преступление раскрыто.

— Он мне будет объяснять! Теоретик…

— Ты-то что-нибудь от трам-тарарама в «Ориенте» поимел?

— Головную боль в основном. Сегодня еще придется в Управление ехать — отписываться. А тут еще заграницей соблазняют…

— Я в курсе маленько.

— Тем более. Сам знаешь, может, послать все это…

— Решай сам.

— Ладно… В кабаке я тех девок установил. Официанта. Еще кое-кого выдернул… Контровский трижды ходил звонить, то ли Мише, то ли Грише, так и не дозвонился. Номер по памяти набирал — судя по всему, и до ресторана из гостиничного номера звонил, без толку. Кстати, Петрович, обязательно запиши себе: власть нашу, паразит, ругал.

— Это чем она ему не угодила?

— Говорит — в Совдепии, дескать, как большевики телефон с телеграфом захватили — так и не чинят.

— Пошел ты… Неужели серьезно — больше ничего?

— Абсолютно. Володин почти не пил — осторожный, черт, особенно за рулем. Да и Контровский не из болтливых — тамаринская школа.

— Я только что в прокуратуру звонил — Ишков дело заканчивает. Свидетели, вещдоки — все путем. Мотив…

— Сухарев — человек серьезный. — Виноградов длинно, как умеют выпускники только самой знаменитой в стране высшей мореходки, выругался. — Гори оно огнем! Сегодня в пять тут в одном месте перетолкую — и хватит. Себе дороже.

— Жаль. А я тут кое-что нарыл.

— Ну?

— Так если тебе незачем…

— Кончай выпендриваться.

— Первое. Ту самую историю с амурными похождениями Контровского можешь вычеркнуть — долго объяснять, но там пусто.

— Верю.

— Придется. Второе. Партия стволов, аналогичных примененному Перегоненко, была изъята нашими чекистами две недели назад в Закавказье, на базе боевиков.

— Чьих боевиков?

— Читай справку. — На колени к Виноградову легла компьютерная распечатка. — Номер в серии совпадает.

— Ого! Как я понимаю, отдать ее ты мне не можешь?

— Правильно понимаешь… И третье. Вчера на зоне убиты двое горцев. Судя по всему — тамаринский беспредел… С ними такое сотворили! Ломами, арматурой. Особо не скрывали, даже кипеж подняли, чтоб «цинк» на волю побыстрее ушел.

— В городе уже знают?

— Поживем — увидим.

— Если поживем… — Виноградов встал, отряхнул полу плаща. — Спасибо, озадачил.

Они пожали друг другу руки.

— Знаешь, Петрович, не обижайся, но… Классные сыщики и серьезные авторитеты пользуются обычно довольно приличным русским языком, а все эти блатные словечки… Ну не идет тебе!

— С кем поведешься… Впрочем — учту. Ни пуха!

— К черту.

В отличие от «Ориента», скромная, не имеющая даже названия — только горторговский номер — шашлычная не относилась к туристским достопримечательностям. Обшарпанное неказистое здание в изрядно замусоренном переулке, давленая стеклотара и окурки перед входом. Случайный посетитель, проголодавшийся и соблазненный запахом жарящегося мяса, получал, отстояв немалую очередь, в меру жирный шашлык, компот в мутном стакане, вялый салат и нечто, обозначенное на ценнике гордым именем «лаваш». Торопливо съев купленное за одним из шести столов, усеянных хлебными крошками, остатками лука и россыпями соли, клиент торопливо покидал заведение, унося тяжесть в желудке и глубокое неудовлетворение в душе родным общепитом. И только очень внимательный наблюдатель мог заметить двух-трех молодых крепышей с орлиными профилями и вороной шевелюрой, постоянно находившихся — кто на улице, кто у самого входа, кто на расшатанном табурете рядом со стойкой. Неброско одетые, периодически сменяющие друг друга, они под плотными, свободного покроя куртками скрывали помимо тренированных мускулов портативные радиостанции и боевые стволы. Причем кобур для пистолетов не полагалось — в кармане рядом с оружием лежало заявление без даты на имя начальника ближайшего отделения милиции с просьбой принять случайную, только что подобранную находку. Фокус старый и не слишком действенный, но…

Посвященные же — как правило, это были мужчины с ярко выраженной кавказской внешностью, немолодые, в великолепно сшитых костюмах и безукоризненных галстуках — уверенно толкали небрежно крашенную дверь с трафаретной надписью «Щитовая», проходили, натыкаясь в полутемных поворотах на одного-двух подсобников, оснащенных не хуже коллег на улице, через коридор — и оказывались в совсем другом мире, в мире, где аскетизм горного аула сочетался с пышностью восточного сераля, где гостеприимство и бескорыстие ценились наравне с беспощадностью и вероломством, где не прощалась трусость и честь ценилась выше жизни.

За скромным фасадом третьесортной шашлычной скрывалась штаб-квартира горцев — мощнейшей в городе преступной организации, единственной, не боявшейся столкновений с ОМОНом, терявшей из-за этого людей и сферы влияния — но не шедшей на компромиссы с Властью. Издревле воевавший с Российской империей, побежденный, но не покоренный ею, маленький кавказский народ был поставлен вне закона не царскими сатрапами, а человеколюбивой советской властью. Муки и смерть тысяч женщин и детей, вывезенных с родной земли, через десятилетия выплеснулись на улицы тихих северных городов ответным разгулом бандитизма, поножовщины, отчаянных драк. Не признававшие законов государства горцы не желали подчиняться и законам чужого им российского преступного мира. В конце концов установилось некое подобие шаткого равновесия: городской рэкет потеснился, чужаки приступили к медленному перевариванию захваченного куска пирога, а в милиции города появились несколько новых сотрудников, переведенных из южных регионов страны и знакомых со спецификой оперативной работы в среде «горской мафии».

Собственно, то, что пути Виноградова и горцев пересеклись, — чистейшая случайность. Торговых точек, созданных выходцами с Кавказа, на Морвокзале не было, а поборами с проституток джигиты не занимались, считая это ниже мужского достоинства, поэтому «окно в Европу» в сферу их интересов не попадало. Просто месяца три назад, возвращаясь с работы, Виноградов увидел у метро троицу изрядно пьяных петеушников, осатанело пинавших ногами чернявого пацанчика лет двенадцати. Особого мужества и даже применения силы вмешательство Владимира Александровича не потребовало, более того, по совести говоря, в конфликте оказались виноваты обе стороны — поэтому он, сдав в пикет на станции одного из хулиганов и окровавленного подростка и оставив короткий рапорт с указанием звания и должности, поспешил домой. А через день Виноградов уже удостоился чести беседовать с отцом спасенной им, так сказать, жертвы — одним из старейшин горской общины города. Встреча, начавшаяся с доставания из «дипломата» пачек купюр, кидания на стол ключей от новеньких «Жигулей», закончилась простым рукопожатием и клятвой в вечном долге и братской дружбе. Сейчас у Виноградова возникла необходимость убедиться в крепости клятвы.