— Что невесел, капитан? — приятельски приветствовал Виноградова постовой, третий участник «великого магазинного побоища». Его тоже представили к награде, и, отгуляв положенные «лечебные» дни, боец опять приступил к службе.

— Счастье — ненадежный друг: оно приходит, когда нам хорошо, и уходит, когда нам плохо, — милиционер вряд ли читал Кривина, поэтому можно было без риска выдать мысль за свою.

Задумавшись, постовой кивнул:

— Верно.

— Командир на месте?

— Ага. У себя.

Надо будет вытащить его куда-нибудь на воздух, подумал Виноградов. А то бес их знает, эти современные средства технического контроля — все стены утыканы, гвоздь вбить некуда без риска в микрофон попасть…

Виноградов резко выбросил вперед руку в перчатке, но попал в пустоту. Добавлять не имело смысла: Барков уже разорвал дистанцию и ждал только момента для контратаки.

Они были почти одного веса. Виктор чуть выше и значительно моложе, к тому же чувствовалась разница в подготовке. Капитан шагнул и тут же наткнулся на мощный прямой в голову, еще один удалось отбить, но завершивший серию удар ногой сбоку, чуть выше печени, отбросил его на гимнастическую скамейку.

— Все! Хватит! Дорвался до бесплатного…

— Ну извини, Саныч! Ты же сам меня сюда привел. Спровоцировал, можно сказать.

— Отдыхаем. Присядь чуток, а то я до душа не доберусь. Здесь и закопаете.

— Лады! — Барков тяжело опустился рядом с капитаном, подтянул поближе брошенную тут же футболку и вытер ею мокрый от пота лоб.

— Это ты умеешь, сила есть… — Виноградов потер кожу под глазом — намечался небольшой синячок.

— Зато ты умный! Мои гоблины из всех офицеров, пожалуй, только тебя и воспринимают: еще бы, опыт оперативный, прошлое достойное.

— А ты?

— Что — я? — не понял вопроса Барков. — Я же всю жизнь из зала на пост, с поста в спортзал. В пресс-группу, сам знаешь, согласился только потому, что других офицерских должностей не было. Смех и грех!

— Вот видишь. Тогда познакомь меня.

— С кем?

— Ну с теми, кто все это придумал. И организовал.

— Подожди, Саныч, я не врубаюсь. Ты о чем?

— Да как даже и назвать — не знаю. Когда ты стреляешь, а в тебя не могут, это что, расстрел? Нет, грубо как-то… Во! Назовем это благородным словом «засада».

Барков непроизвольно огляделся: в крохотном подвальном зале, кроме них, никого не было.

— Ты о чем?

— Смотри. Я вот такой умный, опытный, со связями, но тем не менее такое шоу в магазине поставить не смог бы. И не взялся бы! Потому и не верю, что отличный парень и неплохой боец Витюша Барков сам по себе придумал, сделал…

— Саныч, ты кончай это. Пошли в душ, или я один!

— Скандал нужен?

— Нет.

— А я могу. Поэтому три минуты: нет — значит нет, а если да — будем вместе думать.

Помешкав, старший лейтенант опустился на тренажер:

— Давай!

— Не спрашивай, откуда я знаю — но точно: у «старших братьев» есть результаты экспертиз. И по пистолету, и по патронам. Будут они их легализовывать, нет — неизвестно. В какой-то степени это сейчас зависит от меня. А мое решение зависит от твоей откровенности.

— Я тебе ничего не могу сказать.

— Придется. Хоть что-то — придется! Потому что сами по себе бойки спиленные и патроны из кастрюльки — тьфу, ерунда, легкая тень на героев. Но вот если завтра или там послезавтра чекистам придет в голову пригласить твоего милиционера и поспрашивать его пожестче… Ты уверен, что парень язык себе в задницу сунет?

— Уверен.

— А я — нет! И тебе не советую.

Виноградов провел тыльной стороной ладони по лбу: пота уже не было, утихла и дрожь в коленях.

— Впрочем, согласись: лучше обойтись без искушений судьбы.

Барков кивнул, не поднимая глаз:

— Ну? И ты можешь им приказать?

— Ты что, перетренировался? Я, по-твоему, кто — председатель КГБ в подполье? Или тайный шеф ФСК?

— Но ты же сам только что…

— Я сказал, что в определенной степени решение будет зависеть от меня! Решат там сами, но есть возможность влиять на процесс.

— Я не понял, — вздохнул ротный.

— А тебе и не надо. Главное, чтоб я понял. Ну?

— Саныч, ты читал, кто эти трое были?

— Допустим.

— Тот в машине — он в розыске был за соучастие в захвате вертолета. Помнишь, шесть трупов? И другой, тот, что с пистолетом — беглый с зоны, последний срок — за убийство милиционера и его матери! Третий тоже не лучше. Понял? Они все и так покойники были.

— Туда им и дорога. Плевать! Речь же не об этом.

— Извини, Виноградов. Ничего я тебе сейчас не скажу. Не могу! Зря ты это затеял.

— Я затеял? Да шли бы вы все со своими играми.

— Вечером дома будешь?

— Буду.

— Я, наверное, позвоню. В душ пойдешь?

— Естественно.

— А я тогда обойдусь. Дел много. Пока!

Виноградов поднялся и тоже заковылял к выходу.

…Секретарша была пожилая и некрасивая.

— Михаил Анатольевич! К вам капитан Виноградов.

— Пусть заходит, — неожиданно чисто отозвался селектор начальственным басом. Басом заместителя начальника Департамента налоговых расследований.

Почти сразу же открылась дверь кабинета, и тот же голос отчеканил:

— Пошел вон! И чтоб я вас…

Подгоняемый звуковыми волнами, в коридор вылетел крохотный носатый человечек с курчавым венчиком огибающих лысину волос — этакий карикатурный типаж со страниц национал-патриотической литературы. И имя у носатого было подходящее — Ося Гутман, трус и негодяй, с которым даже в его родной редакции «Вечернего вестника города» мало кто здоровался за руку.

— Вы оскорбили в моем лице всю прогрессивную прессу! Я лично знаком с начальником ГУВД.

Он на секунду задержался у стола секретарши:

— Знаете, мой друг, он большой человек в Региональном управлении по борьбе с организованной преступностью.

— Маргарита Андреевна, — Виноградов уже почти зашел в кабинет, но не стерпел: — Маргарита Андреевна, вы, когда господин уйдет, ложки пересчитайте. И вообще проверьте, а то не ровен час…

У капитана с Гутманом были давние счеты.

— Здравствуй, Володя!

— Здравствуйте, Михаил Анатольевич. Поздравляю.

Хозяин кабинета хмыкнул, но непроизвольно скосил глаз на свеженький генеральский погон:

— Спасибо. С чем пожаловал?

— Да так. Здорово вы его! Круто.

— Да ну! Компромат ему на начальника ОБЭП нужен. Сукин кот! Стращать решил, грозился самого ославить.

— Дерьмо! И бездарь. Да ладно, Бог его накажет или люди. Я, собственно, вот с чем. Задумал я повесть написать, а сюжет такой…

После первых фраз Виноградова Михаил Анатольевич распорядился ни с кем, кроме министра, не соединять, визитерам сообщать, что выехал. Минут через десять попросил кофе.

— …Такие дела. Что посоветуете? — Капитан отодвинул пустую чашку, давая понять, что больше ему сообщить нечего.

Судя по цепким и профессиональным вопросам, которые то и дело в ходе виноградовского рассказа задавал Михаил Анатольевич, фабула его заинтересовала.

— Да-а. Лихо закручено.

— Главное — жизненно. Я бы даже сказал, жизненно важно для главного героя.

— Надо подумать.

Михаил Анатольевич тогда, в девяносто втором, сыграл в жизни и карьере Виноградова роль не слишком благодарную: втянул в ту историю с морскими чеками, отправил в Приречье, густо замесив патриотические идеалы молодого капитана на полукриминальных финансовых дрожжах. А затем спокойно пожертвовал им — впрочем, как и было задумано. Владимир Александрович знал, на что шел, и тогда еще оценил тактический ум, организаторские способности и доходящую до цинизма откровенность старшего коллеги[9]. С тех пор они не встречались, и у Виноградова были основания полагать, что новоиспеченный генерал в тайные политические авантюры больше не лезет, сорвав максимум дивидендов с московского октября, — но больше капитану идти было не к кому.